Поверь своим глазам
Шрифт:
Значит, снова в дорогу.
Все тем же автостопом она добралась до Роли. Потом попала в Атенс. Пару недель маялась с голодухи в Чарлстоне. И подалась еще дальше на юг, в Джексонвилл. Это был разумный план — встретить наступавшую зиму во Флориде. У Эллисон ведь не было ни плаща, ни другой теплой одежды, как и денег, чтобы обзавестись ею.
Все больше и больше отчаиваясь, она научилась подавлять естественное отвращение и «натурой» благодарить мужчин, соглашавшихся подвезти ее, при условии, что они готовы были заплатить ей за утехи немного денег. Что ж, жизнь заставит — пойдешь и не
В Тампе ей удалось найти постоянную работу. Эллисон стала горничной мотеля «В тени кокоса» — невзрачного заведения, где комнаты снимали всего лишь на час-другой. Но там не потребовалось ни рекомендаций, ни удостоверения личности, ни предыдущего опыта подобной работы. Она представилась вымышленным именем и превратилась в Адель Фармер. Причем управляющий мотеля — сорока лет, выходец с Кубы Октавио Фамоса — выделил ей для ночлега не сиденье автомобиля, а раскладушку в одном из подсобных помещений.
Эллисон ожидала, что в ответ он потребует того же, что и большинство мужчин, с которыми ее в последнее время сводила судьба, но ошибалась. Октавио оказался порядочным и многое пережившим человеком. Его жена Самира не так давно скончалась от болезни печени. Ему приходилось самому растить семилетнюю дочь, которую он никогда не брал с собой на работу, потому что считал это место неподходящим для ребенка. В самом деле, люди приезжали в мотель исключительно с единственной целью — заняться быстрым сексом. А потому, пока Октавио дежурил, девочка оставалась на попечении его сестры.
— У каждого человека есть насущные нужды, — сказал он Эллисон. — Тебе, как я догадался, сейчас необходимо безопасное пристанище. Поверь, мне доводилось бывать в твоей шкуре.
Часто Октавио делился с ней своим обедом. А когда им выпадала ночная смена, мог порой достать из кассы десятидолларовую бумажку и отправить Эллисон в соседний «Бургер кинг», чтобы она принесла еды. Понятно, что им приходилось много общаться между собой. Родители Октавио все еще оставались на Кубе, и он жил мечтой найти способ как-то переправить их во Флориду.
— Оба уже очень старые, — объяснил он, — и мне больше всего хочется, чтобы перед смертью они успели повидать свою внучку. А что с твоей семьей?
— У меня только мама, — ответила Эллисон. — Отец давно умер, а братьев или сестер нет.
— И где же твоя мама?
— В Сиэтле, — солгала она. — Я уже давно с ней не общалась.
— Наверняка она очень скучает по тебе.
— Вероятно, — пожала плечами Эллисон. — Но сейчас я никак не могу этого исправить.
— Ты напоминаешь мне мою дочку, — вдруг заявил он.
— Чем же? Ведь твоя дочь еще совсем малышка.
— Вы обе нуждаетесь в своих матерях. И потому вам очень грустно.
Все пережитое за то время, которое прошло с момента бегства из квартиры в Нью-Йорке и до периода относительно спокойной жизни в Тампе, дало Эллисон почву для того, чтобы впервые попытаться разобраться в собственной душе. И она пришла к печальному заключению, что едва ли может считать себя достойной личностью. Еще обитая в родительском доме, Эллисон привыкла жить за чужой счет, ничего не давая взамен. Всегда думала в первую очередь только о себе. О своих желаниях и потребностях. Как же надо опуститься,
задавалась теперь вопросом она, чтобы постоянно лгать матери, вытягивая из нее подачки? Какой надо быть бездушной стервой, чтобы спускать на дорогом курорте деньги, которые задолжала соседке по квартире? Какая редкостная мерзавка использует любовную связь для вымогательства и откровенного шантажа?Она плохой человек.
Она очень плохой человек.
Наверное, иначе с такой, как она, и случиться не могло. Эллисон сама навлекла на себя нынешние беды. Ей не пришлось бы месяцами скрываться, а теперь менять грязное белье в номерах дешевого мотеля в Тампе, делясь последним гамбургером с Октавио, если бы не ее закоренелый эгоизм и привычка жить собственными интересами. Ну и сволочная же ей досталась карма!
Однажды ночью, беседуя с Октавио, она спросила:
— Ты веришь, что за свой плохой поступок будешь обязательно наказан?
— В этом мире?
— Да.
Он мрачно покачал головой:
— Иногда. Но чаще — нет. Мне доводилось знавать людей, которые всей своей жизнью заслуживали наказания, но расплачиваться им так ни за что и не пришлось. Остается надеяться, что им воздастся по полной программе в аду.
— Но если ты расплатился за свои грехи при жизни, то искупление состоялось?
— А почему об этом спрашиваешь ты? — удивился Октавио. — Я не считаю тебя дурным человеком. По-моему, ты — хороший человек.
Эллисон разревелась. Впервые за много лет. И плакала долго, до полного изнеможения. Октавио отвел ее в подсобку и уложил в постель, а потом сидел рядом и поглаживал по плечу, пока она не заснула. Ему очень хотелось помочь ей. Он искренне верил, что мать простит Адель Фармер любые ее прошлые проступки.
Когда Октавио убедился, что Эллисон крепко спит, он достал из-под матраца ее сумочку. В ней обнаружил удостоверение, которое свидетельствовало, что звали ее не Адель Фармер, а Эллисон Фитч.
И мать ее жила вовсе не в Сиэтле. В сумочке нашлось уже сильно помятое письмо, отправленное матерью Эллисон более года назад, в нем она писала, как сильно любит дочь, как от души надеется, что та найдет свое счастье в Нью-Йорке, но дом в Дейтоне всегда открыт для нее, если нужно будет вернуться.
Дейтон?
Октавио увидел на тыльной стороне конверта обратный адрес, переписал его, а затем положил письмо и удостоверение обратно в сумочку, сунув под матрац. Включив компьютер, он нашел номер телефона квартиры Дорис Фитч. Звонить вроде бы было уже поздно — перевалило за полночь, — но Октавио рассудил, что женщине, потерявшей следы своей единственной дочери, будет все равно, в котором часу ей позвонят.
Когда Дорис Фитч сняла трубку, говорить ему пришлось шепотом, но зато она просто зашлась от радости.
— Боже мой! — воскликнула Дорис. — Она жива. Слава Всевышнему, она жива! Поверить не могу. С ней все в порядке? Она здорова? Дайте ей трубку! Позовите ее к телефону. Я хочу услышать ее голос.
Но Октавио поделился с ней опасением, что как только Эллисон узнает, что он разговаривал с ее матерью, она может снова пуститься в бега, и потому будет лучше, если Дорис прилетит из Огайо сама и устроит для дочери сюрприз.