Поверженный ангел(Исторический роман)

— Как же мы с ним поступим? — лукаво взглянув на Катарину, спросила она.

— Катарина, ты из нас самая мудрая и рассудительная, — прежним тоном воскликнул Ринальдо, молитвенно сложив руки. — Пойми же, я здоров! Я поправился, совсем поправился. Правда, может быть, не так, как ты, — шутливо добавил он, потому что только теперь заметил, как располнела и округлилась ее фигура, что особенно бросалось в глаза сейчас, когда она стала рядом с худенькой Эрмеллиной. — Право слово, Катарина, — со смехом продолжал юноша, — твой Тамбо так тебя раскормил, что ты стала поперек себя шире.

— Да замолчишь ты наконец? — в сердцах крикнула Мария, стукнув его по плечу. — Господи, вот глупый-то! Неужели ты не понимаешь?..

— Чего я не понимаю? — заморгав глазами, озадаченно проговорил Ринальдо. Он снова оглядел Катарину с ног до головы и тут только догадался, в чем дело. — T^ete bleu! [8] — смущенно пробормотал он, краснея. — Надо же так опростоволоситься! Прости, Катарина, но я никак не мог предположить… Да и темно… Как тут догадаешься? Хоть бы предупредил кто…

8

Тьфу, черт! (франц.).

Замешательство юноши и его неловкие попытки оправдать свой промах выглядели до того комично, что обе девушки прыснули со смеху. Даже Катарина, очень смутившаяся в первую минуту, под конец не выдержала и тоже звонко расхохоталась.

В этот момент дверь в соседнюю комнату отворилась, и на пороге появился Сын Толстяка.

— Ну и ну! — воскликнул он, увидев хохочущую компанию. — Друзья, вы только посмотрите, что тут творится! Мы, как дураки, сидим и шепчемся, чтобы, боже сохрани, не потревожить больного, а этот больной вовсю зубоскалит с девицами и только что не пляшет!

В ответ из-за двери раздались веселые восклицания, и в ту же минуту в комнату быстрым шагом вошел мессер Панцано.

— Ах, Ринальдо, ты не можешь себе представить, как я рад, как все мы рады, что ты наконец пришел в себя! — воскликнул он, вместе с Сыном Толстяка подходя к постели юноши. — Тебе, я вижу, лучше, не так ли?

— Вот уже полчаса я доказываю, что совсем здоров, — ответил Ринальдо.

— Но тебе как будто не верят? — улыбнувшись, заметил рыцарь. — Впрочем, мы можем все узнать из первых рук. Как ты думаешь, Эрмеллина, в состоянии он немного посидеть в кресле? — спросил он, обернувшись к девушке.

— Рана закрылась, но еще не зарубцевалась как следует. Если она откроется, опять начнется лихорадка, и тогда не знаю, сладим ли мы с ней, — ответила Эрмеллина.

— А если он будет осторожен? Он нам очень нужен, Эрмеллина, потому что, видишь ли, к нам пожаловал Сальвестро Медичи.

— Сальвестро? Сюда? — воскликнул Ринальдо.

— И в такой час! — подхватила Мария. — Лука, что это значит? Что-нибудь плохое?

— Не знаю, Мария, — отозвался мессер Панцано. — Одно ясно: после полуночи просто так не приходят, тем более в дом, где тайно собрались заговорщики. Хочет что-то разузнать? Не похоже. Уж одно то, что он нашел этот дом, свидетельствует, что ему многое известно. Скорее всего, он пришел с каким-то предложением. Вот тут-то нам и поможет Ринальдо. Законнику легче распознать подвох, а Сальвестро такой человек, от него всего можно ждать… Так как же, Эрмеллина?

— Ну, если уж так нужно и если он побережется… — проговорила девушка.

— Будь спокойна, Лина, — сказал Ринальдо.

— Оттон! — крикнул мессер Панцано, потом, обратившись к женщинам, добавил: — А вам лучше побыть у Марии. Не надо, чтобы Сальвестро знал о нас всю подноготную.

В этот момент в комнату, протирая на ходу заспанные глаза, вбежал слуга графа Аверардо.

— Оттон, одеться серу нотариусу! Живо! — приказал мессер Панцано. — А ты, Мео, проводи женщин. Там темно…

Глава третья в которой Бароччо приносит плохие вести

Наспех одевшись с помощью Оттона, Ринальдо встал с постели и тут вдруг понял, что не может сделать ни шагу: ноги были как ватные и не слушались, стены и пол качались и куда-то плыли… Чтобы не упасть, он уцепился за мессера Панцано и некоторое время стоял, смущенно улыбаясь и не решаясь двинуться с места.

— Вот залежался… — пробормотал он.

— Ничего, это скоро пройдет, — заметил рыцарь и, поддерживая юношу под руки, тихонько повел его к двери.

Комната, куда они вошли, показалась Ринальдо просторной, как зала, светлой и празднично-веселой. На большом столе перед плотно закрытыми окнами горели четыре толстые свечи. Кроме Тамбо, Гаи, Луки ди Мелано и Сына Толстяка, вокруг стола стояло и сидело еще человек десять незнакомых Ринальдо мужчин, судя по одежде — таких же чомпи, как и его друзья. Сбоку, опираясь рукой о крышку стола, стоял Сальвестро Медичи в обычном своем сером костюме, спокойный, улыбающийся, благодушный, будто не его, незваного, встречают в этом доме, а, напротив, он с радушием хлебосольного хозяина принимает всех этих людей. Когда Ринальдо, поддерживаемый мессером Панцано, неожиданно вошел в комнату, на лице Сальвестро отразилось самое неподдельное изумление, которое в следующее мгновение сменилось еще более благодушной улыбкой.

— Так вот ты где, сер Ринальдо! — воскликнул он. — Живой и здоровый… А твой дядя уже отчаялся тебя найти, не знает, что думать, то ли ты на том свете, то ли на этом. И мессер Панцано с тобой! Вот не ожидал!

— Я был болен, — ответил Ринальдо. — Но теперь-то, конечно, я извещу дядю, чтоб зря не тревожился.

— Время позднее, — негромко заметил пожилой чомпо, сидевший во главе стола. Как потом узнал Ринальдо, его звали Лоренцо ди Пуччо Камбини, он был чесальщиком шерсти, пользовался огромным уважением среди наемных рабочих и теперь возглавлял заговор. — Скоро уж пора расходиться.

— Я понимаю ваше нетерпение, — проговорил Сальвестро, — поэтому немедля перейду к делу.

Он пододвинул табурет и сел к столу.

— Вам, конечно, интересно узнать, как я нашел этот дом, — начал Сальвестро. — Клянусь богом, случайно. Но если бы даже я не нашел его, то все равно встретился бы с вами где-нибудь в другом месте. Потому что я должен вам сказать, что все знаю и сочувствую вашему делу.

Он замолчал на секунду и бросил быстрый взгляд на сидевших вокруг чомпи. Никто из них не пошевелился. В комнате царила напряженная тишина.

— Еще месяц назад, — продолжал он, — многих из вас, здесь сидящих, видели в бедных кварталах во всех концах города — и в Санта Кроче, и в Санто Спирито, у ворот Сан Пьеро Гаттолино, и в Беллетри. Вас встречали в ткацких мастерских и в мастерских шерстяников, в красильнях, за городскими воротами и в церквах. В будни и в праздники, на гуляньях, вы призывали бедноту подняться на своих притеснителей, добиться равноправия с остальными горожанами, чтобы у детей ваших всегда был кусок хлеба. Вас слушали, ваш призыв находил отклик у многих. Сперва их были сотни, затем тысячи. Я узнал, что вы собираете деньги, и сперва посмеялся. Нищие приносили вам свои последние медяки! Когда же у вас собралось три мешка этих медяков, я понял, что вы мудры. Потом мне стало известно, что мессер Панцано, мессер граф Аверардо и вот этот юноша, — он кивнул в сторону Тамбо, — вместе с сотнями добровольных помощников, вместе с кузнецами, которые по ночам тайно ковали наконечники для стрел, что все они день и ночь собирают оружие. И я окончательно убедился, что нас ждет большая смута, может быть, настоящее восстание. Но мне еще не были известны ваши планы. И не только мне. Ни приоры, ни Гонфалоньер справедливости, ни капитан народа — никто даже не подозревал да и сейчас не знает о грозящей буре, хотя тысячи людей готовились к ней. И только два дня назад, в прошлое воскресенье, я узнал, чего вы хотите. Да, друзья мои, в Ронко среди двух тысяч ваших товарищей был верный мне человек…