Поверженный ангел(Исторический роман)

— Мессер Панцано говорит дело, — сказал Тамбо.

— Ко дворцу Ланы! — воскликнул Сын Толстяка. — В конце концов, с нами ангел, — он указал на знамя, развернувшееся на ветру. — В одной руке у него крест, зато в другой — меч!

Лоренцо махнул рукой.

— Ладно, — проговорил он. — Не забудьте только, что рядом с дворцом Ланы стоит дом чужеземного чиновника. Уж этого-то кровопийцу жалеть нечего!

— Будь спокоен, не забудем! — крикнул Сын Толстяка и, став во главе отряда из прихода Сан Пьеро Маджоре, быстрым шагом повел его к улице Шерстяников.

— А нам, друзья, в Ольтрарно, — обращаясь к оставшимся на площади чомпи, громко проговорил Лоренцо. — К домам Ридольфи!

Весь день тысячные толпы чомпи ходили по городу и поджигали дома богачей. Вслед за Уголино с гневом бедноты пришлось познакомиться некогда всемогущему Николайо Альбицци — все три его дома были сожжены дотла. Лишь обгоревшие руины остались от роскошных палаццо Филиппо Корсини, Коппо дель Кане, Андреа Бальдези, от дворца крупнейшего банкира Симоне ди Риньери Перуцци, от богатых домов Андреа ди Сеньино, Риформаджони, Микеле ди сер Лотто… Голодные, босоногие оборванцы, никогда доселе и в руках не державшие золотых флоринов, самоцветных каменьев и бархатных одежд, с каким-то бесовским упоением, с безумным восторгом бросали в огонь деньги и драгоценности, богатую одежду и сукна, всевозможные яства, съестные припасы и серебро. Когда запылал палаццо Доменико Уголини, жена его, выскочившая второпях, чтобы не оказаться в огне, как безумная кинулась назад. Все ахнули и уже не чаяли увидеть ее живой, но она все же выбралась на волю, полуослепшая от дыма, с двумя ларцами в руках.

— Что тут у тебя? — спросил пожилой чомпо, руководивший уничтожением имущества богача шерстяника.

Женщина не ответила, только крепче прижала к себе свои сокровища.

— Отдай, нельзя, — сказал чомпо.

— Ишь ты, как вцепилась! Как же, жалко расставаться! Отдай, все равно ворованное впрок не пойдет! У нас награблено!.. — закричали со всех сторон.

— Смотри! — подскакивая к женщине и дергая себя за лохмотья, крикнул донельзя оборванный и худой как щепка чесальщик. — По чьей милости я такой?

— Отнять — и в огонь! — крикнули из толпы.

Несколько рук вырвали у женщины ларцы, на землю посыпались золотые флорины и драгоценные украшения.

— Изверги! Кретины! — исступленно закричала женщина. — Зачем жечь добро? Не даете мне, возьмите себе! Добро ведь, собаки!..

— Не надо нам чужого, — сказал пожилой чесальщик. — Мы не с тобой воюем — с богатством, с жадностью твоей и твоего мужа.

По его знаку с земли подобрали все до последней монетки, затолкали в ларцы и забросили их в окно, туда, где трещало и рвалось наружу рыжее пламя.

Хотя по всему городу, будто гигантские костры, пылали дома, конюшни и всякие другие постройки, принадлежащие богатым пополанам, пострадавших не было. Никто даже не обжегся.

Перед тем как запалить очередной дом, чомпи осматривали все его комнаты, следили, чтобы кто-нибудь случайно не остался в огне, помогали выводить больных и старых, сами выносили детей, выпускали лошадей, собак, обезьян и пташек, живших в клетках. Первая кровь пролилась у дома Сеньино, и это была кровь их товарища, который, воспользовавшись сумятицей, прихватил в кухне курицу и кусок солонины и попытался удрать со своей добычей через задние двери. Однако дом был окружен со всех сторон, похитителя тотчас увидели и остановили.

— Братцы! — испуганно моргая, заискивающе залепетал он. — Братцы! Ребята у меня… Трое… Второй день не жравши… Смилосердствуйтесь!..

— Ребята? — крикнули ему. — А у нас кто, щенята? Нашим, думаешь, манна с неба сыплется? Бросай, не позорься!

— На-ка вот! — делая неприличный жест, злобно крикнул чомпо и грязно выругался. — Мало, что ли, пожгли? Убудет от вас, что ли?

— Убудет! — наступая на похитителя, воскликнул аппретурщик Бетто ди Чьярдо. — Мы не воры и не грабители и не позволим, чтобы из-за тебя в нас тыкали пальцем и говорили: жулье. Мы хотим правды и справедливости!

— На черта мне ваша правда! — крикнул чомпо. — Не было ее и не будет!..

— Ах ты гнида! — сквозь зубы пробормотал Чьярдо и, вырвав у стоявшего рядом чомпо копье, ударил им похитителя.

Тот выронил и солонину и курицу, схватился за плечо, где на рубахе расползалось багровое пятно, и молча побежал прочь. Курицу поймали, сломали ей ноги и вместе с куском солонины бросили в огонь.

Глава пятая где будет рассказано о том, почему Сальвестро Медичи пришлось оказаться незваным гостем в доме синьора Алессандро

Солнце еще далеко не добралось до Фьезоланских холмов, когда все уже было кончено. Все дома, какие на сходке в Ронко решено было спалить, стояли дымящимися черными руинами, улицы пропитались кислым угаром, от которого слезились глаза и першило в горле. Лавки, мастерские, окна и двери домов были наглухо закрыты. Жители, всегда в этот предвечерний час собиравшиеся на скамейках у своих дверей, боялись и нос высунуть на улицу. Только шумные толпы голытьбы, грязных, лохматых оборванцев, возбужденных, голодных, но веселых и гордых собой, громко перекликаясь, бродили по безмолвным улицам и переулкам Флоренции, стекаясь к площади Синьории, откуда рано утром начали свой опустошительный набег на дома ненавистных притеснителей. Скоро всю площадь и соседние улицы снова залило людское море. Приоры, закрывшись во дворце, не подавали признаков жизни. Дворцовая стража скрывалась за воротами и внутри дворца, многолюдный гарнизон приставов и солдат соседней с Дворцом приоров крепости — дворца подеста — запасся провиантом и не помышлял о вылазке. Цеховые ополчения, на которые правительство Гвиччардини возлагало столько надежд, не рискнули выйти на улицу. Сытая, богатая, почтенная, благополучная Флоренция, объятая страхом, затаилась за глухими ставнями и дубовыми дверями своих домов, отдав улицы, площади, мосты, весь город во власть бедноты, и не просто бедноты, а самой рвани, самой мелкоты, чесальщикам, шерстобитам, аппретурщикам, ткачам и всякому другому рабочего люду, живущему своим трудом, — во власть чомпи. И они, хоть и были неучены, грубы, неотесанны, сразу поняли это. Каждый из многотысячной толпы гордо поднял голову, почувствовал себя победителем, впервые ощутив, что он что-то значит. И каждому захотелось как-то выразить это непривычное чувство, чем-то проявить свою власть. Это желание незримыми токами пронизало всю огромную толпу, запрудившую площадь, все будто ждали чего-то.

— Что ж, так и разойдемся? — ни к кому не обращаясь, пробасил Калоссо.

— Надо бы хоть похвалить кое-кого, — сказал Лоренцо. — Сказать что-нибудь… Если бы я умел…

— Тамбо, скажи, ты же умнее нас всех, — лукаво усмехнувшись, предложил Гаи.

Молодой чомпо покраснел и махнул рукой.

— Придумаешь! — буркнул он.

— Я скажу! — внезапно воскликнул Лука ди Мелано.

Ему не стоялось на месте, живая его натура требовала действия. Он вскочил на тумбу, уцепился рукой за кольцо у ворот и сразу оказался над толпой, выше голов, которые колыхались, как рябь на заливе, стиснутом серыми утесами домов, окружавших площадь.

— Братья! — крикнул он как только мог громче.

Его заметили, гул, висевший над площадью, утих.

— Чомпи! — продолжал Лука. — Так прозвали нас жирные. Они говорили — чомпи, а думали — рабочая скотина. Теперь они увидели: чомпи — люди не хуже их. Обойдите город — где они, где жирные? Попрятались! Где их защита, где лучники, копьеносцы, где их ополчение? Сидят по домам. Нас боятся. Слышите, чомпи? Нас боятся! Потому что мы люди. Не разбойники, не воры — люди. И встали за справедливость. И мы добьемся правды, добьемся справедливости!

— Добьемся! — крикнули из толпы. — Да здравствует народ и цехи!

— Да здравствует народ и цехи! — понеслось по площади.

— Чомпи! — крикнул Лука, махнув рукой. — Нынче у нас великий день. Его запомним не только мы, но и наши дети. И дети наших детей. И еще мы запомним тех, кто шел впереди. Вон стоит мессер Панцано. Он гранд, но он с нами. Это он вместе с Сыном Толстяка и маленьким отрядом взял дворец Ланы. Он сжег все долговые книги и освободил вас от несправедливых долгов и штрафов! Вот кто истинный рыцарь, рыцарь народа!