Повесть о чекисте
Шрифт:
— Я тогда еще поняла — пришел добрый человек, утешил душевным словом. Спасибо и на этом. Знаете, как вы меня поддержали. А Яков... Что ж Яков... Если бы он вас накануне встретил, передал бы все, что сказали мне вы... Простите меня, глупую, баба она баба и есть...
Глаша подошла к столику, открыла пудреницу, оклеенную ракушками, глядя в осколок зеркала, припудрила нос и, устроившись на табуретке, сложила руки ладошками.
— Где вы родились, Глаша? Росли, учились? — спросил Николай.
— В Балаклее, на реке Тясмин. Кончила
— Балаклея на дороге Прилуки — Черкассы — Вапнярка?
— Я дальше Смелы не бывала. Что Черкассы недалеко, знаю.
— У вас кто-нибудь в Балаклее остался?
— Папина сестра, тетка Раиса. По мужу Голещук.
— Муж теткин чем занимается?
— Он по торговой части.
— Примет вас тетка, если вы к ней приедете?
— Не знаю... Много лет прошло... Тетка ко мне была ласкова. До войны приезжала она в Одессу, хоронить брата, отца моего. Звала в Балаклею. Мы, говорит, тебя за хорошего человека выдадим... А я тогда уже сердцем к Якову прилепилась. В прошлом году получила от нее письмо. Глебушка поторговывает. Живут они сытно. Раиса спрашивала, не могу ли я к ним приехать, привезти мануфактуры для «торгового оборота»... Только недавно письмо это на глаза попадалось...
— А вы вспомните, это важно.
Глаша выдвинула ящики машины, порылась в лоскутах, затем достала из-под кровати фанерный баул, перебрала в нем всякую мелочь. Долго стояла Глаша посреди комнаты, наморщив лоб, приложив палец к носу, пока не вспомнила: сложив конверт гармошкой, заложила им форточку, чтобы от сквозняка не хлопала!.. От такого обращения конверт пострадал, но письмо сохранилось. Николай внимательно прочел его и спросил:
— У вас, Глаша, какой район префектуры полиции?
— Греческая — угол Полицейского переулка.
— Завтра же утром отправляйтесь с этим письмом в префектуру и требуйте пропуск в Балаклею. Скажите, что по делам коммерции, продать мануфактуру и купить продукты...
— А у меня, кроме этих лоскутов, и нет ничего...
— Мануфактура, Глаша, будет. Требуйте пропуск. Нельзя терять ни одного дня: бои идут на ближних подступах к Черкассам!
— Вы думаете, дадут они пропуск?
— В префектурах полиции все покупается и продается. Предложите им взятку...
— Как же это?
— Идите прямо к комиссару полиции. Скажите: я, мол, человек коммерческий. Вы мне пропуск, господин комиссар, я вам марки. Вот задаток — сто марок, получу пропуск — еще двести! Дала бы больше, но, сами понимаете, деньги в товаре. Вернусь из Балаклеи, тогда пожалуйста — муки, манки, сахару!.. На обещания не скупитесь!
— У вас складно получается...
— Когда надо, Глаша, и у вас получается складно. Помните, с Дегтяревым...
— Так разве ж то я сама?
— Вы, Глаша, верующая? — неожиданно спросил Николай.
— Девчонкой была, бабка в церковь силком водила, а выросла, так... Яков-то
у меня коммунист.— Понимаю. Вот вам, Глаша, записная книжка и «Молитвослов». Вы в эту книжку выпишите молитвы на каждый случай. На первой странице вот отсюда. «Непрестанно молитеся. О всем благодарите: сия бо есть воля божия о Христе Иисусе в нас», — прочел он. — А потом я между строк впишу невидимыми чернилами данные разведки. Вы раздобудьте себе где-нибудь крест нательный, иконку небольшую, церковные свечи... По возможности оденьтесь во все черное, вроде монашки...
— Понимаю.
— Сейчас же после моего ухода садитесь, Глаша, и переписывайте. Ну, а на память придется все же кое-что выучить. Об этом завтра. Вот вам на расходы триста марок, — он отсчитал деньги и положил на швейную машину. — Скажите, удобно, если я приду завтра в это время?
— Да, конечно. Вы только в окно постучите. Бруна теперь здесь не живет...
— И не бывает?
— Приходила раз за вещами. Меня уговаривала на «легкую жизнь»... Говорит, живет богато и весело.
— Знаю я ее жизнь... — усмехнулся Николай.
— Врет?
— Пожалуй что и не врет.
— Бог ей судья...
— Зачем бог? Мы ее сами судить будем.
Открыв записную книжку, Глаша спросила:
— Расстояние между строчками оставлять побольше?
— Нет. Пишите так, как вы пишете всегда. Чернила у вас есть?
— Соседский мальчонка грамоте учится, все палочки выводит, кружочки... Так я у него возьму...
— Стало быть, завтра утром вы идете в полицию за пропуском. Желаю удачи! — Он пожал на прощание руку и направился к двери. — До завтра! Закройте за мной.
Николай быстро миновал длинный коридор. За ним громыхнула тяжелая задвижка.
Под аркой ворот Николай вынул из кармана кожаной куртки нарукавную повязку с имперским орлом, надел ее и вышел на улицу.
Сегодня, когда он вернулся с Большой Арнаутской, дома его ждала записка от Мавромати. Хозяин «Гамб-ринуса» приглашал его в цирк на матч Олега Загоруй-ченко. Программа, вложенная в конверт, обещала:
ОЛЕГ ЗАГОРУЙЧЕНКО
Бои с двумя противниками!
3 раунда по 3 минуты
против
РАТКЕВИЧА!
3 раунда по 3 минуты
против
ЛАПИНА!
Отказаться от предложения Мавромати было бы неразумно; в его ложе всегда бывали гитлеровские высокие чины и элита оккупационной администрации.
Цирк был на Коблевской, в двух кварталах от дома, где жила Глаша Вагина, и все же Николай опоздал, бой уже начался.
В ложе Мавромати помимо Аси Квак и Москетти, племянника итальянского консула, был сам оберфюрер Гофмайер, начальник оберверфштаба адмирал Цииб, баурат Загнер и руководитель «Фольксдейче миттельштелле» оберштурмфюрер Гербих. В ложе рядом — весь цвет румынской оккупационной власти во главе с губернатором профессором Алексяну и шефом дирекции культуры Трояном Херсени.