Повесть о детстве

Совсем наоборот! Если Шустёр и его дети погибли в Америке, так Яша вспоминает хозяина — Магазаника, который остался здесь в местечке и живёт, как царь. Почему он имеет сейф в банке, а бежавший от него Шустёр ничего не нашёл? Почему нам плохо, а купцу Гозмаиу хорошо? Почему исправник плюёт на Лазаря с крестом и кланяется Гозмаиу, хотя того зовут Меидель-Меер-Ицхок. Почему? И так на каждом шагу он ставил эти колючие «почему», где нужно и где не нужно. И что Hie? Его отправили «иа поправку» в Туруханский край, без него там Минин 1 не состоится — как раз пе хватало одного еврея к молитве.

Ах, эта милая бабушки! Утром она надевает свой рыжий парик, ходит с палочкой по комнате и ворчит без умолку. Хотелось бы видеть живого человека, который её переговорит! Не дай бог попасть ей на язык!

Что же это? Сёма приоткрывает левый глаз. Что же это всё время они говорили: Яша такой сякой, а сейчас расспрашивают про каждую мелочь? А дедушка каждый раз вскакивает, хватает гостя за пуговицы, смотрит ему в глаза, как будто в них что-нибудь написано.

— Значит, вы говорите, он через год может вернуться? — недоверчиво спрашивает дедушка.

— Я думаю, да. Но вообще трудно гадать.

— Почему? — тревожится бабушка.— Что значит—трудно гадать?

— Ему могут предложить поехать в другое место.

— Хорошо,— говорит дедушка.— А скажите, если не секрет, как вы попали к Якову?

1 Минин — количество людей, необходимое для совершения молитвы.

Гость смеётся:

— Я же сын георгиевского кавалера. Я имею кругом право жительства. Когда хочу, я меняю климат!

— Нет, серьёзно?

— Серьёзно — я попал туда по этапу, а уехал один. Дедушка выходит на цыпочках в коридор, плотно закрывает

двери и, вернувшись в комнату, тихо спрашивает:

— Значит, вы бежали?

— С моим характером трудно сидеть на одном месте. Какая красота! Сёма не может улежать в постели. Ведь это

же самый настоящий живой арестант, беглый, с каторги. Какая красота!.. Так вот какой младший сын у Лазаря! Бабушка берёт его за руку и отводит в сторону. Что это за секреты? И вечно бабушка что-нибудь придумает. Иди догадывайся, о чём они говорят. Зовут дедушку... Сёма напрягает слух: «Надо купи ь паспорт... Чужая фамилия... Один месяц...»

Потом бабушка подходит к Лазарю и, положив руку на его плечо, важно заявляет:

— Ну, мы решили: пусть этот месяц ои пробудет у нас. Урра! Сёма подбрасывает одеяло. Урра' Каторжник будет

жить у нас, у нас, у нас! Ведь это радость — Бабушка склоняется над внуком и проводит рукой по его лбу:

— Вспотел. Бедный мальчик! Ничего хорошего не видит. Странный человек эта бабушка, честное слово! Её трудно понять. «Ничего хорошего»! А живой арестант?.. Смешная женщина! И это у неё называется «ничего»... Сёма зарывается головой под подушку. Всё известно — теперь можно спать.

ВКУС СОЛИ И ПЕРЦА

Соседи с любопытством наблюдают за домом Голъдкных. Что-то там происходит — в этом они уверены. Как видно, старик схватил где-то хороший куш. Но где, на чём? Может быть, он устроил хорошую комбинацию с партией крома? Людям счастье, людям везёт. Вот так всегда бывает: тикий, тихий, а умеет вовремя сливки снять. Но где?

Соседи теряются в догадках. Но что бы там пи было, в доме завелись деньги — это слепому видно. Спрашивается, с чего бы это Сёмка вдруг перестал таскать воду из колодца,— ведь руки у него, слава богу, работают. Но оп воду не носит. Каждое утро к ним является Лазарь с вёдрами. За спасибо же это не делается?

Может быть, их новый квартирант хорошо платит? Он ведь у них снимает комнату со столом. Тоже интересно знать, чем занимается этот приличный молодой человек. Говорят, он племянник казённого раввина из местечка Лобньг и приехал сюда выбирать невесту. На всякий случай к нему уже заходили вчера три свата — он отказался: хитрит, наверно, уже сторговался с четвёртым... Такой симпатичный молодой человек... Ходят, правда, ещё слухи, что этот квартирант вложил состояние в бриллианты, но прогорел и остался, что называется, без копейки. Так чего же он явился сюда, этот прощелыга? Но разве можно залезть в чужую душу? Завтра окажется, что он вовсе выжидает, пока упадут цены на сахар, м вывезет отсюда вагон или два... Тогда у Сёмкпного деда будет вполне приличный заработок...

Они уже искали знакомства с молодым человеком, думали — нельзя ли переманить к себе на квартиру такого выгодного жильца. Им казалось, что этот приезжий — не приезжий, а просто мешок с золотом. Им казалось, что даже стоять рядом с приезжим — прибыльное дело.

Если б кто-нибудь сказал, что дедушкин гость — беглый каторжник или арестант, преступник,— ему бы рассмеялись в глаза.

Никто не догадывался, что старый Лазарь носит воду для того, чтобы незаметно перекинуться парой слов со своим сыном, никто не догадывался, что в доме Гольдиных было по-прежнему уныло, голодно и тихо.

* * *

Сын Лазаря уходил куда-то на весь день. Прощаясь с бабушкой, он весело напевал, как будто последние три года провёл на одесском лимане, а не л глухом, далёком краю. Ни одним словом, ни одним движением этот человек не выдавал себя. Он был спокоен. Можно было подумать, что он действительно приехал выбирать невесту и не знает, какому свату довериться. Когда бабушка видела, что мимо дома идёт полицейский, она дрожала в смутной тоске и тревоге. Моисей, улыбаясь, смотрел на неё.

— Что вы боитесь? — говорил ей он.— При чём тут полиция? Зачем ей идти к человеку, который ищет невесту? Разве он® мне дадут приданое?

Бабушка смеялась:

— Вам, кажется, один раз уже дали?

— Дали, но из десяти я взял только пять.

— Чего? — спрашивала бабушка.

— Лет, конечно,— спокойно отвечал Моисей.— Лет каторги!

И, надев шляпу, ои выходил на улицу. Моисей так нравился ей, что она уже начинала находить в нём сходство с сыном: то он улыбнулся, как Яков, то он поднял брови, точно как Яков, то он запел песенку, которую любил Яков. «Лишь бы его не схватили»,— вздыхала она и брала в руки молитвенник.

Сёма ясеетоко ошибался в бабушке. Он не зпал о её бессонных ночах, он не знал, как много надежд возлагала старая мать на своего единственного сына. Он не видел слёз бабушки — долгих и тихих слёз: она плакала ночью, когда в доме все спали и ветер шумел за окном...

Дедушка уходил рано утром. Теперь уж почти всегда молчал он за чаем, и ото был тревожный, плохой признак. Старик бродил по пыльному базару от рундука к рундуку, из лавки в лавку, щупал кожу, рассматривал узоры на ситце, стучал пальцем по подошве новых ботинок, хвалил механизм часов. Кожа была чужая, ситец был чужой, часы были чужие. У него был маленький карманный бумажник с шестью отделениями — в них было пусто.