Повесть о детстве

Может быть, написать прошение на высочайшее имя? Но «высочайшее имя» было очень далеко от старика, ещё дальше, чем сын, о котором хотелось просить. Кому не завидовал в эти дни мосье Гольдин! Даже тряпичнику, даже стекольщику, даже Гершу.

Долгий тянулся день — с поисками, надеждами, расспросами... А там, в полутёмной комнате, старуха придумывала что-то на обед, и длинный, худой мальчик, всегда чем-то озабоченный, с любопытством и жадностью ожидал, что получится у бабушки из её загадочной смеси.

Он слишком много знал для своих лет, Старый Нос. Он уже знал вкус соли и перца!

В ХЕДЕРЕ

В тот день, когда приехал Моисей, заболел учитель в хедере. Не то он объелся на свадьбе у своей племянницы, не то жена его избила. Учитель слёг, и все мальчики, желая ему добра и успехов главным образом на том свете, надеялись, что болезнь затянется. Они провели три ликующих дня. Домашние хлопоты — не тяжесть и не бремя. А вот высидеть в хедере пять часов, смотреть па горбатый нос учителя, на его красную бороду и вечно слюнявые, мокрые губы — маленькое удовольствие.

Но прошло три дня, и выяснилось, что болезнь не опасна, что это вовсе не болезнь, а усталость, что ребе1 Иоселе уже вышел и с радостью ждёт учеников. Бабушка дала Сёме два куска хлеба, густо посыпанных солью, и Сёма,, угрюмый и злой, пошёл в хедер.

На улице он встретил Пейсю. Врун тоже торопился в синагогу, но, увидев Сёму, подбежал к нему:

— Мир?

Сёма согласился:

— Мир.

Они пошли вместе.

— Иоселе выздоровел, ни дна ему, ни покрышки!

— Выздоровел, рыжий чёрт!

Помолчали. Пейся посмотрел на Сёму. Он хотел что-то спросить, но не решался. Сёма заметил это: «Так вот почему мир. Ладно».

— Сёмка,— отважился наконец Пейся,— кто это у вас живёт?

— А зачем тебе?

— Так просто!

— «Так просто»? Обойдёшься!

Опять помолчали. Пейся вынул из кармана какую-то штучку и вызывающе взглянул на Сёму:

— Свисток. Настоящий, с косточкой!

— На айданы2 поменяем?

— Что я, с ума сошёл?.. А сколько дашь?

— Два.

— Что я, с ума сошёл?.. А больше не дашь?

— Четыре.

— Что я, с ума сошёл?.. А ну, покаяш!

Сёма вывалил горсть айданов и, охраняя их рукой, показал Пейсе. Айданы были тяжёлые, со свинцом. Пейся заволновался, глазки его забегали:

— А в придачу про квартиранта расскажешь?

— Ничего я тебе не скажу. Хочешь — делаем дело, хочешь — нет.

— Ну, меняем!

Сёма выхватил из рук Пейся свисток и закричал:

— Цур менки без разменки!

Сделка состоялась. Друзья повеселели.

— Сёма, правда, что ваш жилец привёз сундук с цепьгами?

1 Р ё б е — титул учёного, в данном случае: учитель.

2 Айданы — кости для игры.

— Неправда.

— А что?

— Мешок привёз.

— Честное слово? А правда, что он ищет невесту?

— Ну откуда я могу знать? Замолчи, а то заберу айданы.

Они вошли в серый маленький домик с матовыми окнами.

В синагоге помещался хедер.

* * *

Ребе сидит за столиком. На пем длинный сюртук и выцветший лиловый картуз. Белыми тонкими пальцами с длинными, грязными ногтями он почёсывает свою густую рыжую бороду. Полная вижняя губа ребе отвисла, видны зубы, маленькие, острые, жёлтые.

— Ну, уже скоро будет тихо? — лениво говорит он.

Но шум продолжается: кто-то кого-то ущипнул, ударил, обманул. Скрипят скамейки, падают на пол книжки. И опять раздаётся тоненький, злой голосок ребе:

— Ну, я спрашиваю: будет тихо наконец или вы скучаете за этим?

Иоселе поднимает кантчик — палочку, к которой прикреплено множество узеньких, как лапша, ремешков. Наступает тишина. Тощая крыса шмыгнула в угол, черпая кошка постояла в раздумье и прыгнула па колони учителя. Тишина. Глаза ребе закрыты. Ему падоели худые, вытянутые лица детей, их рваные куртки, их веснушки, мокрые носы. Всё противно ребе. Он слушает себя:

— И приснился фараопу соп, и пе мог попять фараон сна своего. Будто стоит он на берегу реки, и выходят из вод её семь коров, тучных плотью и хороших видом. И смотрит фараон — идут за ними следом семь других коров, тощих и худых. И съели тощие и худые семь первых коров, упитанных.

И ещё снится фараону: семь колосьев всходят на одном стебле, полных и хороших, и вырастают позади них семь колосьев, засохших, тонких. И поглотили колосья тонкие семь колосьев хороших.

Призвал фараон вещателя самого молодого — пичего тот не сказал ему. Призвал фараон вещателя самого старого — ничего тот не сказал ему. Послал гонцов фараон к Иосифу — и тот всё сказал ему:

«Семь коров тучных, семь колосьев полных — это семь лет. Семь коров тощих, семь колосьев пустых — это семь лет. Наступят на земле твоей семь лет урожая обильного, а потом придут

семь лет голода, и забудется урожай весь, и голод истощит страну. Колосья пустые поглотят колосья полные!..»

Голос ребе звучит ровно, глаза его закрыты. Пейся перебирает айданы в руке — тяжёлые айданы, со свинцом. Сёма смотрит на свисток и думает: коровы тощие, коровы толстые, фараон... Может быть, такой сон был у дедушки, и поэтому в доме пусто и даже в пятницу перестали печь? Вообще жизнь становится труднее, и Сёма уже не понимает, что — почему... Эта рыжая борода рассказывает про фараона, и Сёма должен слушать от начала до конца. А если у Сёмы есть дела поважнее?

— Ребе, почему полицейского называют фараон? А?

Иоселе открывает глаза и ударяет ладонью по столу. Испуганная кошка соскакивает на пол. Дети притаились. Пейся сочинил вопрос... Интересно, долго он думал? Ребе подбегает к мальчику и, брезгливо оттопырив мизинец, хватает его за ухо.

— Я спрашиваю, где тебя учили? — кричит ребе.— Я спрашиваю тебя, паршивец, где ты слышал такие слова, чтоб ты не дожил их повторить!

Ребе толкает Пейсю в угол, привычным движением срывает штаны:

— На колепи, ты!

Он суёт в дрожащие Пейсины руки веник:

— Держи, мерзавец!

Пейся стоит на голых коленях с веником в руках, плечи его вздрагивают — он плачет:

— Я ничего не думал!

— Я тебе покажу, я тебе покажу «ничего не думал»! — орёт ребе, бегая по комнате.— Ну, что вы сидите? Я спрашиваю!

Все знают, чего ждёт ребе. Уже много лет существует это наказание — пусть лопнет тот, кто придумал его! Полуголый ребёнок стоит в углу на коленях с веником в руке. По очереди подходят вое воспитанники и плюют ему в лицо, или в спину, или на ноги.