Повесть о днях моей жизни

Потом побежал к Созонту в лавку и, принеся оттуда кусок мела, приказал мне истолочь его в ступе, а сам, усевшись на пороге и посвистывая, вязал из пакли кисть.

– - Виноват, вы почему стоите развесив уши?
– - обратился он к Пахому.
– - Соберите свою одежду и выколотите пыль; кстати, сами умойтесь с мылом, смотреть противно!..

Пахом усмехнулся.

– - Молодой человек, истолкли мел или нет еще?
– - продолжал солдат.
– - Шевелите руками по-человечьи!..

К полудню наша избушка смеялась, как живая. Выбеленные стены, потолок и печка блестели, как молодой снег, а стол и лавка казались час назад выстроганными.

– - Даже дух-то и то лучше стал,-- говорил Пахом, расхаживая по хате, заложив назад руки.

Демка же притащил откуда-то детский молочный горшочек.

– - Молодой человек, вымойте эту плошку и налейте доверху водой, -- сказал он мне, а сам нарвал в огороде свежей зелени и, обернув горшок курительной бумагой, воткнул ее туда, поставив на окно. Покрутившись, опять убежал во двор.

– - Ну, уж это-то совсем ни к чему, -- проговорил Пахом, выдергивая из горшка зелень и бросая ее за окно.
– - То изба как церковь, а он натаскал травы на кой-то ляд; что мы овцы, что ли?

Солдат возвратился с сундучком в руках.

– - Послушайте, как вас?
– - обернулся он к Пахому.
– - Не можете ли вы принести мне пару досок из сарая? Хозяин разрешил.

– - Нет, не могу, -- сказал Пахом, садясь на коник, -- я тебе не работник; ступай сам.

– - Вы очень сурьезно отвечаете, -- заметил Демка.

Из двух нестроганных шелевок он сбил себе кровать, положив на нее полосатый, туго набитый овсяной соломой, тюфяк, а сверху серое каемчатое шерстяное одеяло и подушку в белой наволочке, посредине которой разноцветными нитками было вышито: "ПоМнИ, пОмНи, ДрУг лЮбЕзНыЙ, сВоЮ пРеЖнЮю ЛюБоВь".

Забыв обоюдную неприязнь, мы сидели с Пахомом рядом на конике, вылупив глаза от удивления.

А солдат между тем раскрыл сундук, доставая оттуда красное складное зеркальце. Посмотревшись в него и поправив усы, он повесил его над кроватью. За зеркальцем появились щетки -- черная и белая, кривые ножницы, расческа, вакса, кусок розового мыла, бритва, ремень с медной пряжкой, вышитое полотенце и много разных других вещей, которых мы сроду не видели. Обнюхивая, обдувая, разглядывая на свет и улыбаясь каждой вещи, Демка бережно раскладывал их на подоконнике, частью -- на лавке, около своей постели. В заключение вытащил ладони в полторы картину в черной рамке, за стеклом, приладив ее рядом с зеркалом.

Когда он вышел, Пахом орлом слетел с коника, бухаясь в постель.

– - Вот где, Ванек, благодать-то -- три недели можно без просыпа спать!
– - блаженно закрывая глаза, проговорил од, -- Чего только он, дурак, в работники пошел с таким имуществом! Должно быть, очень жадный, а?

Упершись ногами в стену и перекосив лицо, Пахом сладко, с завыванием, потянулся и чихнул, вытираясь Демкиным новым полотенцем.

– - Чай, от полюбовницы рушник-то, -- кивнул он, дергая его за кружева, -- или слямзил у кого... Пройдоха этот солдатишка!..

Став на колени, батрак погляделся в зеркало.

– - Гляди-кось, миленький, гляди-ко!
– - неожиданно зашипел он и, сорвав с гвоздя картину, бесконечно удивленный, ткнул ее мне в руки.
– - Ты только гляди-ко!

На картине три бравых солдата, заломив набекрень картузы, грозили друг другу обнаженными шашками, а четвертый, помоложе всех, присев на стул, нежно гладил маленькую рябую собачку на колесиках, и этот четвертый, в мундире, белых господских перчатках и высоких мелко набранных сапогах, был не кто иной, как Демка, наш новый работник.

– - Братуха, это кто же тебя этак сделал?
– - все еще не закрывая рта от изумления, спросил Пахом вошедшего солдата.
– - Живой ведь, глаза лопни!..

Тот взглянул на Пахома и тоже раскрыл рот и вытянул лицо.

– - В-виноват, вам кто же позволил, как свинье, с ногами лезть на кровать?
– - благим матом закричал он.

– - А что я ее съел, что ли?
– - проговорил Пахом, нехотя слезая.
– - Я за всю жизнь на таких хороших кроватях не лежал...

Смущенный окриком, он отошел к дверям.

– - Гляди: она такая же, не полиняла...

Солдат порывисто оправил одеяло, взбил подушку и, став посередь избы, сказал, стараясь быть хладнокровным:

– - Господа, вы -- молодой человек, -- указал он на меня, -- и вы, не знаю, как вас звать, -- указал он на Пахома.
– - Очень покорнейше прошу вас в этот угол не ходить, поняли?

– - Понимаем, -- сказал я.

– - Понимаем, да не все, -- сказал Пахом.

– - Кто ляжет на постель или притронется к карточке, или к бритве, или к мылу, -- Демка обвел взглядом и рукой свое хозяйство, -- с тем я расправлюсь по-военному, поняли?

– - Это -- как еще придется, -- недоверчиво косясь на солдата, вымолвил Пахом.
– - Мы тоже можем двинуть по-мужицкому. Правда, Иван? Что в сам-деле? Задается, тварь!..
– - Пахом назло сплюнул на стену и добавил: -- Не успел наняться, уж скандалит, шустрый!.. Мы вот с товарищем все лето прожили душа в душу... Правда, Иван?

Сердце у солдата, очевидно, отошло.

– - Говоришь вот: душа в душу... Эх, дружок. Ну, как же не скандалить, посуди сам, -- более мягко вымолвил он, став вполоборота к Пахому: -- я, можно сказать, все жилы надуваю, чтобы все шло по-благородному, а вы, извините, в грязных лаптях замололись на самое чистое место... Нельзя же этак! Ты возьми, к примеру, эту штуку...-- Демка подошел к окну и... с минуту стоял неподвижно, будто что-то рассматривая или вспоминая, потом круто обернулся и с угрозой низким голосом спросил:

– - Виноват, а где же цветы, которые стояли?

– - Цветы?
– - переспросил Пахом.
– - Трава?

– - Цветы!
– - повысил голос Демка.
– - Молодой человек, вы не видели, куда он их девал?

– - За окошком, где им место, -- ухмыльнулся Пахом.
– - Цветы! Вот глупый! Натащил травы и верещит, как поросенок!..

Ни слова не говоря, Демка, схватив с окна горшок, в мелкие куски разбил его о Пахомов затылок и побежал вытирать облитые водою руки. Пахом, крикнув: "Ванька, помогай, пожалуйста!" -- наскочил на него сзади и опрокинул.

Это была первая по счету драка их.

Вечером, садясь ужинать, исцарапанный солдат, брезгливо глядя на Пахома, говорил:

– - Я теперь с вами на всю жизнь обрываю разговоры.

– - Да обрывай, а мне какое дело, -- небрежно отвечал Пахом.
– - Ты мне -- разговоры, а я тебе -- морду!

Домашние заливались хохотом.

– - Ну-ну! Валяй, служивый! Глаз-то ты ему -- по-божьи!..

– - С фрунта, -- скромно улыбался Демка.

– - Вот видишь, -- упрекнул меня Пахом, -- я говорил тебе: "Ванюшка, пособи!" Не послухал, а теперь он нам житья не даст,-- вот видишь? Эх, ты, розя!..