Повесть о доме Тайра

Той же ночью, около полуночи, водяные птицы, в великом множестве гнездившиеся в болотах у подножья вулкана Фудзи, как видно, чем-то потревоженные, внезапно снялись всей стаей. Как посвист бури, как гром небесный, раздался шум бесчисленных крыльев, взлетевших в воздух. «Беда! — закричали воины Тайра. — Это войско Минамото перешло в наступление! Они зашли нам в тыл, как предупреждал о том Санэмори! Если нас окружат, мы пропали! Прочь отсюда, лучше встанем обороной в Суномате или на берегу речки Овари». И, побросав все как было, они с величайшей поспешностью обратились в бегство, торопясь обогнать друг друга. Так велик был обуявший их страх, такой начался тут беспорядок, что схвативший лук позабыл взять стрелы, взявший стрелы — позабыл схватить лук; тот вскочил на чужого коня, его конь достался чужому, а иной, взгромоздившись на нео-твязанного коня, как безумный бессмысленно кружился вкруг коновязи. Многим гулящим женщинам и девам веселья, приглашенным из близлежащих селений, в суматохе пробили голову, многих задавили, и они громко охали и стонали.

Наутро двести тысяч всадников Минамото подступили к берегам Фудзи, и так громко прозвучал их троекратный боевой клич, что покачнулась земля и содрогнулось небо!

12. Праздник Пяти Мановений [437]

Из боевого стана Тайра в ответ ни звука! Послали несколько лазутчиков на разведку. «Все убежали!» — доложили они, вернувшись. Многие подобрали и принесли с собой — кто забытый панцирь, кто брошенный походный шатер. «Во вражеском стане даже мухи не сыщешь!» — доложила разведка. Ёритомо сошел с коня, снял шлем, ополоснул рот и руки, отвесил земной поклон в направлении столицы и молвил:

437

Праздник Пяти мановений отмечался после церемонии Первого Подношения риса, в течение трех дней, в одиннадцатую луну. Среди разнообразных обрядов главным считался танец, который исполняли пять танцовщиц.

— В этой победе нет ни малейшей моей заслуги! Великий бодхисатва Хатиман — вот кто ниспослал нам сию победу!

Тотчас же приступили к раздаче взятой земли: край Суруга достался Тадаёри Итидзё, край Тоотоми — Ёсисаде Ясуде. Надо было бы преследовать войско Тайра, но в тылах было неспокойно, и от равнины Укисима отряды Минамото повернули обратно и вернулись в Сагами. А на всех постоялых дворах, вдоль всей Восточной Приморской дороги, гулящие женщины и девы веселья смеялись: «Ах, вот срам-то! Ни одной стрелы не послал полководец столичного войска и удрал восвояси! На войне позорно бежать, увидев врага, а эти даже не увидали, а всего-навсего услыхали, и то удрали!» Много было сложено насмешливых песенок и стихов:

То-то, должно быть, перетрухнул Мунэмори, как повалилась, рухнула в доме подпорка под обветшавшею крышей!Много проворней,чем воды Фудзи-рекичерез пороги, —мчались по горным тропинкамвоины Тайра из Исэ.

Были стихи и о том, как Тадакиё, правитель Кадзусы, во время бегства бросил в реку Фудзи свой панцирь:

Храбро бежал он,в речку доспех зашвырнув.Вот так вояка!Лучше напялил бы рясуда о душе помолился...Неустрашимый,на пегом удрал он коне —так был напуган.Вот уж кому не присталосбруей богатой кичиться!

В восьмой день одиннадцатой луны князь Корэмори возвратился в столицу. Правитель-инок был вне себя от гнева. «Военачальника Корэмори сослать на остров Демонов, а старшего самурая Тадакиё, правителя Кадзусы, — предать смерти!» — приказал он. На следующий, девятый день той же луны самураи Тайра, молодые и старые, сошлись на совет и стали судить и рядить — неужели и впрямь казнить Тадакиё? Тут выступил вперед Морикуни, Главный конюший, и сказал:

— Никто никогда еще не называл Тадакиё трусом. Помню, когда ему было всего восемнадцать лет, в дворцовую кладовую, в Тобе, проникли два разбойника, первейшие головорезы во всех Пяти Ближних землях. Никто не решался приблизиться к ним. А Тадакиё в одиночку перепрыгнул средь бела дня через каменную ограду, ворвался внутрь кладовой, одного разбойника зарубил, а второго взял в плен живьем и прославился этим подвигом на долгие времена! Нынешний его промах для него совсем необычен! Все эти события лишний раз напоминают нам, как опасны военные смуты!

А князю Корэмори в десятый день той же луны пожаловали новое, еще более высокое воинское звание.

— Возглавил войско, ничего не добился, не совершил... За что же тогда награда? — шептались люди.

Князю Сигэхире, четвертому сыну Правителя-инока, тоже пожаловали новое высокое звание. В ту же одиннадцатую луну, на тринадцатый день, в Фукухаре закончилось сооружение дворца, и император соизволил поселиться в новых покоях. Подоспела пора церемонии Подношения Первого риса, однако многое препятствовало ее свершению.

Обычно еще в конце десятой луны император выезжал к реке Камо и совершал ритуальное очищение в ее водах. На северной стороне дворцового сада ставили церемониальный павильон, готовили там облачение для государя, все необходимые сосуды и утварь. Перед зданием Государственного совета, у извилистой галереи Драконий хвост [438] , сооружали купальню, там император совершал омовение. Рядом ставили священный павильон, где и происходила церемония, здесь устраивали настил для даров, подносимых богам. Затем император давал торжественный пир, звенели струны, звучали песни, исполнялись разные пляски. Церемония восшествия на престол всегда совершалась в зале Государственного совета, а священные танцы и песнопения кагура исполнялись во дворце Летней Прохлады, пировали же во дворце Изобилия и Радости. Так повелось исстари, но, увы, в новой столице Фукухаре не было здания Государственного совета, стало быть, и праздновать восшествие на престол было негде. Не было дворца Летней Прохлады, значит, исполнять священные пляски кагура было негде. Не было дворца Изобилия и Радости, стало быть, и пировать было негде... Того ради вельможи, посовещавшись, решили ныне ограничиться только церемонией Подношения Первого риса и закончить ее праздником Пяти мановений. Торжество совершилось, но все же не в Фукухаре, а в старой столице, в зале Ведомства культа.

438

Драконий хвост. — Название заимствовано из Китая. Так называлась извилистая крытая галерея, устроенная перед дворцовым залом Ханьюаньдянь в столице Танской империи, г. Чанъани.

Праздник Пяти мановений учредили в память события, случившегося в царствование императора Тэмму. Однажды ночью, когда дул сильный ветер и луна светила особенно ярко, во дворце Ёсино император вдохновенно играл на цитре; внезапно с неба спустилась фея и исполнила танец, пятикратно взмахнув рукавами своей одежды.

13. Возвращение столицы

Нынешний перенос столицы поверг в скорбь и господ, и вассалов. И вот все монастыри и все храмы во главе со Святой горой и обителью Кофукудзи дружно обратились с прошением, в коем указывали на неправомерность подобных действий. Тут уж сам Правитель-инок, обычно поступавший наперекор всему свету, и тот согласился: «Что ж, в таком случае придется вернуть столицу на прежнее место!» Заволновалась, зашумела вся Фукухара. В ту же двенадцатую луну, на второй день, внезапно объявили о возвращении. В новой столице на полночной стороне высились горы, на полуденной — тянулась к морю низина. Постоянно шумели здесь неспокойные волны, веял пронзительный, пропитанный солью ветер. Из-за этого ветра как-то незаметно пошатнулось здоровье прежнего императора Такакуры, и он поспешно отбыл из Фукухары. Все вельможи и царедворцы, во главе с канцлером и министрами, наперебой устремились прочь отсюда. Витязи Дома Тайра, во главе с Правителем-иноком, тоже умчались в Киото, торопясь обогнать друг друга. Да и кто стал бы хоть на лишний миг оставаться в постылой сердцу новой столице! С шестой луны минувшего года в старой столице ломали строения, перевозили добро и разную утварь, наконец кое-как обосновались на новом месте, а теперь снова в безумной спешке торопились обратно! На сей раз уже ничего не ломали, не разбирали, а побросали все, как было, и умчались назад, на старое пепелище. Там ни у кого не осталось жилья, и потому пришлось расселиться по окраинам, в Яхате, Камо, Саге, Удзумасе, на Западной горе Нисияме, на Восточной — Хигасияме, временно приютиться в галереях монастырей, в молитвенных залах храмов. Так жили даже знатные люди.

Если же спросить, какова истинная причина нынешнего решения перенести столицу, то все дело в том, что старая столица располагалась слишком близко к монастырям на Святой горе и в городе Наре. Монахи по всякому поводу учиняли смуту и беспорядки, бесчинствовали, угрожая то священным ковчегом Хиёси, то божьим древом Касуга [439] . А Фукухара, отделенная водами и горами, отстояла на значительном удалении, и монахам было бы нелегко затевать новые смуты.

В ту же двенадцатую луну, в двадцать третий день, в край Оми выслали войско, двадцать тысяч всадников под началом князя Томомори и правителя Сацумы Таданори, — усмирить восставших родичей Минамото. Отряды Минамото, по отдельности бунтовавшие в Ямамото, Касиваги, Нисигори и других уездах, удалось разгромить, и вскоре войско Тайра, преодолев перевал, вступило в земли Овари и Мино.

439

...божьим древом Касуга. — Синтоистские храмы, в том числе и храм Касуга, обычно стоят в окружении деревьев, на которых, как считается, «почиет дух божий» (к веткам этих деревьев верующие и в наши дни привязывают бесчисленные записочки с «просьбами» к богу). Жрецы синтоистских храмов, устраивая свои «демонстрации протеста», нередко срубали одно из таких священных деревьев и несли его с собой на плечах, как вещественное свидетельство «божьего гнева».

14. Сожжение нары

Еще в те дни, когда принц Мотихито укрывался в обители Миидэра, в столице пришли к решению: «Монахи Нары заодно с мятежником-принцем, больше того — они намерены оказать ему помощь, а значит, все они суть ослушники государя! Наказания заслуживает не только монастырь Миидэра, надо проучить и монахов Нары!» Прослышав об этом, зашумели, взволновались монахи. Напрасно взывал к ним канцлер: «Если вам есть что сказать в свое оправдание, говорите! Я доложу обо всем государю Го-Сиракаве, сколько бы раз ни потребовалось!» — но успокоить монахов не удавалось. Тогда канцлер послал к ним для переговоров вельможу Таданари, возглавлявшего Школу поощрения наук [440] . Но монахи не унимались. «Тащите этого скота из его поганой кареты!», «Отрежьте ему пучок!» — кричали они. Перепуганный насмерть, Таданари поспешно бежал из Нары. После Таданари послали к монахам вельможу Тикамасу. Его тоже встретили воплями— «Отрезать ему пучок!» — и он тоже сломя голову бежал прочь. На сей раз поплатились два его свитских из Школы поощрения наук им — отрезали волосы.

440

Школа поощрения наук — учебное заведение, созданное в 821 г. Фуюцугу Фудзиварой (775—826), одним из родоначальников этого семейства, для обучения отпрысков дома Фудзивары; впоследствии там обучались юноши также из других знатных семейств. Считалась филиалом Высшей придворной школы.

Но монахам и этого было мало: они изготовили большой деревянный шар [441] и объявили, что это, мол, голова Правителя-инока. «Бей, пинай его!» — кричали они. Однако недаром сказано: «Кто не в меру болтлив, сам накличет себе беду. Кто неосторожен в речах, сам готовит себе погибель!» [442] Ведь Правитель-инок — напомним с благоговением! — приходился родным дедом ныне царствующему владыке! И если монахи Нары так его поносили, то не иначе как по наущению демонов и злых духов!

441

...деревянный шар... — Игра в деревянный мяч, который игроки, разделившись на две партии, гоняли деревянными клюшками, была распространенным развлечением в новогодние и иные праздники.

442

«Кто не в меру болтлив...» — Цитата из китайского сочинения «Путь сановника» (кит. «Чэнь гуй»). Считается, что это компилятивное сочинение, состоящее из 10 глав, было создано в Китае в царствование танской императрицы У Цзэтянь (иначе — У-хоу), т. е. в конце VII в., но затем, при династии Юань (1280—1367), было утеряно. Однако в Японию это сочинение попало намного раньше, благодаря этому сохранилось и, наряду с сочинением танского императора Тайцзуна «Образец для государя» (кит. «Ди хан»), широко использовалось как учебник для придворных учебных заведений. Данная цитата взята из гл. 7 «О скромности и соблюдении тайны».