Повесть о доме Тайра
Шрифт:
Совсем недавно Правитель-инок, наконец-то смягчившись сердцем, повелел освободить государя Го-Сиракаву из заточения в усадьбе Тоба и позволил ему въехать в новую столицу, но после мятежа принца Мотихито снова пришел в великую ярость и, когда государь-инок прибыл в Фукухару, приказал поселить его в помещение, со всех четырех сторон окруженное высоким деревянным забором, имевшим один-единственный вход. Внутри этой ограды сколотили дощатую хижину размером всего в три кэна; туда-то и поселили государя Го-Сиракаву. Сторожить его приставили охранника Танэнао Хараду. Доступ к государю был весьма затруднен, так что местные ребятишки недаром прозвали эту хижину Тюремным дворцом. Вчуже и то скорбно и страшно об этом слышать!
— Но ведь я и не помышлял впредь заниматься государственными делами! — воскликнул государь-инок. — Отныне мне хотелось только утешаться душой, посещая святые монастыри и храмы!
А люди говорили: «Злодеяния Тайра, кажется, достигли предела! Начиная с минувших лет Ангэн, сколько царедворцев, сколько вельмож Правитель-инок либо сослал, либо казнил! Его светлость канцлера отправил в дальнюю ссылку, канцлером поставил своего зятя, заточил государя Го-Сиракаву в усадьбу Тоба, принца Мотихито, второго его сына, убил... И вот, в довершение всего, последнее преступление — перенос столицы и столь жестокое обращение с
Прекрасна, благословенна была старая столица! Боги со всех четырех сторон света охраняли ее покой. Черепичные кровли святых храмов и монастырей, известных чудодейственной силой, теснились в горах и долах, жители и окрестные землепашцы благоденствовали, семь главных, удобных для проезда дорог соединяли столицу с Пятью Ближними землями [394] и всей остальной страной. Теперь же все перекрестки изрыли, перекопали, так что каретам стало невозможно проехать. Если изредка кто и ехал, то лишь в малой повозке, пробирался окольным путем, объезжая дороги. По мере того как шли дни, разрушались людские жилища, еще недавно выстроившиеся рядами. Дома ломали, доски связывали в плоты и сплавляли по водам рек Камо и Кацуры, имущество и домашний скарб грузили в лодки и везли в Фукухару. О горе! — прямо на глазах цветущая столица превращалась в глухое заброшенное селение. Кто-то — имя его так и осталось неизвестным — сложил стихи и начертал их на столбах покинутого дворца:
394
...соединяли столицу с Пятью Ближними землями... — т. е. с пятью провинциями (яп. го-кинай), прилегавшими к столице Хэйан: Ямасиро (современная префектура Киото), Ямато (современная префектура Нара), Кавати (современная префектура Осака), Идзуми (современная префектура Осака), Сатцу (современная префектура Хюга).
Решено было начать постройку новой столицы в девятый день той же шестой луны. Вельможам Дзиттэю, Тосину и Юкитаке поручили разметить равнину к западу от Сосновой рощи, Вада, чтобы проложить по ней девять широких дорог-проездов. Но удалось обозначить лишь пять дорог, дальше земли не хватило. Вернувшись, вельможи доложили об этом. Тут стали думать и гадать — быть может, лучше избрать равнину Инамино в краю Харима или устроить столицу на равнине Кояно, что в краю Сэтцу? Долго совещались вельможи, но дело никак не спорилось.
395
«...конец селенью Отаги...» — Столица Хэйан была основана в 795 г. на территории, прежде называвшейся уездом Отаги (иначе — Атаго).
396
«...Фукухара, где ветры зловещие веют!» — Фукухара, резиденция Киёмори Тайра, была расположена на морском берегу (на территории современного г. Кобэ); название Фукухара букв.: «поле, где веет ветер».
Старая столица уже покинута, в новой — жизнь еще не устроена... Все люди, сколько их есть на свете, пребывают в тревоге, словно утратив под ногами твердую почву. Прежние жители Фукухары горюют, потеряв земли, вновь прибывшие терпят великую муку, не имея пристанища... На тягостный сон похоже все, что творится ныне на свете!
— В древних китайских книгах сказано, — молвил тут вельможа Тосин, — «где проложат три широких дороги и поставят двенадцать ворот, там можно воздвигнуть столицу!» [397] Стало быть, уж тем паче может считаться столицей город, где нашлось место для целых пяти дорог!
397
«...где проложат три широких дороги...» — Парафраз строчек из «Оды Западной столице» выдающегося китайского ученого-историографа и литератора Бань Гу (32—92) (Антология «Вэнь-сюань», I).
Наконец решили возвести на скорую руку временный дворец, резиденцию императора Антоку. Срочно пожаловали край Суолайнагону Куницуне, с тем чтобы он возвел дворец своим иждивением — так распорядился Правитель-инок. Этот дайнагон Куницу-на был необычайно богат, так что построить дворец было ему вполне по силам; но все равно это вовсе не означает, что из-за таких построек государство не скудеет и народ не страдает!.. В нынешнее неспокойное время переносить столицу, строить дворцы, забросив важные, неотложные нужды, не совершив даже Великой церемонии Первого Подношения риса... [398] О, безрассудство!
398
...не совершив даже Великой церемонии Первого Подношения риса... — Ко времени описываемых событий император Антоку уже вступил на трон, однако Великая церемония еще не совершалась.
Некто сказал: «В блаженные древние времена дворец крыли камышом [399] не устраивали даже карнизов, а если государь замечал, что дым от огня в очагах его подданных поднимается к небу слишком тонкою струйкой, подати отменялись [400] ! А все потому, что радели о народе, пеклись о благополучии государства! Недаром передают, что, когда Лин-ван, правитель царства Чу, построил терем Чжанхуа [401] , народ разбежался куда глаза глядят, а когда циньский государь Ши-хуан воздвиг в Сяньяне дворец Эфан [402] , в Поднебесной настала смута! А ведь задолго до Лин-вана, до Ши-хуана правили добродетельные, мудрые государи; при тех крыши дворцов крыли камышом, не подрезая краев, колонны не покрывали разноцветной резьбой, колесницу и ладью государя не украшали, носили простое, одноцветное платье! Вот почему когда танский император Тайцзун построил дворец Лигун [403] ,
он в конце концов так туда и не ездил, огорченный тем, что эта постройка стала слишком тяжким бременем для народа. Поросли травой крыши, плющ опутал ограды [404] , так и разрушился дворец! Увы, у нас поступают совсем иначе!»399
...дворец крыли камышом... — В древнекитайских преданиях рассказывается, что мифический правитель Яо отличался чрезвычайной скромностью, ходил в холщовом платье и жил в тростниковой хижине.
400
...подати отменялись! — Имеется в виду легендарный японский император Нинтоку (IV в.), о добродетелях которого рассказано в «Летописи древних дел» и в «Анналах Японии» (яп. «Кодзи-ки» и «Нихон-сёки», нач. VIII в.), древних сводах японской мифологии, легенд и исторической хроники.
401
...когда Лин-ван, правитель царства Чу, построил терем Чжанхуа... — парафраз строчек из «Оды Восточной столице» китайского поэта и ученого (астронома) Чжан Хэна (78—139) (Антология «Вэнь-сюань», III). Чу — могущественное царство в Древнем Китае, в конце III в. до н. э. пало под ударами циньских войск и вошло в состав Циньской империи (246-207 гг. до н. э.).
402
...воздвиг в Сяньяне дворец Эфан... — Дворец Эфан, построенный при первом циньском императоре Ши-хуане в столице Циньской империи г. Сяньяне (современная провинция Шэньси), славился своими грандиозными размерами.
403
...дворец Лигун... (иначе — Лишаньгун) — загородный дворец на горе Лишань, у теплых источников к западу от г. Чанъани, столицы Танской империи (618—907 гг.).
404
Поросли травой крыши, плющ опутал ограды... — парафраз строчек из стихотворения Бо Цзюйи «Высок дворец Лигун» (из цикла «Новые народные песни», XXI): «Давно уже не видно здесь // Императорских знамен, // Бунчуков из перьев зимородка, // Стены оделись мохом, // На черепице выросла трава...»
2. Лунные ночи
В девятый день шестой луны совершилась церемония закладки новой столицы. В десятый день восьмой луны торжественно водрузили коньковую балку на кровлю будущего дворца. Въезд государя назначили на тринадцатый день одиннадцатой луны. Старая столица увядала, новая — расцветала... Но вот миновало полное тревог лето, осень вступила в свои права, и жители Фуку-хары, новой столицы, устремились в места, прославленные красотой лунных ночей. Иные, подражая стародавним временам принца Гэндзи [405] , спешили к заливу Сума и дальше, к бухте Акаси, переправлялись через пролив Авадзи, чтобы полюбоваться лунным сиянием над побережьем Эсимы [406] ; другие всю ночь до рассвета проводили в Сираре, в Фукиагэ или на берегах заливов Вака, Сумиёси, Нанива, Оноэ и Такасаго. Те же, кто остался в старой столице, любовались луной, отраженной в окрестных прудах Фусими и Хиросава...
405
...подражая стародавним временам принца Гэндзи... — Принц Гэндзи — главное действующее лицо классического японского романа «Повесть о Гэндзи» писательницы Мурасаки Сикибу (годы рождения и смерти точно неизвестны; предположительно родилась в 970 или 979 г., умерла в первой четверти XI в.). Залив Сума и бухта Акаси — места, где жил Гэндзи во время своей временной опалы.
406
...над побережьем Эсимы... — Эсима и другие перечисленные здесь места известны своей красотой и неоднократно воспеты в классической японской поэзии.
Но вельможе Дзиттэю милее всего было сияние луны над старой столицей. В середине восьмой луны он прибыл туда из Фукухары. Все вокруг неузнаваемо изменилось; кое-где дома еще оставались, но ворота заросли густою травою, в садах обильная роса блестела на кустах и деревьях. Кругом все так заглохло, так одичало, что напоминало не то гнездилище птиц, не то равнину, покрытую высоким, словно лес, чернобыльником, не то унылую пустошь, поросшую дикой травой асадзи, а стрекотание цикад, звеневших среди лиловых орхидей и желтых хризантем [407] , еще больше усугубляло печаль.
407
...среди лиловых орхидей и желтых хризантем... — Цитата из стихотворения на кит. языке поэта Хосёдзи-Нюдо («Хонтё-мудайси», сб. стихов на кит. языке; составлен в XII в. Тадамити Фудзиварой, 1097-1164).
Одна лишь прежняя императрица, супруга двух государей, еще оставалась в своем дворце в Коноэ-Кавара — единственное напоминание о прошлом!
Туда и направил стопы Дзиттэй и приказал курандо, своему провожатому, постучать в ворота. Изнутри откликнулся женский голос:
— Кто там стучит и кто пришел сюда, где так давно никто не раздвигал кустов, осыпанных росой?
— Вельможа Дзиттэй из Фукухары! — гласил ответ.
— Ворота на замке. Войдите через калитку с восточной стороны! — сказала женщина.
— Хорошо! — согласился Дзиттэй и направился к Восточным воротам.
Он вошел, когда бывшая императрица, велев приподнять решетки на южной стороне дома, утешалась игрой на лютне, быть может, предаваясь воспоминаниям о прошлом. «Какими судьбами? Сон это или явь? Сюда, сюда!» — позвала она брата, протянув к нему руку, и Дзиттэю внезапно припомнились строки из «Повести о Гэндзи», та сцена, где дочь принца-монаха, тоскуя о том, что осень уходит, всю ночь играла на лютне, а ближе к рассвету, когда тучи вдруг разошлись и луна засияла особенно ярко, девушка, все не выпуская из пальцев костяной плектр, которым ударяла по струнам, невольно поманила луну рукой, как будто приглашая ее подольше задержаться на небесах [408] .
408
...поманила луну рукой... — Эта сцена описана в одной из глав эпилога «Повести о Гэндзи» (гл. «Девушка у моста» — «Хаси-химэ»).