Повесть о дружных
Шрифт:
– Пойдем, по речке побродим,- сказала Нюра.
Речка оказалась не речкой, а просто ручейком. Но как приятно было залезть в воду по колено, идти против течения, брызгаться, собирать мокрые ракушки и мыть руки, натирая их мелким желтым песком!
Устали, вымокли и растянулись на бережку.
– Тебе "Мальчик из Уржума" нравится?
– Очень.
– А ты читать любишь?
– Вот как люблю!
– А ты читала "Таинственный остров"? Там, знаешь, как они на остров попали, и как всякие таинственности были, и обезьяна у них там...
– Нет, я больше
– А сказки любишь?
– Ну еще бы! У нас бабушка Трохова вот как интересно сказки сказывает. Мы зимой заберемся на печку, лампу прикрутим, она и станет говорить, так некоторые даже трясутся. А я ничего, я ведь понимаю - сказка.
Нюра с каждой минутой все больше нравилась Тане.
– Давай дружить, Нюра!
– Давай, только...
Нюра чуть помрачнела.
– Я ведь не одна.
– Как не одна?
– Да у меня Манька на буксире.
– Ну?
– Понимаешь, у нее двойка по русскому, дисциплина плохая, и грязнуха. Ну, мне звено смотреть за ней и поручило. И по русскому я с ней занимаюсь.
– Ну и занимайся, а играть или в лес пойти можно и без нее.
– Нет, я без нее никуда. Мне ее перевоспитывать дали.
– Как же быть, Нюрочка?
– А ты не можешь с ней тоже дружить?
Таня дернула себя за вихор, подумала.
– Ну, давай, зови ее, эту Маньку.
Нюра вскочила и закричала:
– Манька, Манька! К ручью беги!
Вскоре появилась Манька. Сразу видно, что неряха - вихры так и торчат. Познакомились.
И Нюра сразу стала Маньку перевоспитывать.:
– Опять не причесалась сегодня?
– Причесалась, вот ей-богу, причесалась!
– Не божись и не ври! В пионеры не примем, если будешь врать да божиться. А почему на платье дыра?
– Вот не знаю, не знаю, утром не было, ей-богу, не было!
– Опять? На, чини!
Нюра вытащила из блузочки иголку с длинной ниткой и дала ее Маньке.
Манька села, нелепо выставила ноги и стала большими стежками зашивать дыру.
– Безударные гласные выучила?
– Выучила!
– заныла Манька.- Коза - козы, лоза - лозы!
– То-то! А теперь причешись!
Нюра протянула ей гребенку.
Но Манька взбунтовалась:
– А ну вас, надоели!
Она показала Нюре нос и отбежала в сторону.
– Буксир надоедный!
– крикнула она издали.
– Ну вот, видишь, какая она? Разве я могу ее бросить!
Когда к вечеру собрались домой, Нюра с малышами пошла провожать гостей за околицу. Манька увязалась за ними.
Пропустив старших вперед, Таня остановила Нюру:
– Так дружим?
– Дружим.
– Навечно?
– Навечно.
Таня протянула руку, Нюра положила в нее свою.
Подскочила Манька.
– Клади и ты, Манька,- сказала Нюра со вздохом.- Только смотри мне!
Три девочки крепко сцепились руками.
– Дружить навечно!
– сказала Таня.- Радоваться вместе и помогать в беде!
– Радоваться вместе и помогать в беде!
– как эхо, повторили Нюра и Манька.
Климушка в огороде
Таня заскучала.
Который
день она все одна да одна дома.Власьевна чуть свет уходит в колхоз.
– Душа не терпит в такие дни отдыхать,- говорит она,- хоть в отпуск людям помогу.
А Лены тоже целый день дома нет. То она с Марьей Петровной составляет списки ребят, которые должны в школу идти, то к ученикам ходит. А больше всего сидит в правлении колхоза и добивается связи с районом, чтобы получить сводку о боевых делах и победах. Ведь газеты приходят только на третий день, а народ хочет знать сводку сейчас же. Шутка ли, какие дела на фронте происходят! Куда наши добрались!
Вот и поручил Леночке комсомол принимать сводку по телефону, а потом записывать ее и у дверей правления вывешивать.
Раньше, бывало, слушая сводку, горбились люди, горько стискивали зубы, а теперь слушают, читают и словно молодеют на глазах. И плечи расправили, и поглядывают друг на друга с гордостью, и улыбаются.
И летят по деревенской улице из бревенчатой избы в закопченную кузницу, в поля, где день и ночь гомонит работа, незнакомые прежде названия: Сан, Висла, Яссы... Просто говорят бабы у колодца о Румынии, о Болгарии, будто это тут, в соседнем районе.
– Ну, твой-то где теперь?
– Доподлинно не пишет, а в чужой стране.
– И как?
– Не нравится. Пишет - поглядел на их поля и рассмеялся: поле не поле, а нашей бабушки одеяло; что ни шаг, то лоскут.
– Единоличники, значит, всё бедняки?
– Ну, да. Отсталость.
Теперь уже тяжесть не в тяжесть. Ничего, что ночи не спят, что болят косточки,- лишь бы у бойцов сапоги были крепкие, в солдатском котелке щи жирные да хлеба к ним вдоволь. Заслужили бойцы заботу и ласку. Ишь, как шагают. Недолго теперь уже... Надо только и нам подружнее нажать, вместе идти победе навстречу.
Идут с поля колхозники и к крыльцу правления заворачивают: сводку прочитать. Читают и радуются.
А Тане Власьевна не велела уходить со школьного участка.
– Ненароком заведующая приедет или из района, ты меня тогда позовешь.
Сегодня, правда, Власьевна в школе окна моет, а Таня все равно около дома сидит. Скучновато Тане.
День выдался на редкость тихий и солнечный. Таня взяла старый тулуп, расстелила его на школьном огороде у забора, уселась, поджав под себя ноги, и принялась еще раз перечитывать "Тимур и его команда". Но читать было лень. Сладко пахла белая кашка, лениво гудели шмели в пушистых меховых шубках, вспрыгивали на колени Тане озорные кузнечики,- посидят, посучат ножками и дальше запрыгают...
Таня бросила книжку, встала, потянулась и вдруг... увидела: в дальнем конце огорода чужой мальчишка рвет морковку! Да как нагло рвет! Нет того, чтобы вытащить одну морковнику, обтереть о штаны, засунуть в рот, да и бежать во все лопатки с чужого огорода. Нет, мальчишка сидел прочно, выдергивал морковку на выбор, да еще и складывал ее в круглую корзинку. Таня взвилась от негодования и помчалась к нему.
– Ты что делаешь? Как ты смеешь? Ты зачем нашу морковку рвешь?
Мальчишка вздрогнул от неожиданности, остановился... Потом взглянул на Таню и спокойно выдернул еще одну морковку.