Повесть о двух сестрах и о волшебной стране Мерце

Наступил вечер. Висячая лампа в столовой разрисовала на скатерти кружевные тени от абажура. За ужином отец рассказал, что женщина приходила к нему в больницу с маминой запиской и что больную девочку еще можно вылечить. Он говорил спокойно и вдруг добавил с сердцем, неизвестно на кого рассердившись:

— Да разве, душа моя, океан ложкой вычерпаешь?

Няня тоже слушала, стоя в дверях. При словах отца она горячо сказала:

— Житья народу не стало! Заступиться-то некому.

— Сам вырастет — за себя заступится! — буркнул отец.

А потом пришло время спать. Чистя на ночь зубы, Лена с любопытством спросила няню: а кто народу житья не дает?

— Мало ли их на горбу народном, — тихо, как бы про себя, ответила няня. — Народ-то, он один работает, как пчелки в улье, а везет на себе тысячу — царь на нем едет помещик погоняет, купец обирает… Тьма их тьмущая кому охота на чужой шее сидеть да чужой хлеб огребать.

— Помнишь? Совсем как эти черные ползуны… нашейники! — шепнула Маша Лене, найдя название для страшилищ, живших в сточной воде.

Глава пятая. Нянин сундук

Однажды, войдя в детскую, дети увидели няню перед открытым сундуком. Надо вам сказать, что нянин сундук с того самого давнишнего вечера, когда дети от няни спрятались, ни разу еще не открывался. Что в нем такое было и что именно собралась она подарить племяннику, осталось для детей тайной. Можете вы себе представить, как они заволновались и заспешили к няне:

— Нюга, нюга, покажи сундук!

— Так вот сейчас и показала! — насмешливо ответила няня, задергивая сундук простынкой. — Раньше своего часу никто ничего не увидит.

— А когда наступит свой час?

— Как ступит, так и наступит.

Маша с Леной стали ластиться к няне и бочком подбираться к сундуку, да не тут-то было. Отогнала их няня, как мух, и еще на смех подняла. Впрочем, голос у няни был ласковый и многообещающий. Чуяли обе девочки, что племяннику непременно остаться без подарка, а им быть в награде, но что это такое — ни одна из них не могла догадаться.

Между тем события наступили загадочные. Ночью няня, спавшая в одной комнате с детьми, почему-то зажгла вместо лампадки ночную лампочку и поставила ее к себе на стол. Дети сделали вид, что не обратили на это никакого внимания. Потом она еще с вечера принесла в детскую неведомо зачем огромный глиняный кувшин с песком и поместила его под столом. Дети решили про себя ни за что не уснуть, а только притвориться спящими и непременно подглядеть нянины тайны.

Лежат они обе в кроватках и делают вид, что спят. Вдруг Маша слышит, что песок сыплется — тихо-тихо, такой тоненькой струйкой, что еле уху различимо. Она разомкнула ресницы и приподняла голову с подушки — видит в комнате чью-то огромную крылатую тень да склоненную спиной к детям фигуру няни. Ей стало вдруг страшно, она не удержалась и вскрикнула.

Няня сейчас же убавила свет в лампе, подошла к Маше и уселась возле кровати, как ни в чем не бывало. Крылатая тень со стены тоже исчезла. Должно быть, няня догадалась о детской хитрости, потому что подперла голову руками и стала напевать тягучим-претягучим голосом:

Сон парх, па-арх — в комнате порха-ет… Сон мах, мах — крыльями маха-ет… В один угол — мах, В другой угол — мах… На глазок — парх, на другой — парх Со глаза на глаз перепархивает. Со щеки на щеку перепрыгивает, — На тебе кроет, на тебе накрест, — Припечатывай…

И странное дело — ни Лена, ни Маша никогда не могли вынести эту тягучую песню без того, чтобы не заснуть. Маше казалось даже, что при словах «со глаза на глаз перепархивает» ее опутывает какая-то паутина, так и садится к ней на лицо, и она делала слабое усилие руками снять с себя эту паутину, да руки не слушались. Так и теперь. Ей ни за что не хотелось заснуть. Она послюнявила указательный палец и тихонько смочила себе веки, да не тут-то было! Серая, сонная паутинка закружилась в воздухе, стала осаживаться на лице крест-накрест, ресницы переплела, веки склеила, и Маша заснула.

Утром никаких следов от няниной тайны в комнате уже не было. Исчез кувшин с песком, исчезла и лампочка и сама няня. Впрочем, она скоро вошла в комнату, позевывая от бессонной ночи, и стала одевать детей.

Уже после уроков и завтрака, проводив Луизу Антоновну, няня вернулась в столовую и говорит детям:

— Маша и Лена, к вам две барышни в гости приехали. Идите в гостиную, занимайте гостей.

— Когда же они приехали, если звонка не было? — спросила Маша.

— Они дворника спросили и с черного хода пришли.

— Неправда, нюга, — ответила Лена, — кухня тоже заперта, кухарка за сметаной ушла.

— Ну, когда так, — рассердилась няня, — вас не переспоришь. Говорю, сидят две барышни. А не хотите, я их домой отправлю.

Маша и Лена отлично знали, что это одна хитрость и никаких барышень там быть не может. Но каково же было их удивление, когда, войдя в гостиную, они действительно увидели там двух барышень… Две неподвижные фигуры, ростом с моих двух сестер, чинно сидели на креслах, положив руки на ручки кресел и свесив вниз ноги. Одеты они были совсем не по-городскому — одна в красном, другая в голубом сарафане, в кокошниках и лаптях. У одной на шее был шелковый платочек, у другой — четыре ряда разноцветных бус. Лица у них были гладкие, румяные, как от мороза.

Маша и Лена сперва глядели на них издалека, а потом подошли и потрогали. Это были куклы, куклы-великаны, начиненные песком, тяжелые, большие, одного роста с детьми. Няня пришла в гостиную и торжествовала, глядя на восторг и удивление девочек:

— Вот у нас как, по-простому, по-деревенскому. Дяде крестному таких кукол по всей Москве не сыскать. В одну ночь сшила.

Пришла мама, торопившаяся куда-то в гости. Она поцеловала няню и назвала ее художником, а детям велела дать нянечке отдых, потому что она не спала из-за них всю ночь.

— Я еду в гости, — сказала она виновато, — папа тоже сегодня не приедет. Вы пообедайте одни пораньше. Смотрите ведите себя умницами. Играйте с новыми куклами, да не тормошите их очень-то, а то они песком заплачут. Маша, даешь мне слово быть без меня умницей?

— Даю, мамочка!

— Ну, смотри.

Она поцеловала обеих девочек и уехала. Маше и Лене предстояло остаться одним целый длинный вечер. Сказать по правде, они не только радовались новым куклам, но и немножко их побаивались. Уж очень-то куклы были большие и неподвижные. В том, как они сидели, было что-то совсем живое. Няня нашила им купленные на Сухаревке головы с длинными волосами и красными губами сердечком. Глаза их смотрели пристально и неотступно.