Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1

Женщины отнюдь не низкого звания в дорожных платьях цубосодзоку [8] , отвернувшиеся от мира монахини, простолюдины, толкаясь и падая, спешили посмотреть на процессию. В любом другом случае это вызвало бы возмущение и даже негодование, но сегодня их поведение казалось вполне естественным. Занятно было посмотреть, как беззубые старухи с волосами, подобранными под покрывала, приставив ко лбу сложенные руки, снизу вверх глядели на господина Дайсё. Ничтожные простолюдины и те расплывались в улыбках, не подозревая, как безобразно искажаются при этом их лица. Даже дочери наместников, которых Гэндзи никогда и взглядом бы не удостоил, приехали в разукрашенных каретах и держались крайне вызывающе, стараясь привлечь к себе внимание, – забавное зрелище! Много здесь было и дам, которых тайно посещал он, печальнее обычного вздыхали они, ибо, глядя на него, лучше, чем когда-либо, сознавали незначительность собственного положения.

8

Цубосодзоку – дорожная женская одежда. Волосы убраны, на голову наброшен подол платья, концы которого подобраны и заткнуты за пояс. Наряд дополняет большая шляпа с опущенными вниз полями (итимэгаса) (см. «Приложение», рис. 24 на с. 108)

Принц Сикибукё любовался процессией с помоста. «Лицо господина Дайсё с годами становится все прекраснее… – думал он, с благоговейным трепетом глядя на Гэндзи, – такая красота способна привлечь даже взоры богов».

А дочь принца, вспомнив, с каким поистине необыкновенным упорством домогался ее Гэндзи, невольно устремилась к нему сердцем. «Право, даже если бы он был обычным человеком… А уж когда он таков…» Впрочем, о более коротких отношениях с ним она и не помышляла. Ее молодые прислужницы до неприличия громко восторгались Гэндзи.

В день празднества дочь Левого министра осталась дома. Нашлись люди, сообщившие господину Дайсё о ссоре из-за карет, и, пожалев миясудокоро, он с неудовольствием подумал о том, что молодой госпоже при всем ее благородстве и значении в свете, к сожалению, недостает чувствительности и душевной тонкости: «Разумеется, нельзя обвинять ее в заранее обдуманном намерении, но она проявила нечуткость, не понимая, что люди, связанные подобными узами, должны сочувствовать друг другу, презренные же слуги не преминули этим воспользоваться. А ведь миясудокоро так благородна, так чувствительна, как же ей должно быть горько теперь!» Гэндзи поехал было на Шестую линию, но его не приняли, объяснив свой отказ тем, что жрица Исэ еще не покинула родного дома, а жилище, осененное ветками священного дерева сакаки, недоступно для посторонних [9] . Понимая, сколь справедливо решение миясудокоро, Гэндзи все же укоризненно проговорил, уходя:

9

…жилище, осененное ветками священного дерева сакаки, недоступно для посторонних. – Жрица святилища Исэ по какой-то причине не была еще отправлена во Дворец и оставалась дома, а ее присутствие требовало соблюдения чистоты и неприкосновенности помещения. С четырех сторон у внутренних и внешних ворот ставились ветки священного дерева «сакаки» с повешенными на них полосками бумаги, испещренными священными письменами, – знак того, что в доме соблюдают строгое воздержание и посторонним входить в дом запрещается. Сакаки – клейера японская, вечнозеленое дерево, почитаемое последователями Синто как священное

– Зачем? Не лучше ли быть снисходительнее друг к другу? Решив, что поедет на праздник из дома на Второй линии, Гэндзи сразу же отправился туда. Повелев Корэмицу распорядиться, чтобы подготовили кареты, он перешел в Западный флигель.

– А как дамы, готовятся ли к выезду? – спрашивает он, с улыбкой глядя на принаряженную юную госпожу. – Поедемте вместе.

Гладя девочку по пышным блестящим волосам, Гэндзи говорит:

– Давно уже вас не подстригали. Надеюсь, что день сегодня благоприятный [10] . – И, призвав почтенного календарника, о том справляется.

10

…день сегодня благоприятный… – Волосы положено было подстригать лишь в определенные дни. Самыми благоприятными для стрижки считались дни Собаки, Петуха и Быка, менее благоприятными – Зайца и Змеи. Праздник Камо проводился обычно в день Петуха

– Сначала дамы, – шутливо распоряжается он, глядя на прелестных девочек-служанок. Подстриженные концы их густых волос, живописно распушась, падают на затканные узорами верхние хакама и красиво выделяются на их фоне.

– А госпожу я сам подстригу, – говорит Гэндзи.

– Какие густые волосы, даже слишком. Что же будет потом? – И он принимается стричь. – Даже у женщин с очень длинными волосами волосы обычно бывают у лба короче. А у вас все пряди одинаковой длины. Это, пожалуй, не так уж и красиво.

Закончив подстригать, он произносит:

– Пусть растут до тысячи хиро [11] .

А кормилица Сёнагон, растроганная до слез, думает, на него глядя: «Чем заслужили мы такое счастье?»

– Пусть увижу лишь я,Как в пучине морской глубиноюВ много тысяч хироПодрастают, тянутся ввысьЭти пышные травы, -

произносит Гэндзи.

«Много тысяч хиро…Но дано ль глубину нам измерить?За приливом – отлив.Разве в море найдешь постоянство?Ведь неведом ему покой…» -

11

Пусть растут до тысячи хиро – обычная заклинательная формула, которую принято было произносить во время стрижки волос. Хиро – мера длины (1,81 м)

пишет юная госпожа на листочке бумаги – весьма искусно, но все еще с той долей детской непосредственности, которая в сочетании с незаурядной красотой всегда восхищала Гэндзи.

И в этот день кареты стояли так тесно, что не оставалось ни клочка свободной земли. У Императорских конюшен Гэндзи пришлось остановиться, ибо двигаться дальше не было возможности.

– Похоже, что здесь разместились кареты высших сановников. Как шумно! – проговорил Гэндзи в некотором замешательстве.

Тут из кареты, судя по всему, принадлежавшей какой-то знатной госпоже и до отказа наполненной дамами, призывно помахали веером.

– Не желаете ли стать здесь? Мы можем подвинуться.

«Это что еще за любительница приключений?» – удивился Гэндзи, но, поскольку место было и в самом деле подходящее, распорядился, чтобы кареты подвинули туда.

– Как сумели вы так удачно устроиться? Не могу не позавидовать, – велел передать Гэндзи, а дама прислала в ответ изящный веер, в сложенной части которого было написано следующее:

«О мирская тщета!Я ждала, в этих мальвах видяЗнак, данный богами [12] ,Но, увы, украшает другуюВстречу мне посуливший цветок.

12

…в этих мальвах видя знак, данный богами… – В стихотворении Гэн-найси-но сукэ (так же как и в ответе Гэндзи) обыгрываются омофоны: «афухи» (современное «аои») – «мальва» и «афу хи» – «день встреч»

Да, не проникнуть за вервие запрета [13] ».

Гэндзи узнал почерк – то была та самая Гэн-найси-но сукэ. «Поразительно, до каких пор будет она вести себя так, словно годы над ней не властны?» – с неприязнью подумал он и ответил довольно резко:

«Этот цветокМне слишком ветреным кажется.Встречу сулитОн всем здесь собравшимся нынеВосьми десяткам родов».

Почувствовав себя обиженной, Гэн-найси-но сукэ тем не менее сочла возможным передать ему такое послание:

13

Вервие запрета (симэнава, симэ) – ритуальная соломенная веревка с вплетенными в нее полосками бумаги. Вывешивается в синтоистских святилищах, означает, что проход закрыт. Гэн-найси-но сукэ намекает на то, что Гэндзи принадлежит другой и для нее недоступен

«Как досадно, увы,Что поверила я его имени.Бесполезной травой,Поманившей пустыми надеждами,Оказался этот цветок».

Поскольку Гэндзи приехал не один, шторы в его карете оставались все время опущенными, и многие были весьма взволнованы этим обстоятельством. «Совсем недавно господин Дайсё предстал перед нами во всем блеске своего парадного облачения. Сегодня же он приехал как простой зритель. Жаль, что нельзя взглянуть на него. Кого прячет он в своей карете? Вряд ли это незначительная особа…» – гадали собравшиеся.

«Что за нелепый разговор о цветах?» – недовольно думал Гэндзи. Право, не будь эта дама такой бесцеремонной, она наверняка воздержалась бы от продолжения, хотя бы из уважения к его спутнице.

Немало горестей выпало на долю Рокудзё-но миясудокоро за прошедшие годы, но никогда еще она не была так близка к отчаянию. Недавние события убедили ее в том, что Гэндзи окончательно охладел к ней, но уехать, порвав с ним, она не решалась, страшась беспомощности, одиночества и насмешек. Остаться в столице? Но тогда она наверняка сделается предметом беспрерывных нападок и оскорблений… Жестокие сомнения денно и нощно терзали ее душу. «Рыбу ловит рыбак, и качается поплавок…» (74) Ей все казалось, что она и сама безвольно качается в волнах, и в конце концов она почувствовала себя совсем больной.