Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

В конце концов, призвав на помощь все свое благоразумие, Удайсё решил прежде всего написать ответ.

«Я был несказанно рад, получив Ваше письмо, но зачем эти упреки? Боюсь, что Вас ввели в заблуждение…

По осенним лугамЯ прошел, с трудом пробираясьСквозь буйные травы.И стоит ли мне изголовьеПлести на одну лишь ночь?

О, я не хочу оправдываться, но, может быть, Вы простите меня за то, что я уехал, не повидавшись с Вами?»

Весьма длинное письмо он написал и к принцессе, затем, велев оседлать самого быстроногого скакуна из своей конюшни, отправил в Оно Таю, который сопровождал его и в прошлый раз.

– Скажите им, что все это время я был в доме на Шестой линии и только что вернулся,– поручил он ему тайком.

Тем временем истерзанная жестокими сомнениями миясудокоро совершенно пала духом. Так и не дождавшись Удайсё, она, пренебрегши приличиями, написала ему полное упреков послание, но даже оно осталось без ответа. Несчастная пришла в такое отчаяние, что сделалась совсем слаба, и недуг, от которого она почти уже оправилась, вновь овладел ею… Принцессу же молчание Удайсё не удивляло и не обижало, она просто не придавала ему значения. Ее больше огорчало другое: как могла она показаться чужому мужчине! К тому же миясудокоро была явно встревожена… Недовольная собой, расстроенная, не умея ничего сказать в свое оправдание, принцесса молча вздыхала. Видя, в каком она замешательстве, миясудокоро сетовала на судьбу, принесшую ее дочери столько горестей, и мучительная тоска сжимала ее сердце.

– Я не хотела докучать вам наставлениями,– с трудом вымолвила она наконец.– Разумеется, можно считать, что таково ваше предопределение, но, по-моему, вы проявили непростительную неосторожность, и я не удивлюсь, если по миру пойдет дурная молва. Сделанного не воротишь, но надеюсь, что впредь вы будете осмотрительнее. Как ни ничтожно мое собственное положение, все силы своей души я отдала вашему воспитанию и была спокойна, думая, что мне удалось в полной мере образовать ум ваш и сердце, что вы успели проникнуть в сущность явлений этого мира. Но оказалось, вы по-прежнему беспомощны и не уверены в себе, и остается лишь надеяться, что я буду с вами еще некоторое время.

Даже простой женщине, коль скоро занимает она приличное положение в мире, не подобает иметь двух мужей. Это никогда не поощрялось, к таким особам всегда относились с предубеждением. Вы же принадлежите к высочайшему семейству, и вам тем более не пристало вступать в какие бы то ни было сношения с мужчинами. Вы и вообразить себе не можете, как я страдала все эти годы из-за того, что вам пришлось унизиться до союза с простым подданным, но ничего не поделаешь, таково, видно, было ваше предопределение. Государь, ваш отец, не имел никаких возражений и сам изволил сообщить о своем согласии Вышедшему в отставку министру. Так могла ли я упорствовать? Увы, мне ничего не оставалось, как смириться. Все эти годы я усердно заботилась о вас и, зная, что в случившемся нет вашей вины, к небесам обращала свои упреки. И вот эта нелепая история, которая может стоить доброго имени и вам, и господину Удайсё. Если бы он по крайней мере обнаружил готовность вступить с вами в отношения, обычные для этого мира! Тогда можно было бы пренебречь мнением света и утешать себя тем, что вы обрели надежную опору в жизни, но, увы, его бессердечие…– И миясудокоро заплакала.

Чувствуя, что ей вряд ли удастся разуверить мать, принцесса тоже заплакала. Ее печально поникшая фигурка была трогательно-прелестна.

– Разве вы чем-то хуже других?– спросила миясудокоро, разглядывая дочь.– Почему же вам так не повезло в жизни? Какое предопределение навлекло на вас эти несчастья?

У нее опять начались боли. Злые духи никогда не упускают случая воспользоваться подобными обстоятельствами. Вот и теперь сознание внезапно покинуло больную, и тело ее начало холодеть. Монах Рисси поспешил на помощь. Давались новые обеты, громко произносились заклинания.

«Я должен был до скончания дней оставаться в горном уединении, и лишь исключительный случай заставил меня спуститься,– думал монах.– Неужели придется, разбив жертвенник, бесславно вернуться в горы? Увы, сам Будда будет недоволен мной». И он с еще большим воодушевлением принялся возносить молитвы.

Принцесса рыдала, и, право же, горе ее так понятно!

В доме царило смятение, когда принесли письмо от Удайсё. Каким-то чудом больная услышала голос гонца, перешептывания дам и поняла, что он не придет и сегодня. «О, для чего послала я ему это письмо!– корила она себя.– Теперь имя принцессы будет окончательно опорочено». Ей становилось все хуже, и скоро дыхание ее прервалось. Стоит ли описывать горе близких?

Миясудокоро давно уже преследовали злые духи. Нередко бывало и так, что жизнь будто покидала ее, поэтому, предположив, что и теперь в больную просто вселился дух, монахи стали молиться еще усерднее. Но, увы, все было тщетно. Несчастная дочь цеплялась за безжизненное тело матери, словно готовясь последовать за ней.

– Увы, теперь ничего уже не изменишь,– увещевали ее дамы,—никакими стенаниями нельзя вернуть уходящего по последней дороге. Пойти за ней вы тоже не можете, как бы вам этого ни хотелось. Подумайте о том, что своими рыданиями вы затрудняете ее продвижение по Истинному Пути. Вам лучше уйти.

Дамы пытались оторвать принцессу от матери, но несчастная, оцепенев от горя, отказывалась понимать, что происходит вокруг.

Жертвенники были разбиты, и монахи разошлись. Остались лишь те, без кого нельзя было обойтись. Стало ясно, что это конец, и в доме воцарилось уныние.

Отовсюду приезжали с соболезнованиями, непонятно было, когда успели узнать… Господин Удайсё, потрясенный неожиданной вестью, прислал гонцов одним из первых. Гонцы с соболезнованиями приезжали и из дома на Шестой линии, и от Вышедшего в отставку министра. Печальная весть о кончине миясудокоро дошла до Государя-монаха, и он прислал чрезвычайно трогательное письмо. Увидев его, принцесса впервые оторвала голову от изголовья.

«Я слышал, что Ваша матушка тяжело больна,– писал Государь,– но, к сожалению, не проявил должного внимания, ибо она никогда не отличалась крепким здоровьем. Но что об этом говорить теперь… Я хорошо понимаю, как велико Ваше горе, и искренне сочувствую Вам, но вспомните, что таков удел всего мирского, и постарайтесь смириться».

Принцесса ничего не видела от слез, но все-таки ответила Государю.

Миясудокоро еще при жизни распорядилась, чтобы с обрядом погребения не медлили, поэтому его назначили на тот же день, и племянник ушедшей, правитель Ямато, взял на себя необходимые приготовления. «О, позвольте мне еще немного посмотреть на нее…» – просила принцесса, но, увы…

В доме готовились к поминальным службам, и тут в самый неподходящий миг появился Удайсё.

– Я должен ехать сегодня же,– заявил он своим домочадцам, представив себе, в каком горе должна быть принцесса.– Последующие дни неблагоприятны для соболезнований.

– Поспешность не совсем прилична в таком случае,– пытались отговорить его дамы, но, настояв на своем, он все-таки отправился в Оно.

Дорога туда показалась ему бесконечно длинной, когда же он наконец добрался до места, невыразимо скорбное зрелище предстало его взору. Часть дома, предназначенная для церемонии, была предусмотрительно отделена темными занавесями и ширмами.

Дамы поспешили провести Удайсё в западные покои. Туда же вышел правитель Ямато и, обливаясь слезами, начал благодарить его за участие. Усадив гостя на галерее возле боковой двери, он позвал дам, но не нашлось ни одной, способной прислуживать ему: горе помрачило их рассудок. Впрочем, весть о приезде Удайсё многими была воспринята с облегчением, и по прошествии некоторого времени к гостю вышла госпожа Косёсё. Удайсё долго молчал, не в силах вымолвить и слова. Не в его натуре было лить слезы по любому поводу, но и дом, и его обитатели произвели тягостное впечатление на его душу. Да и кто мог остаться равнодушным, увидев перед собой столь явное свидетельство непостоянства мира?