Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

Тем не менее он сразу же принялся читать сутру и взывать к местным богам. Тут в покои заглянул Содзу.

— Что с ней? — спросил он. — Постарайтесь подчинить себе вселившегося в нее духа и расспросите его хорошенько.

Однако несчастная слабела с каждым мигом.

— Она все равно не выживет, — ворчал Адзари, — не понимаю, почему мы должны страдать из-за совершенно чужой нам женщины? Судя по всему, она не такого уж простого звания, и, если она умрет, разве вправе мы будем бросить ее здесь одну? Вот несчастье-то!

— Тише, — остановила его монахиня. — Не говорите никому ни слова. Иначе мы и в самом деле попадем в затруднительное положение.

Даже за матерью она не ухаживала так, как за этой никому не известной особой. Устремив на нее все сердечные попечения свои, она ни днем, ни ночью не отходила от больной и употребляла все средства, чтобы вернуть ее к жизни.

Да, эту женщину истинно никто не знал, но она была так прекрасна, что все только и помышляли о том, как бы помочь ей. Иногда она открывала глаза, и слезы бежали из них неудержимым потоком.

— Сжальтесь надо мной! — просила тогда монахиня. — Несомненно, сам Будда привел вас сюда, чтобы вы заменили мне мое горячо любимое дитя. Неужели и вы уйдете? О, лучше б мне никогда не видеть вас! Я уверена, что мы были связаны еще в прошлом рождении. Ну скажите же хоть слово!

— Для чего мне жить? — услыхала она наконец еле внятный шепот. — Я слишком ничтожна, слишком несчастна. Не говорите обо мне никому, а когда наступит ночь — бросьте меня в реку.

— О, как я рада, что слышу наконец ваш голос! Но что за ужасные вещи вы говорите? И зачем? Скажите же, что привело вас сюда?

Однако женщина не отвечала. Монахиня внимательно осмотрела ее, желая убедиться, нет ли каких ран у нее на теле, но ничего не нашла. Печально вздыхая, любовалась она этим прелестным существом, и постепенно в душу ее тоже начали закрадываться сомнения: «Уж не оборотень ли это, явившийся, чтобы смутить мой покой?»

Дня два или три оставались они в этой уединенной обители, вознося молитвы и свершая обряды, призванные облегчить состояние обеих больных, и самые темные предчувствия рождались в их сердцах.

Среди местных жителей нашлось немало людей, некогда прислуживавших Содзу. Узнав о том, что он изволит пребывать в обители Удзи, они явились засвидетельствовать ему свое почтение. И вот что они рассказали:

— Ах, какое случилось несчастье! Внезапно скончалась младшая дочь Восьмого принца, которой покровительствовал господин Дайсё. Никакой болезни у нее как будто не было, и все же…

— Потому-то мы и не заходили вчера. Пришлось принимать участие в погребальных церемониях.

«Может, какой-нибудь демон похитил душу умершей и принес к нам?» — подумал Содзу. Недаром что-то странное виделось ему в этой женщине, она словно не принадлежала этому миру.

— А ведь и в самом деле, вчера вечером мы видели огонь в горах, — заговорили прислужницы. — Но, пожалуй, он был недостаточно ярок для погребального костра…

— Устроители, как видно, решили обойтись без всякой пышности, — объяснили пришедшие, — многих обрядов вообще не было.

Рассудив, что они наверняка соприкоснулись со скверной, их даже не впустили в дом.

— Но ведь дочь Восьмого принца, которой был увлечен господин Дайсё, давно скончалась. Кого же они имеют в виду? — недоумевали прислужницы.

— Да и вряд ли он способен пренебрегать своей супругой. При его благонравии…

Тем временем здоровье старой монахини приметно укрепилось, а как нужное им направление уже не было под запретом, паломники собрались в дорогу, не желая задерживаться в столь мрачном месте.

— Но эта особа все еще очень слаба. А путь предстоит неблизкий… — возражали некоторые прислужницы. — По силам ли ей дорожные тяготы?

Приготовили две кареты: в одну села старая монахиня с двумя прислужницами, во вторую осторожно положили больную женщину. С ней помимо младшей монахини поехала еще одна прислужница. Ехали чрезвычайно медленно, то и дело давая больным целебный отвар. Монахини жили в местечке под названием Оно у подножия горы Хиэ, и путь туда был неблизкий.

— Жаль, что мы не подумали о ночлеге, — сетовали женщины. Было уже совсем поздно, когда они добрались наконец до Оно. Содзу помог выйти матери, сестра же его позаботилась о незнакомке.

«Увы, все старики обременены недугами, — думала старая монахиня, — и все же…» Изнуренная дальней дорогой, она снова почувствовала себя плохо, но довольно быстро оправилась, и Содзу возвратился в горную обитель.

Лицам монашеского звания не полагается давать приют подобным особам, поэтому Содзу постарался сохранить случившееся с ними в тайне. Его сестра тоже велела своим прислужницам молчать, заранее трепеща от страха при мысли, что кто-нибудь приедет к ним и будет расспрашивать о женщине. «Как оказалась она среди жалких бедняков? — гадала монахиня. — Может быть, заболела по дороге в храм и была оставлена злой мачехой?»

«Бросьте меня в реку!» — твердила несчастная, и больше от нее нельзя было добиться ни слова. Монахиня места себе не находила от беспокойства, только о том и помышляя, как бы побыстрее вернуть незнакомку к жизни. Но та лежала в постоянном забытьи, равнодушная ко всему на свете, и, казалось, надеяться больше не на что. Но разве могла монахиня оставить больную без помощи? К тому же этот странный сон… Рассказав о нем Адзари, который с самого начала произносил молитвы у изголовья больной, она попросила его возжечь в покоях мак, дабы преградить путь злым духам.

Так в неустанных заботах о незнакомке прошли Четвертая и Пятая луны. Истощив все старания исцелить ее, монахиня отправила гонца к брату. Поведав ему о своем отчаянии, она заключила письмо следующими словами:

«Прошу Вас, спуститесь с гор и помогите нам. Не думаю, чтобы эта женщина оставалась до сих пор жива, когда бы ей суждено было умереть. Но дух, в нее вселившийся, отказывается покидать ее тело. О почтеннейший брат мой, приезжайте, умоляю Вас. Если бы речь шла о столице, возможно, это и было бы нарушением обета, но Оно… Что в этом дурного?»

«В самом деле странно, — подумал Содзу. — Она до сих пор жива, а ведь если бы мы бросили ее там… Видно, судьбе было угодно, чтобы я нашел эту женщину, и теперь мой долг — постараться спасти ее. Если мои старания окажутся тщетными, придется примириться с мыслью, что ее жизненный срок исчерпан». И он спустился в Оно. Монахиня, не помня себя от радости, принялась рассказывать ему все, что произошло со дня их последней встречи.

— Болезнь, особенно такая долгая, непременно изменяет облик человека, — плача, говорила она, — а эта женщина по-прежнему свежа и прекрасна. Сколько раз казалось, что дыхание ее вот-вот прервется, однако она до сих пор жива…