Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

— Я не сомневался, что все дамы, которых я знал прежде, остались здесь, но вы и вообразить не можете, как трудно мне приезжать сюда. Боюсь, что вы чувствуете себя обиженными…

В прежние времена Сёсё всегда прислуживала Тюдзё, и он с удовольствием воспользовался случаем, чтобы поговорить о прошлом.

— Когда я входил на галерею, — сказал он между прочим, — внезапный порыв ветра взметнул занавеси, и я успел увидеть длинные волосы какой-то женщины. Признаться, я был удивлен немало. Она так не похожа на остальных. Кого это вы прячете здесь, вдали от мира?

«Наверное, господин Тюдзё заметил, как молодая госпожа переходила во внутренние покои, — догадалась Сёсё. — А уж увидев ее вблизи… Ведь он до сих пор не может забыть умершей, а эта куда красивее».

— Вы знаете, как горевала наша госпожа, как трудно было ей примириться с утратой дочери, — сказала она. — Но совершенно неожиданно случай свел ее с одной особой, которая, став предметом ее сердечных попечений, помогла ей обрести утешение. Только одного не понимаю: как удалось вам увидеть ее? Обычно она никому не показывается.

«Вот, значит, в чем дело!» — подумал Тюдзё. Любопытство подстрекало его узнать больше о прелестной незнакомке, чей образ, на краткий миг мелькнув перед взором, успел воспламенить его воображение. «Кто она? — гадал он. — Я не видел женщины прекраснее». Однако сколько он ни расспрашивал Сёсё, она твердила одно:

— Со временем вы все узнаете сами.

Настаивать было неудобно, к тому же спутники уже торопили его, говоря:

— Дождь кончился, скоро совсем стемнеет.

Спустившись в сад, Тюдзё сорвал росший перед покоями цветок «девичьей красы» и, помедлив, произнес словно про себя:

— «Зачем же и здесь?» (506).

— Так, люди всегда готовы злословить, — умилились старые прислужницы. — Какая похвальная предусмотрительность!

— Господин Тюдзё и раньше казался мне средоточием всех мыслимых добродетелей, — согласилась монахиня. — А с годами он стал еще лучше. Почему бы и в самом деле нам не возобновить прежних отношений? Говорят, что он связан с дочерью То-тюнагона, но душа его не лежит к ней, и большую часть времени он проводит в доме отца…

— Неужели вы не понимаете, как обижает меня ваша скрытность? — продолжала она, обращаясь к молодой госпоже. — Вы целыми днями печалитесь и вздыхаете, а мне не говорите ни слова. Давно пора примириться со своим предопределением и перестать кручиниться. Посмотрите на меня. Пять долгих лет оплакивала я свое дорогое дитя, но появились вы, и прошлое забыто. Не сомневаюсь, что и ваши близкие, как ни велико было сначала их горе, постепенно привыкли к мысли, что вас больше нет в этом мире и утешились. Увы, никакое чувство не может длиться вечно.

— Я вовсе не хочу таиться от вас, — еле сдерживая рыдания, отвечала молодая госпожа. — Но с тех пор как столь чудесным образом вернулась ко мне жизнь, прошлое видится мне словно во сне. Иногда мне кажется, что именно так должен чувствовать себя человек, возродившийся в ином мире. Живы иль нет те, кто знал меня в прежние времена, — что мне до того? Прошлое изгладилось из моей памяти. У меня нет никого, кроме вас.

Улыбаясь, глядела монахиня на прелестное невинное лицо молодой женщины.

Между тем Тюдзё добрался до Ёкава, и его принял там Содзу, пожелавший побеседовать с дорогим гостем. Тюдзё провел в горной обители всю ночь, услаждая слух прекрасной музыкой и слушая, как монахи звучными голосами читают сутры. Рассказывая брату своему Дзэнси о том, что произошло с ним со дня их последней встречи, он между прочим сказал:

— По дороге сюда я заехал в Оно и имел удовольствие беседовать с монахиней. Трудно найти женщину более утонченную, даром что она отвернулась от мира.

— Когда я был там, — продолжал он, — ветер неожиданно взметнул занавеси, и взору моему предстала какая-то женщина с удивительно красивыми длинными волосами. Очевидно, она боялась, что ее увидят снаружи, и встала, чтобы пройти во внутренние покои. Разумеется, я ничего не успел разглядеть, но в этой женщине с первого взгляда видно особу благородного происхождения. Право же, ей не место в доме, где живут одни монахини. В конце концов она и сама станет похожа на них, что было бы весьма досадно!

— Кажется, монахини нашли ее где-то возле Хацусэ, куда совершали паломничество нынешней весной. Говорят, это произошло при весьма таинственных обстоятельствах.

Ничего более определенного Дзэнси сказать не мог, ибо подробности ему и самому не были известны.

— Что за трогательная история! Но кто она? Наверное, ей довелось изведать в жизни немало горя, иначе она вряд ли стала бы искать пристанища в такой глуши. Да, совсем как в старинной повести…

На следующий день Тюдзё отправился обратно в столицу, и надобно ли говорить о том, что по пути он заехал в Оно? На этот раз монахини были готовы к его приезду, и их ласки и угождения живо напомнили о прошлом. Разумеется, рукава прислуживающей ему Сёсё были теперь другого цвета, но разве стала она от этого менее привлекательной?

Беседуя с гостем, монахиня то и дело заливалась слезами.

— А что за особа скрывается в вашем доме? — как бы между прочим спросил Тюдзё.

Нетрудно вообразить, в какое замешательство привел монахиню этот вопрос, но, подумав, что бессмысленно отрицать существование особы, которую Тюдзё скорее всего уже видел, она ответила:

— Вы знаете, что все эти годы я ни на миг не забывала о своем горе и лишь увеличивала бремя, отягощающее мою душу, Но вот несколько лун тому назад я встретила одну молодую особу, которая помогла мне обрести утешение. По-видимому, ей довелось изведать в жизни немало горестей. Что-то постоянно гнетет ее, и она трепещет от страха при мысли, как бы люди не узнали, что она еще жива. Я была уверена, что вряд ли кому-то удастся отыскать ее здесь, на дне этого ущелья… Как же вы узнали о ее существовании?

— Даже если бы вы имели основания сомневаться в чистоте моих помыслов, я был бы вправе рассчитывать на снисхождение хотя бы потому, что не испугался опасностей, которыми грозят эти крутые горные тропы. Но, насколько я понимаю, речь идет об особе, которая заменила вам дочь, и я надеюсь, что вы не станете скрывать ее от меня, делая вид, будто она не имеет ко мне никакого отношения. Вы говорите, что ей довелось изведать немало горестей. Но в чем их причина? О, как бы мне хотелось ее утешить!

Распрощавшись с монахиней, Тюдзё взял листок бумаги и написал:

«Не покоряйсяСвоенравному ветру полей,"Девичья краса!"Окружу тебя вервью запрета,Хоть путь и неблизок к тебе».

Это послание он передал через Сёсё. Увидев его, монахиня сказала:

— Будет лучше, если вы ответите. Господин Тюдзё — человек тонкой, чувствительной души. Он никогда не позволит себе ничего, что могло бы оскорбить вас.

Но молодая госпожа отказалась наотрез.