Повесть о трех искушениях

Иван Никитич подал раненому воды, а когда тот умылся, прижег ему ссадины йодом. На самую глубокую, возле брови, пришлось положить тампон, прижав его полоской лейкопластыря.

– Соревнования?
– поинтересовался Бартошин, кивнув в сторону амуниции гостя.

– Нет.
– Раненый помедлил с ответом - он внимательно разглядывал бывшего учителя.
– Скорее экспериментальный полет. С научной целью.

Теперь Иван Никитич понял, что громадные белые лепестки, которые Мария положила у порога, не что иное, как крылья. Грязные, в земле и ботве, великолепные крылья.

– Простирни, - попросил Иван Никитич жену и спросил у незнакомца: Если, конечно, можно?

– Можно, - кивнул тот, - если Марию Васильевну не затруднит.

"Откуда он знает имя-отчество жены?" - удивился Бартошин, но виду не подал.

– Лучше с мылом, - добавил незнакомец.
– Без порошка. У вас очень едкие порошки, а там органика.

Это "вас", которое Мария не заметила, кольнуло слух Бартошина как знак какого-то отмежевания. Что хотел сказать этим гость? Что он, из Москвы? Так они сами, считай, в черте города живут. Да и не похож он на пижона.

– Все равно, - сказал незнакомец как бы самому себе.
– Все равно придется вмешаться в вашу память. Крылья, факт падения, облик... Все это придется стереть. Поэтому будем откровенны. Я, собственно, не человек.

Иван Никитич нахмурился.

– Зачем вы нас морочите?
– Он покачал головой.
– Мы пожилые люди, но кое в чем разбираемся. Я в прошлом педагог...

– Иван Никитич, - перебил его странный гость.
– Вы не пожилые, вы золотые люди. И в моих словах нет никакого обмана или розыгрыша. Я действительно сотрудник ГИДЗа в ранге Посланца.

Мария в недоумении выпрямилась - она по частям стирала крылья в большой миске.

– ГИДЗ - это Галактический институт Добра и Зла, - пояснил незнакомец.
– Посланец - нечто вроде должности, я работаю в секторе активного добра. Разумеется, я не человек, это временная биоформа, однако сущность моя и моих собратьев вполне материальна. Так что никакой мистики.

– Странно, - прошептал Бартошин.
– Галактический институт, секторы... Может, вы начитались фантастики?

– Да нет же, - досадливо сказал Посланец.
– Просто вы мне понравились. Я пролистал вашу память - и вы понравились мне еще больше.

– Вы не шутите?
– спросила Мария. С ее опущенных рук падали хлопья пены; от работы из-под косынки выбилась прядь седых волос.

– Ничуть, - твердо сказал Посланец и присел к столу. Теперь стало видно, что он ниже среднего роста, тщедушный. Рыжеватые волосы и ссадины на лице делали его похожим на упрямого, своенравного мальчишку.

– Я из-за вас упал.
– Посланец потрогал подпухший нос.
– Засмотрелся на ваши души, когда пролетал... Красивые они у вас! А крылья новые, не привыкли еще ко мне... Раз я из-за вас оказался на земле, то почему бы не наградить вас?

– Но ведь нам ничего не надо, - растерянно сказал Иван Никитич и посмотрел на жену.
– Мы ничего не просили.

– Телескоп Ваня купил, Маша уже замужем, квартиру они получили... Мария, поверив гостю, вслух перебирала то, что раньше было желанным. Нет, кажется, все есть. Что еще надо?

– Угощайтесь яблоками, - предложил Бартошин.
– Или грушами. А то у нас какие-то странные разговоры идут, а вы все-таки с дороги.

– Вы не поняли меня, - сказал Посланец и надкусил большую "лесную красавицу".
– Я не сказочный джинн, который может отремонтировать квартиру или достать билеты в театр... Вы славные люди, поэтому я верну вам молодость. Только и всего.

– Что он такое говорит, - Мария рассмеялась, махнула рукой.
– Я крылья во дворе развешу. Или не надо?

– Лучше не надо, - подтвердил Посланец.
– Они сами впитают воду... А говорю я о том, Мария Васильевна, что вас с Иваном Никитичем до сих пор согревает чувство, которое объединило вас в далеком пятьдесят втором. Тот сентябрьский свет еще жив. Я видел его сегодня, когда заглядывал в ваши души... Помните?..

Посланец привстал и, вытянув руку над столом, точь-в-точь будто Костя Линев, прочитал:

– И пришел к тебе бог Солнца; и дал в жены дочь свою, а за что...

– Не надо!..
– голос Марии прервался.
– Прошу вас! Зачем вы трогаете чужое?!

– Я хочу вернуть вам пятьдесят второй год, - ответил Посланец.
– Вы красиво прожили жизнь и заслуживаете награды. Кожа обретет упругость, куда и подеваются морщины, а волосы вновь засияют золотом, как у настоящей дочери Солнца... Дети вас поймут. Единственное - надо будет переехать куда-нибудь. Чтобы не пугать людей и не вызвать кривотолков.

– Ты слышишь, Ваня?!
– всхлипнула Мария.
– Это похоже на сказку.

У Бартошина на миг поплыла под ногами земля. Оттуда, из тридцатилетнего далека, потянулась к нему золотоголовая первокурсница. Губы ее, пахнущие вином и грушами, таяли под его напористыми губами, колючий орден, зацепившись за платье, вонзался в тело (он тогда не почувствовал, а Маша не сказала). И летела, летела в открытое окно паутина бабьего лета, застила глаза.

Иван Никитич даже зажмурился, чтобы не показать, что с ним происходит, хрипло напомнил:

– Завтра Виталий приезжает.

– Вот видите!
– обрадовалась Мария.
– Не с руки нам за молодостью гоняться.

– Дети, конечно, поймут, - заговорил тихо Бартошин.
– Умом поймут. А сердцем вряд ли привыкнут. Родители-ровесники? Чудно это, непонятно. Природа во всем соответствие любит. Зачем же ее ломать?

Мария благодарно глянула на мужа, смахнула слезы.

– Видать, хороший вы человек, хоть и существо неземное, - сказала она Посланцу. Тот в знак согласия кивнул рыжей головой.
– И верю я всему вами сказанному, потому что, когда крылья стирала, поняла: живые они, теплые. Но вот подарка вашего, хоть он и царский, не хочу.

Мария замолчала, отвернулась к окну. В саду уже погас свет дня.

– Оставьте нам наш сентябрь, - сказала она.
– Вы, может, не поймете, но в нем тоже есть радости.

– Вон уже одна спешит - радость-то, - забеспокоился Иван Никитич, увидев на улице Мироновну.
– Не вовремя как.

– Я вас охраню, - сказал Посланец, не глядя в окно.
– Она не войдет в дом.

Солнце село, но какой-то последний лучик запутался в траве, лег на тропинку и тут же стрельнул Мироновне в глаза - весело и желто.