Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

— Большая растрата? — Виктор сложил листок и спрятал его в конверт.

— Три… Три тысячи всего! — зачастил Смирнов. — Я завтра же! Я сегодня же! Я немедленно внесу все до копейки! Только вы не арестуете меня?

— За что? — Коля начал спускаться с лестницы. — За то, что вы трусливый и мелкий негодяй? Вами займется ОБХСС. Это их дело.

— Кто вам испачкал ботинки? — спросил Виктор.

— Не знаю. За два дня до кражи захожу в кабинет — у порога лужа черная налита. Я не заметил, вляпался, перепачкал ботинки. На другое утро надел черные, а эти взял с собой на работу — хотел отдать в чистку. А они исчезли. Прямо из моего кабинета и пропали.

— И вы и слова мне не сказали? — презрительно заметил Коля.

— Я сразу понял, о чем вы думаете! — крикнул Смирнов. — Я все понял и сказал себе: «Молчи! Если не хочешь сесть — молчи! Он… то есть вы. То есть Кондратьев считает тебя убийцей!» — сказал я себе.

— Идем, — Коля потянул Виктора за рукав. — Меня тошнит от этого барахла.

Рудаков и Воронцов ждали около магазина.

— Хасаиов к нам подходил, — доложил Воронцов. — Спрашивал, что нового.

— А вы?

— Я сказал, что преступник практически найден, — ответил Олег. — Хасанов был очень доволен, обещал, что напишет про нас всех в «Правду». Страна, говорит, должна знать своих героев.

— Где он теперь?

— Метёт, — улыбнулся Олег. — Понятых я подготовил.

— Хорошо. Зовите их.

Хасанов и в самом деле подметал во дворе, около конторы домоуправления.

— У вас служебная площадь? — подошел Коля. — Здравствуйте. Можно к вам на минутку зайти?

— Пожалуйста, — широким жестом Хасанов распахнул дверь. — Гости — это к счастью.

Вошли в дворницкую. Она была чисто выметена и выглядела уютно. На стене Коля увидел старинные часы золоченой бронзы.

— Ваши?

— Что вы, — заулыбался Хасанов. — Откуда? Часы богатые. Их бабушка из соседнего дома выкинула, а я подобрал.

— Как фамилия бабушки-то?

— Вам зачем? — Хасанов продолжал улыбаться, но в глазах мелькнула тревога.

— Да я себе такие же подобрал бы, — рассмеялся Коля. — Хорошо, выходит, дворником работать? Выгодно?

— Ничего, — согласился Хасанов. — Слыхал, нашли вы того человека?

— Тех людей, — уточнил Коля. — Двоих — вчера. А третьего — сегодня.

— Кто же он будет такой? — подался вперед Хасанов.

— Знакомый вам человек, как ни странно. Вы куда второй ботинок Смирнова дели?

— Ох, шутник начальник! — Хасанов погрозил Коле пальцем. — Ох, шутить любишь.

— Люблю. А, вы? Украли из кабинета Смирнова ботинки, один перепачкали в крови сторожа и подкинули нам? Чем плохая шутка?

Хасанов перестал улыбаться:

— Плохо говоришь, начальник. Порочишь меня. Я жаловаться стану!

— Агеева вы за что убили? — не обращая внимания на слова Хасанова, спросил Коля. — Вы лично за что убили Агеева? Он помешать вам хотел?

— Доказать надо, — спокойно сказал Хасанов. — И на этом все. Вызывай прокурора, начальник. Тебе больше ни слова не скажу!

— А что, собственно, доказывать? — вмешался Виктор. — На ружье остались отпечатки пальцев. Ваши, между прочим. Экспертиза это подтвердит.

Хасанов молчал.

— Ладно, — Коля положил на стол письмо, которое получил Смирнов, вынул из папки и положил рядом с письмом записку, которую прислали Магницкому.

Глаза Хасанова округлились.

— Это не все, — заметил Коля и небрежно бросил на стол заявление самого Хасанова по поводу найденного им ботинка.

— Но и это не все, — Олег развернул архивное заявление почетного гражданина Балмашова. Все документы были написаны одним и тем же почерком.

— Вот вам и бедный Хасанов, — встал Коля. — По-русски говорит с акцентом, а пишет — не хуже приват-доцента филологического факультета. Вещи где, Балмашов? Сами покажете или искать будем?

Балмашов равнодушно посмотрел на Колю:

— Ждете проклятий, ругани, криков? А ничего этого не будет. Я ошибся. А за ошибки надо платить. Скажу так: я бы вас, не доберись вы до меня теперь, не пожалел. А уж вы поступайте, как знаете.

Коля кивнул Воронцову. Тот вышел вместе с понятыми в коридор, заглянул на маленькую кухонку, потом — в кладовку. Там стояли три чемодана. Воронцов принес один, его открыли. Он был доверху набит золотыми украшениями.

Перед тем, как сесть в машину, Олег остановил Колю и Виктора и вынул из кармана листочки, на которых были записаны «идеи». Развернул. На обоих листках значилась одна и та же фамилия: Хасанов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ В ТРУДНЫЙ ЧАС

Часть первая ВОЗМЕЗДИЕ

Из Архангельска я вернулся 2 августа 1941 года, вечером. Москва была темна, по улицам двигались вооруженные патрули. Дома на столе я нашел записку: «Уехала к Гене…» Я включил радио, передавали сводку Совинформбюро. Город, в котором находились Маша и Генка, только что сдали немцам…

Из записок генерала Кондратьева

В июне 1941 года Маша получила отпуск и решила съездить к Генке. В одном из последних писем Генка писал, что у него возникли «серьезные жизненные затруднения» и ему «нужен совет людей», которых он «любит и уважает больше всех на свете». Виктора и Коли в Москве в это время не было: они уехали в командировку в Архангельск. МУР арестовал группу воров-гастролеров, следы вели на Север.

Все вопросы, связанные с отъездом, Маше пришлось решать самой. Это было очень нелегко. За билетом Маша простояла в очереди два дня и смогла получить только боковое место, да и то — верхнюю полку. Тяжелый чемодан тоже тащила сама, правда, выручило метро — до Курского вокзала была всего одна остановка. Конечно, Маша могла бы позвонить в МУР, и ей охотно предоставили бы и машину и сотрудника, который помог бы ей и с билетом, и с отъездом, но Маша не позвонила. Она знала, что Коле это наверняка не понравится, а за последние двадцать лет она приучила себя в таких вопросах все мерить Колиным аршином и на все смотреть его глазами.

Путешествие прошло незаметно и спокойно. Маша давно никуда не выезжала, соскучилась по новым впечатлениям и часами не отрывала глаз от окна. На остановках бабы в плюшевых жакетах и цветных платках предлагали первые огурцы и вареных кур, а продавцы в форменных фуражках торговали мороженым в круглых вафлях. Маша купила себе самый большой кружок и, стесняясь попутчиков, с удовольствием слизала его, отвернувшись к окну. Вспомнился Ленинград, дом на улице Чайковского, в котором жили Бушмакин и Маруся. Там, у арки ворот, всегда стоял крикливый продавец мороженого и зазывал прохожих, смачно хлюпая в бидоне подтаявшим месивом. Маша тихо рассмеялась: Генка всегда норовил сэкономить мелочь, которую давали ему каждое утро на завтрак, и после школы приходил счастливый, с заляпанной рубашкой и простуженным горлом. Маша ругала его, а Коля говорил, добродушно посмеиваясь: «Оставь его. У каждого человека должны быть маленькие радости. Иначе жить скучно».