Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

Наконец, Бойко остановился на мгновение, что-то решая, потом тихо окликнул:

— Девушка!

Таня вздрогнула и остановилась. Он подошел к ней и властным, привычным жестом притянул к себе.

— Хорошенькая, — он похабно улыбнулся, отыскивая глазами подходящее место для того, что задумал совершить. Заметив у забора брошенную кем-то повозку с домашним скарбом, приказал:

— Иди. Туда.

— Что вам нужно? — одними губами спросила Таня.

Он снова улыбнулся, и по этой жадной улыбке она поняла все.

— Не вздумай удирать, — сказал он назидательно и повел дулом автомата.

Таня поняла, что нужно бежать, но у нее не было сил. Она вдруг почувствовала слабость — ошеломляющую и болезненную. Она почувствовала, что не может сопротивляться, не может даже кричать. Она послушно повернулась, направилась к повозке. Он шел позади, на ходу снимая плащ. Около повозки бандит бросил плащ на землю и снова повел дулом автомата.

— Давай, не тяни.

— Не тронь ее, — зло прищурилась Клавдия.

— Цыц, — тихо сказал он. — Дырка будет. Встань вон там, стерва.

— Не тронь! — Клавдия бросилась на него с кулаками.

— Ах, ты, — он дал очередь. Клавдия отскочила. — Это предупреждение. Еще раз помешаешь, покойницей будешь. Понятно объяснил?

— Понятно, — кивнула она. — А теперь меня послушай, Сеня. Ты меня еще вспомнишь, Сеня. Сегодня вспомнишь. — Она повернулась и побрела, опираясь здоровой рукой о стену дома.

Таня бросилась бежать. Бойко оглянулся, поднял автомат, начал выцеливать прыгающую на кончике мушки фигурку. Потом скосил глаза на расстеленный плащ и облизнул пересохшие губы. В несколько прыжков он настиг Таню и наотмашь ударил ее прикладом автомата по голове. Остановился над распростертым телом — чувствовалось, что колеблется: пристрелить или взять с собой? Потом взвалил Таню на спину и зашагал в сторону своего дома.

А по главной улице уже оживленно двигалась немецкая техника, брели солдаты. Распаренные дневным зноем, они вяло вышагивали в ротных колоннах, с любопытством оглядывая дома, распахнутые окна, брошенную утварь.

Отец Тани вышел к зданию бывшего райотдела милиции в тот момент, когда два солдата прибивали над входом добротно сделанную вывеску: «Фельдкомендатура». «Заранее заготовили, стервецы, — с уважением подумал Егор. — Выходит, они еще когда знали, что будут здесь. Вот это, я понимаю, планирование!» — Он визгливо захохотал, довольный вдруг возникшей аналогией, и подошел к дверям:

— Мне начальника. Офицера мне, понятно, дурак? — обратился он к солдату-часовому.

Тот кивнул и заливисто свистнул в металлический свисток, который висел у него на шее. Сразу же появился затянутый в ремень офицер, спросил на чистейшем русском языке:

— Тебе чего? Документы!

— Желаю помочь, — сказал Егор, протягивая паспорт. — Ерохины мы. Из купцов, понимаете?

Они вошли в дежурную часть. Трупы начальника милиции и дежурного уже убрали, полы были чисто вымыты. По лестнице взад и вперед сновали немцы в мышиного цвета форме. Они перетаскивали мебель, оружие.

— Садись, — предложил офицер Егору и сел напротив. — Говори.

— Вот, — Егор протянул ученическую тетрадь. — Здесь список всех деповских коммунистов — кто остался, и вообще — активистов разных и евреев. Они пили нашу кровь, — не слишком уверенно закончил Егор, натолкнувшись на холодный, изучающий взгляд офицера. — Адреса там, в конце, — торопливо добавил он.

Офицер просмотрел список, потом резко и отрывисто скомандовал. Немцы построились, их было человек пятнадцать. Старший — с нашивками фельдфебеля, взял тетрадь, негромко сказал что-то солдатам. Грохоча сапогами, они выбежали из дежурки. Офицер проводил их взглядом.

— Они поехали, а ты погости у нас!

— Я забыл сказать, там, на обложке, я еще один адрес написал, — заволновался Егор. — Здесь жена одного знатного гепеушника живет, Кондратьева Мария Ивановна. Ваш унтер-офицер небось и не обратит внимания, его бы надо догнать! Предупредить!

— Не надо, — успокоил офицер. — Шульц очень добросовестный и аккуратный работник. Он прочтет этот адрес. А ты пока посиди здесь, — немец открыл двери «КПЗ», — не обижайся. Сам понимаешь, время военное…

Он закрыл дверь на засов и сверил свои часы со стенными: те уже шли. Было девятнадцать часов тридцать минут.

* * *

Сестра Семена Бойко зашла в комнату, когда на улицах города уже установилось относительное затишье, долго смотрела, как Генка листает старый «Огонек», потом остановила его, придержав за руку:

— После почитаете. Разговор есть.

— Ну, говори. — Генка закрыл журнал.

— Вам лучше уйти, — сказала она с усилием. — Не хочу брать греха на душу.

— А ты и не бери, — сказал Генка, вглядываясь в ее лицо и пытаясь понять и взвесить, как она поведет себя, и не обречена ли его затея с самого начала на провал. — Я так считаю, что ты должна мне помочь, а не им.

— Брат он мне, — сказала она с мукой. — Вы это поймите.

— Чего же не понять. — Генка пожал плечами. — Вы тоже поймите: смысл жизни не в том, кто брат, а кто сват.

— А в чем? — издевательски спросила она. — В том, что не подмажешь — не поедешь? На этом вся жизнь построена? Вот что я вам скажу: если не хотите так рано помереть, уходите. Я про вас ни слова никому. Если же хоть мизинцем шевельнете, чтобы Сене навредить, я за себя не отвечаю. Все у меня.

— Я не уйду. У тебя свое понимание долга и совести, у меня — свое.

— Как знаешь.

Со двора послышался скрип гравия. Шура выглянула в окно и тихо вскрикнула: впереди шел Семен. Он нес Таню, за ним двигался Мелентьев…

«Черт, — мысленно выругался Генка. — Несет кого-то, подлец. Нельзя в него стрелять». — Он опустил пистолет и тут же почувствовал, как в спину ему уперлись сдвоенные стволы охотничьего ружья.

— Брось свою штуку, — приказала Шура. — Я тебя честно предупредила. Не шевелись! — крикнула она, когда Генка начал поворачивать голову. — Разожми ладони, а то выстрелю!

Генка мог бы подстрелить ее: пистолет был на боевом взводе, патрон — в патроннике, только спусковой крючок нажать. Но он не нажал. Он подумал, что почти наверняка убьет ее, а права на это, несмотря ни на что, у него нет.

«Хлюпик вы, Геннадий Николаевич, — горько подумал он о себе. — Сентиментальный хлюпик, это уж совсем теперь ясно, и погибнете вы через эту свою гнусную черту, как пить дать погибнете». Пистолет упал на пол с глухим стуком.

— Отойди! — скомандовала Шура. Она шагнула вперед, подобрала пистолет. — Сядь! Вот там! — Она ткнула дулом ружья в сторону кровати. Генка послушно сел.