Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

— Вася, что ли? — спросил Родькин. — И его нашли? Ай да вы!

— Он сам пришел. И все рассказал. И я тебе советую, Родькин.

Коля не договорил. Родькин грохнулся на пол и начал биться лбом о стенку. По камере разнеслись глухие удары.

— Чего же вы мне душу мотаете, гады! — выл Родькин. — Ну, я это! Я! Хотел деньги его взять! И взял! И убил для этого! Все я сделал! Я! Я! Я! Я!

Вбежал конвоир.

— Дайте ему воды. — Коля вышел из камеры.

Нужно было принимать самые неотложные меры, Коля хорошо это понимал. Но какие? И к кому обратиться?

На асфальте девочки играли в «классы». Шли по своим делам ленинградцы. Коля увидел скамейку и сел. «Что же делать, что? — лихорадочно соображал он. — В запасе только один день, один день — всего ничего. И пойдет дурачок Родькин под расстрел, как пить дать пойдет. И никто уже не сможет этому помешать». Рядом сел человек в мятой шляпе, взмахнул газетой.

— Наши-то! — сказал он с восторгом. — Папанин и остальные! Эпохально!

— Эпохально! — согласился Коля.

— Одно скажу — мороз! — продолжал собеседник. — Это вам не Невский. Это — полюс!

— Полюс! — снова повторил Коля. — Извините, я должен идти.

— Идите-идите, — неприязненно сказал незнакомец. — Вижу, не радуют вас успехи наших соколов, вас в ГПУ надо сдать… Вы явно подозрительны!

— Нету ГПУ, — сказал Коля. — НКВД теперь. Литейный, четыре, если не знали. — И ушел, оставив собеседника в состоянии явного шока.

Никто, кроме Сергеева, на этот раз помочь не мог. Нужно было идти в обком, но Коля колебался. Сергеев был теперь одним из секретарей обкома. Он ежечасно, ежеминутно решал задачи огромной государственной важности и сложности. Коля это хорошо знал. Знал он и то, что прорваться к Сергееву практически невозможно: если Сергеев в обкоме — он наверняка на бюро или проводит какое-нибудь совещание. Если вне обкома — он на одном из ленинградских предприятий, и тогда его вообще не найти… И все же Коля решил позвонить Сергееву — так, на всякий случай, для очистки совести.

Он вошел в будку телефона-автомата, набрал номер.

— Сергеев, — услышал Коля и растерялся от неожиданности.

— Слушаю вас! — раздраженно крикнул Сергеев, и тогда Коля сказал:

— Степан Петрович, это Кондратьев. Я прошу вас — примите меня!

— Коля! — обрадовался Сергеев. — Как ты? Что? Увидеться бы надо, но извини, голуба, у меня ни секунды! Через двадцать минут уезжаю в Москву, в ЦК!

— Я напротив вас, — соврал Коля. — Я буду через минуту! Степан Петрович, я никогда и ни о чем не просил, но речь идет о жизни человека!

— Какого человека? — удивился Сергеев.

— Вора Родькина.

— Ты, однако, мастер задавать загадки, — пробурчал Сергеев. — Давай — пулей!

— Есть! — Коля швырнул трубку на рычаг.

Он находился на набережной Невы. До Смольного было минут тридцать самого быстрого ходу. Не успеть. Автобус? Его нужно было ждать. Да и прямо до Смольного отсюда не шел ни один автобус.

Коля выскочил на проезжую часть и поднял руку. Резко взвизгнули тормоза, рядом остановился «газик».

— Слушай, друг, мне срочно нужно в Смольный! — просительно сказал Коля.

— Ишь ты, — добродушно улыбнулся шофер. — На обкомовского работника ты не похож. Зачем тебе?

— К Сергееву мне. Человека надо спасти, гони, друг!

— Человека, — протянул шофер. — Другое дело. Садись!

Ом лихо развернулся и помчал в сторону Смольного.

— Чья машина? — спросил Коля.

Шофер внимательно посмотрел на Колю:

— Я скажу, а ты со страху выпрыгнешь.

— Говори, я не трусливый.

— Управления НКВД машина, — сказал шофер. — Банников моя фамилия.

— Кондратьев, — Коля пожал протянутую руку. — А ты, я смотрю, совестливый. Другой бы не остановился.

— Насчет другого — не знаю, а если человек просит — как не помочь? — улыбнулся Банников. — А ты — замнач УГРО, если не ошибаюсь?

— Откуда знаешь? — удивился Коля.

— В такой организации работаю, должен все знать, — снова улыбнулся Банников. — Вот он, Смольный, приехали.

— Спасибо, друг, — поблагодарил Коля. — Если когда-нибудь буду нужен — звони. Всегда помогу.

— Не за что. — Банников переключил скорость. — А за предложение — спасибо. Я запомню.

«Газик» уехал. Через минуту Коля уже входил в кабинет Сергеева.

Он не видел Сергеева года три с лишним и поразился резкой перемене во внешнем облике Степана Петровича. Сергеев стал совсем седым. Коротко подстриженная борода тоже стала совсем белой. На лбу и у носа пролегли резкие складки. Глаза смотрели устало и словно немного выцвели.

— Вы же не курили? — удивился Коля.

Сергеев погасил спичку:

— А теперь курю. Рассказывай.

Он слушал, не перебивая. Когда Коля закончил, долго молчал.

— Значит, Родькин врет. Клепает на себя. И Акимов врет. Клепает на Родькина. Зачем?

— Если бы у меня был ответ, — вздохнул Коля.

— Давай подумаем, — сказал Сергеев. — О том, что Слайковский получил деньги, знал весь завод. Слайковский всю жизнь ходил с завода одним путем — мимо «Каира». Мог кто-нибудь, зная это и имея сведения о деньгах, подстеречь и ограбить Слайковского?

— Я рассуждал так же.

— Тогда чем ты объясняешь присутствие на месте преступления Родькина? — спросил Сергеев: — Случайностью?

— Либо это случайность, которой воспользовались преступники, либо это подстроено.

— Подстроено? — протянул Сергеев. — Без имен и фактов нам никто не поверит, Коля.

— Я еще вот о чем думаю, — сказал Коля. — Соловьев встречался с Седым. Помните Седого?

Сергеев кивнул.

— Это раз, — продолжал Коля. — Седой был замечен около «Каира». Это два. А в «Каире» работает швейцар, к которому прибежал Родькин с ножом в руке.

— А Родькин Седого знает? — спросил Сергеев.

— Говорит, что нет, но объективных данных мы не имеем.

— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнул Сергеев. — То, что Кузьмичев настаивает на передаче дела в прокуратуру, мне понятно. Раз передано — значит, раскрыто и можно рассчитывать на награду. Ты получил «Почетного чекиста»?

— Еще нет, но приказ подписан.

— Ну вот, — обрадовался Сергеев. — А Кузьмичев тоже хочет!

— Я же вижу — он не верит в то, что Родькин убийца! — сказал Коля. — Степан Петрович, поймите вы: Родькин — бывший вор, правильно! Но он, кроме этого, еще и гражданин СССР, елки-палки! Мы обязаны его защитить, как всякого другого!