Повести и рассказы

Нет ничего хуже такого положения. На грузовом судне в пути жизнь идет своим чередом, размеренно и строго. Тут каждый на месте, каждый при деле, а пассажир, обреченный на праздность, бродит как неприкаянный по палубам, по коридорам, по каютам, и, хотя всюду встречают его приветливо, все равно, куда бы ни пришел пассажир, кажется ему, что он лишний.

Из Баку мы вышли засветло. Давно проторенная, не раз исхоженная морская дорога не сулила мне ничего нового, и, чтобы не мешать людям, занятым делом, я пораньше улегся спать. Зато и проснулся я рано. Поворочался с боку на бок и, поняв наконец, что сон не вернется, оделся и вышел на палубу.

Солнце еще не вставало, но было уже светло. Над морем стоял полный штиль. Густой туман лежал на воде широкими пятнами, похожими на отары спящих овец. В глубине судна мерно вздыхала машина. По бортам, вздымаясь и падая, шумела, как водопад, поднятая форштевнем вода.

Вдруг где-то слева послышался нарастающий стук двигателя, потом неясным силуэтом обрисовался корпус небольшого суденышка, и, раздирая клочья тумана, вышел прямо на нас одномачтовый баркас старой постройки. В Каспийском море сотнями промышляют такие баркасы, и я без всякого интереса провожал его взглядом.

Не больно нарядный, но исправный и чистый, он торопился куда-то, и за ним, как собака за возом, высунув черный нос из-под рыжей копны дубленых сетей, чуть рыская, бежала на буксире большая лодка.

Упрямо расталкивая сонную воду, суденышко прошло у нас за кормой, раза два лениво качнулось на нашей волне и пошло дальше своей дорогой навстречу утру.

«Комсомолец», — прочел я выцветшую надпись на кормовой доске.

В это самое время легким вздохом пролетел над водой ветерок, туман налился теплым розовым светом, заворочался пышными клубами, море проснулось, и, еще не увидев солнца, мы поняли, что, поднявшись над горизонтом, оно шлет нам свой утренний привет.

Тогда на палубу баркаса вышел стройный парень в полосатой тельняшке. Он осмотрелся кругом, прошел на корму и на коротком флагштоке поднял красный советский флаг.

Я взошел на мостик, а когда обернулся, суденышко уже растаяло в тумане, и только частые вздохи двигателя еще несколько минут напоминали об этой мимолетной встрече.

— За селедкой? — безразлично спросил я, взглядом указав туда, где скрылся баркас.

— За килькой, — подняв седые брови, ответил наш штурман Петр Петрович, писавший что-то на поле ходовой карты. — За килькой… Килька тоже рыба… А между прочим, — добавил он, — славный корабль.

— Корабль? — удивился я.

— А что же вы хотите — корабль. Сейчас-то, конечно, труха трухой. Сами видели — гнилушка с мотором, только что не светится. А я-то помню: и вымпел носил, и пушка на нем стояла.

— Вот как? Значит, старый знакомый?

— Мне тут все знакомо, — сказал Петр Петрович, отложив карандаш. — Я тут каждую чайку по имени-отчеству знаю, а уж посуду-то как не знать?

— Вы здесь тоже, значит, давно?

— Я-то? Да как вам сказать, давно ли? Тут и родился, на Каспии, тут поседел, тут и помирать буду. За всю жизнь два года только и был в отлучке, да и то сказать — не в самовольной. В шестнадцатом году по призыву попал я на флот, на Балтику. В море выйти ни разу там не успел, ну да зато на берегу пошумели… На штурм Зимнего, врать не стану, не ходил, не пришлось… А в Смольном стоял на часах и Ленина видел вот так, как вас. Потом пулеметчиком был на бронепоезде, а в девятнадцатом году, в январе, как направили в Астрахань товарища Кирова, так и мы с ним прибыли.

Тут, конечно, не то, что в Питере, было, совсем другая картина, но тоже жарко пришлось. С Дона шел на нас Деникин, из Сибири — Колчак, а здесь на море хозяйничал английский адмирал Норрис.

Конечно, свои корабли англичане сюда перегнать не сумели, зато Каспийский флот крепко прибрали к рукам. Было тут несколько боевых единиц, да на торговых пароходах поставили пушки, так что сила у них собралась заметная. Море заперли на замок, грозили ударить на Астрахань, и нам без флота пришлось бы туго.

И вот как прибыл Сергей Миронович Киров, так сразу и поставил перед нами задачу: строить флот.

А это легко сказать — строить. Время-то какое было. Тиф… Голод… В церквах и то вповалку лежали больные. Хлеба мы по неделям не видели. Чилим — знаете, водяной орешек? Им теперь в приморских колхозах свиней кое-где кормят, а нам тогда на паек выдавали… А тут еще кулачье зашевелилось. В то время это тоже сила была, и не малая. У них и хлеб, и деньги, и оружие осталось еще с войны. Того и гляди, поднимут мятеж. Так что маузер и гранаты не для украшения у нас на поясах болтались, а были, так сказать, предметами первой необходимости. В общем, голодно жили, трудно и тревожно. А флот все-таки строили. Понимали: без флота Астрахань нам не удержать и Волгу не уберечь.

А строили как? Новый корабль заложить — об этом мы тогда и мечтать не могли. А вот, скажем, баржу-грязнуху поднять — это другое дело. Поднимем, залатаем, поставим пару пушек-трехдюймовок — вот вам и плавучая батарея. На буксирном пароходе обобьем рубку стальным листом — крейсер. Рыбницу вооружим пулеметом — дозорный катер, а то десантное судно, как придется. Пестрая получилась флотилия и небольшая, ну, а все же до сорока вымпелов подняли к открытию навигации. И в бой ходили на своих кораблях и немало побед одержали… В общем, было время… — вздохнул Петр Петрович и замолчал.

Помолчал и я, с новым интересом присматриваясь к штурману. Высокий, чуть сутуловатый, седой как лунь. Несмотря на форменный китель с галунами и на фуражку с «крабом», казался он штатским, домашним, добродушным стариком, и, сколько я ни старался, так и не смог представить его молодым «братишкой» в бушлате, перепоясанным пулеметными лентами, с гранатами и маузером у бедра.

— Да, трудное время, — согласился я и, опасаясь, что рассказ оборвется на этом, спросил будто бы и без особого интереса: — Ну, а этот баркас тоже бывал в боях?

— Этот? Бывал, наверное… Впрочем, точно вам не скажу, но с ним особая вышла история. Он не нашей постройки, не астраханской. Строился он в Баку, и, понятно, не для нас его строили.

Было это в девятнадцатом году. В Баку тогда сидели англичане. Сидели крепко. Зубами вцепились в нашу землю. Да и понятно — лакомый кусочек бакинская нефть. Иным казалось, что осели они тут прочно, навек. Но они-то сами понимали, что сидят, как воры в чужой квартире: вот-вот придет настоящий хозяин. И нервы у них пошаливали.

Нам тогда не сладко жилось, а тем, кто остался в Баку, и того хуже. Канадской муки, шоколаду, рому — этого всего было там вдоволь. Да только не каждый на это зарился. Честному человеку их шоколад вставал поперек горла, и английской контрразведке хватало работы: то заговор откроется, то диверсия.

Англичане ввели там чрезвычайные строгости. Вешали людей без суда, расстреливали. Ну, да ведь правду-то не расстреляешь. И чем больше вешали, тем яснее понимал народ, где она, эта правда, и тем смелее за правду шел.