Повести и рассказы

Хаджи Смион часто оборачивался назад, чтоб убедиться, что их никто не видит. Они спешили, хватаясь за крепкие корни и бурьян, а иногда продвигаясь вперед даже ползком.

В одном месте, на большой крутизне, оба вдруг поскользнулись и невольно протянули руки, чтоб уцепиться за какое-то зеленоватое корневище. Хаджи Смион ухватился за спасительный предмет, опередив своего спутника, но тотчас в ужасе отпрянул назад: это был хвост змеи. Увидев помертвелое лицо онемевшего от страха приятеля, Иванчо подошел ближе, схватил камень и ударил свернувшуюся кольцом змею по голове. Змея стала отвратительно корчиться и, наконец, застыла. Только хвост ее продолжал шевелиться. Хаджи Смион тотчас снял один башмак и бесстрашно хватил им по воинственному хвосту. Потом торжествующе поглядел на друга:

— Я ее прикончил… Хорошо, что не ты за нее схватился. Перепугался бы.

Наконец они дотащились до входа в пещеру, которая должна была служить им убежищем. Вход шириной в два локтя вел во внутреннее помещение довольно правильной формы, похожее на настоящую пещеру со сводом; пол был покрыт следами пребывания коз. Беглецы юркнули внутрь и только тут перевели дух после трудного, полного опасностей путешествия.

XVIII. Дворец Мунчо

Хаджи Смион забился в глубь пещеры, а Иванчо остался у входа, чтобы погреться в косых лучах заходящего солнца. Хаджи Смион из глубины указывал приятелю, куда смотреть, и время от времени осведомлялся, не видит ли тот кого — скажем, онбаши или…

Иванчо отвечал, что никого не видно. Он был мрачен.

— Скажи по правде, Иванчо: не ты сочинил прокламацию?

— Нет, нет, не бойся, брат!

— Мы не пострадаем?

— Нет.

— Так зачем же мы сюда убежали? — спросил Хаджи Смион.

Иванчо кинул на приятеля меланхолический взгляд.

— Мы мученики за народ, — тихо промолвил он.

Хаджи Смион поглядел на него с удивлением.

— Что ж, и ночевать здесь будем?

— По-моему, надо ночевать здесь, — ответил Иванчо.

— А зверей нет?

— Зверей нет, — ответил Иванчо.

Некоторое время оба молчали.

— Нет, нет, зверей нету. Могут прийти медведи, но только ночью… Будь я сочинитель, как ты, — бормотал Хаджи Смион, думая о другом и оглядывая свод над своей головой, — я бы описал всю эту историю… Мы с тобой теперь, как Геновева с младенцем {88} в пещере, помнишь?..

88

…как Геновева с младенцем — действующие лица популярной в Болгарии в 60—70-е гг. драмы «Многострадальная Геновева» сербского писателя Владимира Йовановича.

Иванчо не ответил. Он к чему-то внимательно прислушивался.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил Хаджи Смион.

Иванчо сделал ему знак молчать. Оба затаили дыхание.

Послышался шум осыпающегося песка. Как будто кто-то с огромным трудом карабкался по обрыву, видимо, направляясь к пещере. С каждым мгновением шуршание песка слышалось все ближе. Кто бы это мог быть? Двое беглецов боялись выглянуть. Сердца у них страшно бились, глаза были прикованы к входу. Вдруг раздалось нечеловеческое мычание, от которого волосы у них на голове встали дыбом. Песок и куски глины сыпались вниз с сильным шумом; слышался стук мелких камней. Конечно, все это производили чьи-то невидимые шаги. Вдруг опять послышался какой-то непонятный звук, безобразный глухой стон запертой скотины или лесного зверя, и снова — шорох сухого песка и стук камней, быстро скатывающихся вниз по обрыву.

— Сюда идут! — прошептал Хаджи Смион.

Мычание перешло в какое-то дьявольское пыхтение, а через некоторое время — в страшный хрип.

— Зверь! — воскликнул Хаджи Смион, прячась за спину Иванчо.

И тут Иванчо осенило вдохновение. Он решил испугать животное: широко открыв рот, страшно выпучив глаза, мучительно наморщив лоб, безобразно скривив нижнюю челюсть, он издал ужасный, нечеловеческий вопль, похожий одновременно на медвежий рев, ослиное пенье и волчий вой.

Застонала пещера, застонали окрестности.

Хаджи Смион был потрясен. Напрасно он отчаянно махал приятелю рукой, щипал его за локоть, колотил по спине, чтобы тот замолчал, а то онбаши услышит. Иванчо продолжал реветь; глаза его выкатились чуть не на лоб; лицо утратило образ человеческий… Горные долины стонали.

Хаджи Смион почувствовал себя раздавленным.

Вдруг что-то похожее на голову показалось у входа и заглянуло внутрь. Это была голова человека, но чудовищно страшная на вид. Смятое, зверообразное лицо с парой светящихся безумием глаз, свирепо вращающихся и выпученных, заканчивалось острой, перекошенной челюстью, чавкающей и пускающей слюну, наподобие жвачных животных. Нестриженые, свалявшиеся и косматые волосы длинными, скрученными седыми сосульками падали на шею и лицо. Вся голова напоминала чуму, как она рисуется пугливому детскому воображению.

— Юродивый! — воскликнул Иванчо.

— Мунчо! — воскликнул Хаджи Смион.

Юродивый стоял у входа, ухмыляясь и разглядывая гостей. Они не знали, что эта заброшенная пещера с некоторых пор служила местом отдыха для дурачка, который каждый день приходил сюда из монастыря поспать в холодке послеполуденной порой.

— Ах, черт бы тебя побрал, Мунчо! Что ты наделал! — промолвил Хаджи Смион, кисло улыбаясь: с ним, помимо его воли, случилось происшествие, о котором он ни в коем случае не хотел сообщать Иванчо Йоте.

Он ведь такой болтун, этот Йота!

— Он побьет! — проревел Мунчо, плетясь по направлению к ним.

Иванчо испуганно взглянул на Мунчо.

— Это блаженный. Что его бояться? — заметил Хаджи Смион.

— А если он нас выдаст?

— Ты прав. Может, это шпион, — сказал Хаджи Смион, призадумавшись.

Но Мунчо ни на что не обращал внимания. Теперь он окончательно вступил в свой дворец, бесцеремонно занятый незваными пришельцами, впрочем дружественными. Эта непринужденность поведения Мунчо вернула ему доверие беглецов.

— Не станет он предавать нас; ведь он — блаженный! — промолвил Хаджи Смион, глядя с любопытством на Мунчо, который, выпучив глаза, хрустел пальцами и мотал головой.

— Черт бы тебя побрал, Мунчо! Что ты наделал! — повторял про себя Хаджи Смион с кислой улыбкой.

Иванчо Йота тоже успокоился. Он даже принялся с любопытством рассматривать зверя, заставившего его издать страшный богатырский клич, способности к которому Иванчо не подозревал в себе и сам удивлялся ей.

Со своей стороны Мунчо глядел на них дружелюбно. Он чавкал, вращал глазами, вертел головой и улыбался гостям, радуясь, что они оказали ему честь своим посещением.

Вдруг Иванчо пришла в голову мысль отправить Мунчо послом к отцу игумену с просьбой снабдить их шапками, обувью и хлебом и тайно известить обо всем их домашних. Хаджи Смион одобрил этот план.

— Он меня побьет! — заревел Мунчо, услышав имя о. Амвросия.

— Никто тебя не тронет, Мунчо, — сказал Хаджи Смион, подавая Иванчо кусок бумаги и огрызок карандаша.