Повести и рассказы

— Всех?

— Кроме Хартманов. Они остаются с Сарбайном в гостиной. А все остальные дружной гурьбой топают в спальню. Хозяйка достает из шифоньера футляр с колье — плоский, изящный, обтянутый черной кожей, — раскрывает и показывает гостям бриллианты. Все, понятно, восхищены, охают и ахают. Она закрывает футляр и небрежно швыряет его на кровать — широкий жест. Ты же знаешь, что это за дамочка?

— Весьма приблизительно.

— То есть, общее представление имеешь. Что для нее каких-то четверть миллиона! Гости снова перемещаются в гостиную и гулянка продолжается. Расходятся все около полуночи, причем в спальне за это время успели перебывать все женщины и почти все мужчины. Там стоит телефонный аппарат. В течение вечера кто-то звонил Горману и Мартину. В доме есть и другие аппараты, но мадам Сарбайн направляла всех гостей в спальню — там, мол, спокойнее. К спальне примыкают туалет и будуар, где дамы приводят себя в порядок. Посреди вечера жене Хартмана вдруг стало дурно. Ей дали пару таблеток аспирина и уложили в спальне на кровать. Она пролежала около получаса. Миссис Финней несколько раз заходила проведать, как она себя чувствует. Так и продолжалось. Туда-сюда, туда-сюда — чертова спальня в тот вечер превратилась в подобие вокзала Гранд-Сентрал. Когда, выпроводив всех гостей, миссис Сарбайн заглянула в спальню и взяла футляр, чтобы спрятать его на место, он показался ей подозрительно легким. Она его раскрыла и, ясное дело — убедилась, что он пуст. Колье и след простыл.

— Блеск, — покачал головой я.

Ротшильд затянулся сигарой, проводил взглядом столбик сизого дыма и вздохнул.

— Да, Харви, вот именно, что блеск. Почти всю свою сознательную жизнь я прослужил полицейским, но с таким сталкиваюсь впервые. Идеальное преступление — идеальное по глупости и ротозейству.

— А как насчет горничной и поварихи?

— Комната поварихи расположена позади кухни и кладовой. Собственно говоря, там две комнатки — в одной живет повариха, а в другой горничная. Повариха служит у них сто лет, да и за весь вечер не покидала кухню. Чтобы попасть оттуда в хозяйскую спальню, ей пришлось бы пройти через столовую и гостиную, а она никуда не выходила. Так что повариха исключается. А вот горничная весь вечер сновала из комнаты в комнату — отвечала на телефонные звонки, приносила то одно, то другое. У нее возможностей прикарманить колье было хоть отбавляй. Правда, когда мы приехали, она все еще была в квартире. И никуда из нее в течение всего вечера не выходила.

— Ей ничего не стоило припрятать колье в квартире. Вы поискали там?

— Нет, Харви, мы там не поискали. Мы ждали, пока ты придешь и дашь нам дельный совет. Ясное дело — мы там все вверх дном перевернули. Ни черта.

— Что известно про эту горничную?

— Что про нее известно? Обыкновенная дуреха с Юга. Зовут Лидия Андерсон. Сюда приехала из Техаса, из захолустного городка Хантингтон. Работает у Сарбайнов восемь месяцев.

— А остальные? Вы их допрашивали?

— Нет, Харви, мы их не допрашивали. Мы вообще ни черта не делаем, пока ты нам не посоветуешь. Только скажи мне, раз ты такой умник, о чем допрашивать столь почтенных граждан? Это не какие-нибудь мелкие воришки, даже если кто-то из них и стянул это колье. Вот, взгляни.

Он протянул мне лист бумаги, на котором по порядку шли имена:

«Джек Финней — 93.000 Абель Мартин — 112.000 Джозеф Хартман — 69.000 Сейди Клингер — 47.000 Дэвид Горман — 41.000»

Я кивнул и высказал предположение, что эти цифры соответствуют их доходам за последний год.

— Совершенно верно, Харви, — одобрительно кивнул Ротшильд. — Именно годовым доходам, а не истинной их стоимости. Состояние Хартмана, например, оценивается миллиона в полтора, да и остальных я бы в разряд нуждающихся не зачислил. Сарбайн с бедняками не якшается. Что мне было делать, Харви вызывать каждого из них в полицию и спрашивать, что толкнуло их на путь преступления? Или — не стибрили ли они колье, чтобы подшутить? Или — по привычке?

— В вашем списке недостает одного имени, — сказал я.

— Это какого же?

— Сарбайна.

— Верно, Харви, — снова кивнул Ротшильд. — Ты, я вижу, у нас парень смекалистый. Думаешь, Сарбайн мог сам припрятать колье, чтобы получить страховку?

— Такое случалось не раз.

— Если верить книжкам, то случалось и не такое. А сколько, на самом деле стоит это колье?

— Мы бы застраховали его и на триста пятьдесят тысяч.

— Ясно. Воскресной ночью, когда я приехал, мне показалось, что Сарбайны просто помешались от горя. Если колье и впрямь сперли они, то лучших актеров не сыскать и на Бродвее.

— А что их так огорчило? — полюбопытствовал я. — Ведь они получат страховку.

— Ты же сам сказал, что она существенно меньше истинной стоимости колье.

— Они кого-нибудь подозревают?

— Нет.

— Мне бы все-таки хотелось знать, каково состояние финансовых дел Сарбайна. Кстати, как вы думаете, лейтенант — кто мог украсть колье?

— Я полицейский — я не думаю. Может, ты сам его слямзил, Харви. Сколько тебе отстегнут, если ты его найдешь?

— Да, лейтенант, вы от лишнего доверия ко мне не страдаете.

— Какого, к дьяволу, доверия! — фыркнул Ротшильд. — Можно подумать, я не знаю, чего ты замыслил! Будешь одного за другим обходить этих богатеев, предлагая им защиту от полиции, а заодно и взятку тысяч в десять. Я все прекрасно понимаю, мистер Засрандер, ваша жена обожает красивые побрякушки. Такое с каждым случается. Если вы вернете мне колье, то мы обо всем забудем, а вам вот тут десять тысяч — купите своей прелестной супруге какой-нибудь пустячок в «Тиффани». Чтобы она не плакала. И — выкиньте эту историю из головы. Это пустяки. И в лучших семействах случается.

— Вы же прекрасно знаете, лейтенант, что наша компания никогда не занимается темными делишками.

— Твоя компания за пять долларов перережет горло престарелой вдове, Харви. Только заруби себе на носу, — он ткнул мне в нос потухшей сигарой, если я поймаю тебя на переговорах с ворюгами — тебе конец!

— Хорошо, лейтенант, упекайте меня в каталажку! Коль скоро я превратился в скупщика краденого. Все с вами ясно — работа у вас хреновая, платят вам жалкие гроши, вот вы и срываетесь на самых безответных. Валяйте, развлекайтесь за мой счет!

С минуту он мрачно пожирал меня глазами, потом потряс головой.

— Извини, Харви.

— Ладно, проехали.

— Обиделся?

— Да ладно вам! Я на себя злюсь. Обидно просто жить в таком вонючем и мерзопакостном мире, где какой-то шлюхе может до смерти надоесть бриллиантовое колье, на которое можно полгода прокормить целую армию голодающих детишек, и которое может запросто спереть скучающая от безделья жена какого-то богатея. От всего этого так смердит, что я сам себе противен.

— Такова жизнь, — пожал плечами Ротшильд. Он уже, похоже, переметнулся на другую сторону баррикады.

— Конечно, лейтенант, — вздохнул я. — Так вы не возражаете, если я побеседую с некоторыми заинтересованными лицами?

— Пожалуйста, Харви, у нас свободная страна. Говори с кем хочешь. У нас подозреваемых нет или, если взглянуть на это с другой стороны подозреваются все. Во всяком случае, арестовывать мы пока никого не собираемся. Можешь поговорить со всеми, кроме Дэвида Гормана.

— А почему не с Горманом?

— Потому что тебе это будет трудновато. Он мертв.

— Что?

— Он мертв.

— Когда и как это случилось?

— Сегодня утром, — спокойно ответил Ротшильд. — Он вышел из дома и только начал переходить улицу, как угодил прямо под бешено мчавшуюся машину.

— Вы нашли водителя?

Ротшильд помотал головой.

— Что это, по-вашему? Убийство?

— Наведи справки сам, Харви, и отыщи свидетелей. А потом расскажешь.