Повести и рассказы

Мы вышли, чувствуя себя так, словно потерпели поражение.

— Зачем он нарисовал окно?

Мы долго размышляли над этим, но так ни до чего и не додумались.

— Может, это тайный шпионский сигнал? — Чэнь Жуншэн хотя и шутил, но все-таки в чем-то подозревал жильца.

Неожиданно заговорил Хуан Чайник:

— Я понял. Наверняка этот очкарик обиделся на нас из-за того, что мы не сделали ему окно. Он умышленно нарисовал его так, чтобы мы не могли отличить от настоящего и оказались бы в дурацком положении. Так! У этого очкарика действительно есть пара кистей, и он тайком, без шума и треска, обманул нас. Хорошо же, за это мы не будем делать ему окно. Пусть он кричит в свое нарисованное окно, пусть он там сдохнет с досады. Как считаешь, Длинный? Ты слышишь?

Я слушал и не слышал. Перед глазами все время стояло это окно. Душа была переполнена тем чувством веры в подлинность, которое я испытал, увидев впервые это окно. Когда я учился в школе, я любил рисовать, глаз у меня довольно точный. Как же я мог обмануться! Вот так окно!

II. Ах-ах

В этот день, закончив работу, я захватил несколько досок, немного цемента, пилу, стамеску, молоток, лопатку и отправился в дом Юя. Войдя к нему, я сел и сказал:

— Не надо сердиться на жилищную контору. Это все равно что сердиться на себя. Правда? Не думайте, что они к вам серьезно относятся. В конце концов, какое им дело, сделали вы окно или нет. Если только вы сами серьезно к этому не относитесь, тогда и говорить об этом нечего! Сегодня я захватил инструменты и материалы, хочу оставить их здесь. Завтра у меня выходной, и я помогу вам сделать окно!

Кто бы мог подумать, что он вдруг замашет худыми руками, как бы удерживая меня:

— Нет, мне не надо делать окно!

— Зачем вы упрямитесь! Эта комната низкая, дышать нечем! Вы еще не сварились в такой жаре? — засмеялся я.

— Нет.

— Почему? — немного расстроился я, чувствуя, что этот человек слегка не в себе. Однако он продолжал твердить свое «нет».

Я окинул его взглядом. На тонкой, жилистой шее сидела маленькая голова грушевидной формы. Высохшее лицо. Очки с толстыми линзами, напоминавшими бутылочные донышки, делали его глаза огромными. Эти глаза, выражающие постоянное беспокойство, бессмысленно смотрели на меня. В них не было ни малейшего чувства благодарности за то, что я добровольно, по собственному желанию, пришел ему помочь.

Мне захотелось обругать его. Я, конечно, ругаться не умею, и у меня это не получилось.

— Послушайте! Я временный рабочий, я не из жилконторы. За ремонт в вашем доме я не отвечаю. Сегодня совершенно добровольно, видя ваши трудности, я решил вам помочь. Еще… вы из переселенных и, скорее всего, относитесь к «собачьему отродью»! Не сердитесь, я такой же, как и вы. Считайте, что только из-за этого я и пришел. Если бы я знал, что вы скажете «нет», я бы не стал особенно стараться!

К душе каждого человека можно подобрать ключик. Он вдруг разволновался, замахал руками, как будто не знал, куда их деть, положил их мне на плечи и стал меня усаживать.

— Сначала я хотел сделать окно, но потом обнаружил, что напротив этого дома через улицу размещается «штаб чистки»… — зашептал он.

Действительно, в доме на другой стороне улицы находился «штаб чистки»! И окно было бы как раз напротив входа. Одетые в военную форму сотрудники «штаба», машины, привозящие и увозящие арестованных «преступников», весь этот страх, жестокость, ужас ворвался бы в комнату через окно. Я вспомнил, что мой старший брат был задержан на полмесяца и проходил проверку в таком «штабе» за то, что увлекался радиотехникой. Я принес ему теплую нижнюю рубаху и продовольственные карточки. Но, не выдержав и минуты в этой атмосфере, бросился оттуда бегом. Для Юя сделать окно — все равно что попасть в «штаб чистки». Ужасно!

— Но без окна все-таки плохо, и я нарисовал окно.

Оказывается, он нарисовал окно не для того, чтобы ссориться с другими, а только для себя. Я молча кивнул головой. Все было ясно без слов.

— Я бы тоже так сделал, жаль, что не умею рисовать. Раньше я любил рисовать, сочинять стихи, но не хватало способностей. А почему же вы ничего не нарисовали в окне, с каким-нибудь пейзажем за окном было бы намного лучше. А так очень пусто, голо.

Это наобум брошенное замечание произвело эффект электрического разряда. В одно мгновение лицо его просветлело, он весь будто вспыхнул изнутри, бросился в угол комнаты, схватил палитру, краски и начал рисовать на окне.

Все было как живое. Деревья, зеленые деревья, как молчаливые люди, безмолвно стояли в тумане. Туман — это их раздумья, их загадка. Еще дальше — горы, сохранившие душу. Эта душа — вольная, ничем не связанная, поэтому она светла и спокойна. Через окно маленькой хижины в горах к тебе вливается все то, о чем мечтаешь, о чем переживаешь и думаешь. Душа омывается этим, очищается, как душа отшельника. Я мирской человек, но отшельничество представляю себе именно таким. Таким же прекрасным.

Мне вдруг пришла идея, и я сказал:

— Это замечательно, что вы рисуете. Вы можете создать за окном любую картину, какую захотите.

Его глаза расширились и засверкали в изумлении. Он закричал:

— О, вы спасли меня!

После этого он уже не обращал на меня внимания, повернулся к нарисованному окну с возгласами:

— Вот так окно! Вот так окно!..

Он не слышал, что я ему говорил.

Я вспомнил, как в позапрошлом году в школе учениками была замучена до смерти жена младшего брата отца, моего дяди. Когда я после этого разговаривал с дядей, он неожиданно впился в меня глазами и назвал буддистским монахом. Его глаза пылали гневом, подобно глазам ястреба. Позже я узнал, что он сошел с ума. Оставшееся от этого времени чувство страха вновь появилось у меня. Однако Юй вовсе не был сумасшедшим: когда он обращал ко мне лицо, глаза его были отнюдь не застывшими, они были ясными и живыми.

— Позвольте мне немного побыть одному! — попросил он. Я кивнул и быстро вышел, оставив его наедине с окном.

III. Ох-ох

Признаться, я почувствовал интерес к этому человеку. Он не вызывал чувства настороженности, что очень редко встречается в отношениях между людьми. Я только однажды побывал у него. Как же ни с того ни с сего беспокоить его вновь? Вначале я хотел зайти к нему под предлогом ремонта комнаты, однако вскоре мне пришлось покинуть жилконтору. Причина ухода заключалась в том, что руководство решило зачислить меня в штат, очевидно приняв во внимание мое серьезное отношение к работе. Перевод временного рабочего в штат — все равно что дар божий. Но я, как только узнал об этом, сразу же подал заявление об уходе, не остался на работе. Меня ругали, называли дураком, идиотом, тупицей, ненормальным, но никто меня не понимал. Все же было очень просто. Временные рабочие, по-моему, что бродячие цыгане, кочуют везде, не имеют над собой начальства, они самые свободные. Я не переношу пут, различных правил, регламентации. Таким образом, у меня не стало предлога для того, чтобы зайти к Юю.

Однажды я должен был купить жене одну мелочь, везде побывал, но нигде не смог купить. Неожиданно набежала туча, поднялся ветер, и сильный дождь застучал по крышам. Только я попытался юркнуть в первую попавшуюся дверь, чтобы укрыться от дождя, как оттуда раздался окрик:

— Сюда нельзя, проходи!

Я взглянул на вывеску и в ужасе отпрянул — «штаб чистки». Скорее отсюда, весьма небезопасное место. Вдруг меня осенило: напротив — дом Юя. Я добежал туда, постучался, к счастью, он был у себя. Пока мы разговаривали, дождь пошел еще сильнее, как будто небо превратилось в решето.

Он выглядел так же, как и раньше. Очки, желтое лицо, тонкая шея, худые руки. Я рассказал ему, что устроился на консервный завод. Он все еще работал на складе 3-го металлургического. Я уже с первого раза догадался, что он работает на складе, и потому не удивился. Настоящий художник не может работать там, где требуется его мастерство. То, чем ты занимаешься, и то, к чему у тебя талант, всегда не одно и то же. «В жизни нельзя занять место согласно купленному билету», — написал я однажды в своем стихотворении. Мне очень нравились эти строки.