Повести и рассказы

У каждого охранника на левом рукаве горит красная повязка. В том уже ушедшем в прошлое, но незабываемом времени, о котором теперь слагают песни, ее носили и красноармейцы, и рабочие бригады, и члены крестьянских союзов. Это знак справедливости, славы и силы. Бай Хуэй чувствует, что носить повязку в такой день не просто почетно. Это означает еще, что суровая борьба былых времен стала теперь и ее делом, что долг красного бойца лежит и на ее плечах. У каждого школьника в руках деревянная копия армейской винтовки. Но им кажется, что это не символическое, а настоящее оружие и оно поможет им уничтожить остатки старого мира.

Пламя гнева жжет грудь Бай Хуэй. Оно горит ясно-ясно, и две его искорки сверкают в глазах девушки. Два колючих огонька горят под ее вздернутыми бровями. Чистое и светлое лицо девушки холодно, как лед. Приподняв крошечный подбородок, выставив вперед чуть припухлую грудь, она обеими руками сжимает деревянную винтовку. Весь ее облик выражает решимость сражаться за правду.

Как все ученицы, она заложила косу под фуражку. Штаны на ней совсем новые, а куртка — от военной формы отца, выбеленной дождями и выжженной солнцем во время Великого похода. Закопченная, пробитая пулями, с дыркой от штыка на рукаве. Но эта дырка скрыта заплатой из такой же зеленой материи. Тоненький шов — память о погибшей маме. Отец очень бережет его. Что ни говори, а, когда Бай Хуэй надевает эту форму, она сразу же чувствует себя сильной и храброй.

Штаны ей великоваты. Она ведь еще не вытянулась в полный рост. Матерчатый ремень туго стягивает талию, отчего штаны топорщатся, но зато кажутся немного короче.

Сзади кто-то окликнул ее. Она обернулась.

К ней подбежал долговязый парень в зеленой военной форме и кедах. Он хорошо сложен, у него длинное, вытянутое лицо с правильно очерченными скулами. Его большие глаза ярко сияют, только вот посажены они близко друг к другу и почти сходятся у высокого прямого носа. Его зовут Хэ Цзяньго. Он учится в одном классе с Бай Хуэй. Когда-то он был заместителем секретаря комсомольского комитета школы, а Бай Хуэй была членом комитета. Теперь комсомола больше нет, понятий «школа», «учителя», «товарищи по учебе» тоже не существует. Теперь все они стали одной большой армией хунвэйбинов. Хэ Цзяньго получил звание командира роты, Бай Хуэй — командира взвода. Да, верно! На груди командира роты и взвода всегда болтается блестящий металлический свисток.

— Бай Хуэй, когда кончится митинг, паршивцы, которых исключат из школ, должны будут выйти здесь. Мы соберем своих людей и, когда они пойдут, еще раз хорошенько им всыплем!

У Бай Хуэй плотно сжаты губы. Почти не открывая рта, она выдавила из себя:

— Понятно!

Бай Хуэй дунула в свисток и отдала приказание. Бойцы ее отделения повернулись кругом и направили винтовки на ворота школы.

Большие железные ворота выкрашены в красный цвет, на цементном столбе висит школьная вывеска. Название школы недавно изменили, но еще не успели написать новую вывеску, а просто заклеили старую желтой бумагой и начертили на ней черными иероглифами: «Средняя школа Хунъянь». Стены по обе стороны от ворот сплошь завешаны дацзыбао. Эти дацзыбао разоблачали, обвиняли, призывали к ответу «преступников», еще вчера стоявших на трибунах. Бесчисленные проклятия и ругательства слились в один истошный крик. «В нашей школе должен быть великий бунт!», «Решительно разобьем школьный партийный комитет!», «Вымести всю нечисть!» — кричали развешенные среди дацзыбао лозунги. Учебное помещение школы, здание школьной канцелярии, библиотека и мастерская от основания до третьего этажа тоже залеплены дацзыбао. Куда ни посмотришь — всюду исписанные листы бумаги. Над крышей развевался красный флаг, рядом стояли несколько человеческих фигурок в зеленой форме. Приглядевшись, можно было увидеть, что они размахивают руками.

В школьном парке шла последняя часть митинга критики и борьбы: скандирование лозунгов. Рота за ротой непрерывно взрывались криком, словно по очереди палили батареи пушек. Долетавший из-за школьных ворот шум волновал сердце Бай Хуэй, словно гром боевых барабанов. Щеки ее разрумянились, жилки на руках, сжимавших винтовку, набухли.

Хэ Цзяньго большими шагами подбежал к взводу и громко крикнул:

— Товарищи! Сейчас мимо нас пройдут враги. Как нужно поступать с врагами?

Голос его звенел, как колокольчик.

— Бить! — в один голос выкрикнуло отделение.

Хэ Цзяньго удовлетворенно кивнул и бросил взгляд на Бай Хуэй.

Бай Хуэй не произнесла ни слова. В душе у нее были припасены слова покрепче.

Ворота открылись.

Стали выходить те, кого заклеймили как «преступников». Они шли, свесив головы, с опущенными руками, медленно передвигая ноги. По сторонам шагали школьники с винтовками, словно вели колонну пленных.

Мало-помалу Бай Хуэй разглядела всех. Высоких, низких, мужчин, женщин, толстых, тонких, седых, с проседью в волосах, черноволосых; были и бритые наголо. Для них больше не светило солнце. Озлобленность, уныние, покорность. Позади них толпа учащихся выкрикивала лозунги.

Хэ Цзяньго сказал ей на ухо:

— Оставь узкий проход и прикажи им идти по одному. Пусть покаются. Кто честно признает вину, того выпустим. Того, кто не покается честно, хорошенько проучим.

Линия ограждения расступилась, оставив узкий проход.

Бай Хуэй со своей деревянной винтовкой встала с одной стороны, Хэ Цзяньго, заложив руки за спину и напустив на себя важный вид, встал с другой. Первый пленный подошел к пропускному пункту и остановился перед наставленной на него винтовкой Бай Хуэй.

— Ты кто такой?

— Я? — Худой человек с длинными волосами поднял голову и сказал: — Я служащий библиотеки. В прошлом я исполнял… исполнял особые поручения Статистического управления гоминьдана… Но с этим давно уже кончено.

— Ну ты, вонючка! — сердито заорал Хэ Цзяньго. — Что значит «кончено»? Сегодня это не считается! Ты прихвостень идущих по ревизионистскому и капиталистическому пути! Буржуазные реакционеры замышляли измену, они хотели использовать таких, как ты, для того, чтобы сорвать наступление рабочего класса! Если бы не твои идущие по каппути покровители, тебя уже давно бы стерли в порошок! И ты еще не признаешь своей вины?

— Я виноват, я очень виноват! Я выполнял особые поручения. Мои преступления перед народом невозможно искупить…

Человек покорно сказал то, что требовали от него Хэ Цзяньго и стоявшая вокруг толпа. Он не посмел больше отпираться и лишь украдкой бросил взгляд на Бай Хуэй. Бай Хуэй увидела, какое у него злое лицо — желтое, без единой кровинки, вытянутое и напоминающее по форме подошву, с отвислыми щеками, прорезанными глубокими морщинами. Уголки его рта загибаются вниз, как у человека, привыкшего повелевать. Сразу видно, что негодяй! Но в этот момент на его лице были написаны только покорность, раболепие и страх.

«Он исполнял особые поручения, — думала Бай Хуэй, — был тайным пособником контрреволюционеров. На его руках кровь героев революции, его душа — куча черной, смрадной грязи». Бай Хуэй прежде видела в кино и на картинках омерзительных агентов по особым поручениям, и этот человек был одним из них! Она сердито крикнула:

— Ну ты!.. Признаешь свою вину?

«Агент по особым поручениям» опустил голову.

— Признаю, признаю. Я исправлюсь, искуплю свои злодеяния!

Он был сама покорность. Каялся он искренне или лицемерил — разобрать было трудно. Лицо Бай Хуэй стало совсем белым.

Хэ Цзяньго не хотелось тратить на него много времени, и он крикнул:

— Проваливай!

Чиновник по особым поручениям ушел. На его место встал седой широкоплечий, крепко сбитый мужчина в спортивных тапочках. На губах его чернела запекшаяся кровь.

— Ты кто такой? — спросил Хэ Цзяньго.

— Из стоящих у власти.

— Признаешь свою вину?

— Признаю. Я шел по ревизионистскому пути. Я подвергся критике революционных коллег по школе! — с готовностью ответил он тихим голосом.