Повести и рассказы

— Дацзыбао? Это лучшее средство смыть с себя грязь, без них не обойтись. Есть, конечно!

У Бай Хуэй отлегло от сердца. Она так верила отцу! Он все делает правильно. И верно, тот, кто живет не для себя, должен смотреть широко на вещи и приветствовать всякую критику. Не поговорить ли ей с отцом?

В последнее время борьба со стоящими у власти разгорелась вовсю. Так было и в школе Бай Хуэй. Девушка больше не решалась расспрашивать отца и узнавать его настроение. Ей никак не удавалось поговорить с ним. Обычно отец приходил очень поздно, молча ужинал, скрывался в своей комнате и сидел в облаке табачного дыма. Так жизнь у них шла порознь и все же на один лад. Она уходила изменять жизнь других, другие приходили изменять жизнь ее отца. Но она верила, что так и надо, хотя на душе у нее стало неспокойно.

Сейчас она думала: «Пришлось ли отцу сносить побои? Его нельзя бить. Потому что он совсем не такой, как та учительница. Отец — настоящий революционер, а та учительница — враг».

Она не чувствовала вкуса еды. Воспоминания о вчерашнем дне беспокойным червячком шевелились в ее душе, и она не могла отогнать их. Нет, этот червяк выест ей всю душу! Такого с ней еще не бывало. И сказать об этом не скажешь, и не сказать тяжело.

— Папа, как, по-твоему, надо поступать с врагом?

Глаза отца за очками округлились. Таких вопросов дочь еще не задавала. Неужели в жизни она слишком рано узнала ответы на все вопросы, а теперь ей приходится обдумывать все заново? Или ей открылось нечто новое? Отец ничего не сказал.

— Папа, что раньше делали с врагами, которые попадали в плен?

— Ты знаешь, дочка. У партии был твердый курс!

— А если он упорствовал, что с ним делали? Били?

— Бить?! Это не политика партии, не политика председателя Мао! — Отец вдруг вскипел, что с ним бывало редко. Бросив очки на стол, он поднялся, сделал несколько шагов и яростно тряхнул головой. — Только враги били пленных! Они были слабы, поэтому они лгали, боялись правду говорить и не могли правдивым словом убедить людей! Я… как-то в бою взял в плен вражеского солдата. Командир роты услыхал от других пленных, что тот был из бедных крестьян, и приказал мне дать ему работу. Я пошел к нему, а он уперся, не стал меня слушаться. Я разозлился, дал ему оплеуху. Ротный обругал меня, сказал, что я нарушил закон, велел мне быть с пленным помягче. Вот я и стал ходить к нему и все говорил, говорил с ним. И что ты думаешь? Все-таки перевоспитал его! Вот тогда только я понял, что такое революция. Нужно не просто убивать врага на поле боя, главное — победить вражескую идеологию, а это куда труднее. Потому что вражеская идеология гнездится не только среди врагов. Тот перевоспитанный мной пленный вступил в народную армию, служил со мной в одном взводе. Он понял, кто его настоящий враг. Поэтому и в бою дрался смело, имел заслуги. Я дал ему рекомендацию для вступления в партию… Конечно, сейчас из-за этого кое-кто говорит, что я пустил в партию врага. И еще… — Он осекся, словно гнев, теснившийся в его груди, не дал ему говорить. Не договорив фразы, он кончил: — В революции нужно сначала отделить врагов от своих, и еще нужно отделить истину от лжи. Враги и мы, истина и ложь… вот что нужно разделить, рано или поздно четко разделить!

Впервые отец произнес перед дочерью такую длинную речь. Видно, в его душе накопилось много слов.

Отец поднял руку, взглянул на часы, поспешно схватил очки и надел на голову старую военную фуражку. В последнее время эта фуражка стала отцу немного велика.

— Ну, я пошел. Пора на работу.

Отец ушел. Его слова словно сломали какую-то преграду в мыслях Бай Хуэй.

Лучи солнца продвинулись от светлой спальни к темному коридору и постепенно стали опять отступать.

Бывает, что вопросы помогают вырасти, повзрослеть сразу на много лет.

В дверь постучали. Она открыла. За дверью стояла толстая девушка с большими круглыми глазами. Левый глаз у нее чуть-чуть косил; аккуратно уложенные волосы отливали матовым блеском, гребенка в волосах сидела чуть-чуть неровно. На девушке была зеленая военная форма, через плечо был перекинут солдатский вещевой мешок.

— Ну что? Не узнаешь? Спишь еще! — сказала она со смехом.

— А, Инъин, заходи…

Девушку звали Ду Инъин, она и Бай Хуэй были одногодки, поэтому оказались в одной роте, но в разных взводах. Отец Ду Инъин служил в армии, был комиссаром полка. Четыре года назад она вместе с отцом приехала в этот город. В школе она попала в один класс с Бай Хуэй, сидела с ней за одной партой. Жили девушки тоже по соседству и очень сдружились. Ду Инъин была доброй, легкомысленной, уступчивой и не любила много думать. Из-за того, что она с детства страдала болезнью сердца, родители чересчур опекали ее, и она жила не ведая забот. О всех своих делах она рассказывала Бай Хуэй и просила ее совета. Бай Хуэй тоже рассказывала ей про свои дела, но не интересовалась ее мнением. Она говорила с подругой лишь после того, как уже сама приняла решение.

Ду Инъин сказала Бай Хуэй, что Хэ Цзяньго просит ее поскорее прийти в школу, сегодня утром опять будет большой митинг.

Они вышли на улицу. Бай Хуэй плотно сжимала свои тонкие губы. Ду Инъин, широко раскрывая рот, возбужденно рассказывала про Хэ Цзяньго. Она завидовала ораторским способностям Хэ Цзяньго и очень жалела, что сама не была такой речистой и в споре не умела сразу найти нужных слов; иногда она точно знает, где истина, а не может это выразить; а бывает и так, что она понимает свою правоту слишком поздно…

— Инъин! — Этот окрик, казалось, должен был пресечь бесконечные рассуждения собеседницы Бай Хуэй.

— А?

— Ты как думаешь, надо или не надо бить классового врага?

— Бить? Надо! А ты как думаешь?

— А надо бить его до смерти?

— Да как его забьешь-то до смерти? — ответила со смехом Ду Инъин, нисколько не задумавшись.

Бай Хуэй легонько стукнула Ду Инъин по руке и сердито сказала:

— Эй! Ты не ответила на мой вопрос!

Тут Ду Инъин сообразила, что с ее подругой творится что-то неладное. Непонятно почему ей вдруг стало не по себе. Вчера они не виделись, и она даже представить не могла, отчего Бай Хуэй так расстроилась.

Они подошли к школе. Во дворе школы шел митинг. Президиум размещался на высоком кирпичном помосте. Раньше на уроках физкультуры учителя показывали упражнения, стоя на этом помосте. Теперь помост застелили тканью, над ним повесили красный флаг и огромное полотнище. На полотнище крупными иероглифами было написано: «Собрание красных охранников школы Хунъянь по критике преступных действий контрреволюционных, ревизионистских элементов и поганой нечисти». Под помостом стояла толпа учащихся, сплошь одетых в зеленую военную форму. В воздухе стоял пронзительный свист металлических свистков, человеческой речи почти не было слышно. По краям площади выстроились школьники с красными повязками и деревянными винтовками…

Собрание проходило очень торжественно. Все стояли с важным видом, никто не улыбался. Школьники напоминали бойцов перед боем, ловивших еще не ощутимый запах пороха. С некоторых пор Бай Хуэй уже привыкла к этой атмосфере, и все же, когда она окуналась в нее, сердце ее всякий раз невольно начинало биться сильнее.

Она нашла свой взвод. Заместитель командира взвода Ма Ин — маленькая, хрупкая девушка — уже построила бойцов. Бай Хуэй встала позади и стала перешептываться с Ма Ин и другими школьницами. Никто и словом не обмолвился о вчерашнем происшествии.

Хэ Цзяньго решительно вышел из толпы, он еще издали разглядел Бай Хуэй.

— Бай Хуэй, иди сюда вести сегодняшнее собрание!

Хэ Цзяньго и Бай Хуэй — самые волевые среди учащихся.

— Нет, нет, веди ты! — отнекивалась Бай Хуэй.

Горящие глаза Хэ Цзяньго впились в осунувшееся лицо Бай Хуэй.

— Тебе нездоровится?

— Ага!

Хэ Цзяньго сразу понял, что дело тут еще в чем-то, и сказал:

— Ну ладно. Я буду вести!

На помосте выросла долговязая фигура Хэ Цзяньго. Звонким металлическим голосом он объявил собрание открытым, словно дал сигнал в атаку. Люди, выбранные объектами для критики, в сопровождении конвоиров с деревянными винтовками один за другим поднимались на помост под оглушительные крики толпы. На помосте они встали плотной кучкой. Сгорбившись, понурив головы и опустив руки, они жались друг к другу, как склоненные над рекой ивы. Они знали, что сейчас на них хлынет поток обвинений, брани и попреков.

Но вот на помост взобрался, опираясь на костыль, хромой юноша. Его обвинение накалило страсти до предела.

Раньше он был знаменитым среди школьников города чемпионом по прыжкам в высоту. Он обвинил учителя физкультуры Ли Дуна в том, что тот соблазнял его званиями «лидер спортивного движения», «чемпион», «обладатель кубка», что он вскружил ему голову обещаниями славы. Он сказал, что Ли Дун, «словно черт», с утра приходил к нему домой и звал тренироваться. В конце концов он выбился из сил и сломал себе ногу. Нога срослась неправильно, и он остался на всю жизнь калекой.