Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

На следующий вечер Васька принес Федору чисто переписанный в тетрадку список. Перелистывая тетрадку, Федя сначала полюбовался женским почерком Васьки. Газукин ухитрялся навязывать бантик почти на каждой букве. Но старание Газукина сказалось не только в этом. Против каждой фамилии можно было найти полную анкету, включая даже семейное положение будущего ученика. А когда Федя перелистал весь список, он задумался над последней страницей: в списке значилось 120 человек.

— А тут я записал, что говорят ребята, — сказал Газукин, передавая Феде записку. И Федор прочитал: «Игнатов хочет в драмкружок. Леонов — баян. Кликуев и Барулин — у них есть ружья. Кружок охотников».

Федор показал список Володе Цветкову. Как только Федор вошел в его комнату, Володя стал перекладывать листок бумаги на пустом столе, он словно стыдился Феди. А когда Цветков просмотрел список, он даже покраснел и несколько секунд сидел молча, опустив глаза. Впрочем, Федор не задумывался над этим.

— Вот видишь — список, — сказал он. — И знаешь, я думаю, скоро можно будет организовать кружки…

— Ты не слышал ничего? — спросил Володя, глядя в стол.

— А что?

— Заметку твою обсуждали. У Медведева совещание было. — Он выжидающе посмотрел на Федора и поднял бровь. — Да-а…

Наступило молчание.

— Правильная заметка! — громко и неожиданно сказал Володя, выпрямился и посмотрел на Федора в упор. — Надо тебя, товарищ Гусаров, в комитет избрать. Чтобы ты не лодырничал. — Он засмеялся. — Чтоб работал.

— Я и говорю, кружки вот…

— Не торопись. Послушай. Ты мне добейся сперва, чтоб к маю постановку приготовили. Тогда уже принимайся за хор или еще за что-нибудь одно. А вообще, не торопись. Подожди немного — будут кой-какие решения, — сказал он таинственно.

Он действительно что-то знал — в первых числах апреля Федора вызвали в управление, и там Середа объявил ему, что он отныне будет «и. о. директора» комбинатского Дома культуры.

— На завод можешь не возвращаться, есть приказ, — сказал он.

«Легко, просто, — удивился Федя. — Откуда такая легкость?»

— Да-а, — сказал он, весело глядя в глаза Середе, и сел на новую табуретку посреди комнатки.

Середу это не смутило.

— Да-а, — сказал Федя, все шире улыбаясь. — «Все находится в развитии! Забегать нам никто не позволит!»

— Ну и что? — Сёреда посмотрел на него через очки усталыми добрыми глазами. — Ну и что? Ну и ошибся. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Ясно? Ничего страшного в том нету. Нужно только иметь смелость и признать…

— Да-а, — сказал Федя еще веселее. — Золотые, золотые слова! Газеты-то, журналы придется в Дом культуры переадресовать?

— Глупости, чепуха какая, о чем говоришь, — сказал Середа сухо и нахмурился. — Конечно! А куда же? Они на то и выписаны.

Когда Федя уходил от него, Середа удивленно и недружелюбно блестел очками ему вслед. И сам Федя удивлялся: вот и нет стены! И Фаворов уже не смеется, а пристально оглядывает Федю, встречаясь с ним на улице.

«Что же я сделал? Что тут сложного?» — думал Федя и однажды задал этот вопрос Герасиму Минаевичу.

— Смелость — простая вещь, — сказал механик, едко затягиваясь цигаркой, задумчиво опуская голову в клубы дыма. — Простая вещь, но доступна не всем. Смелому это пустяки, то что ты сделал. А трус удивляется. Побольше бы смелых людей. Да поменьше тех, кто только шепотом говорит. Вот бы некому было и удивляться на тебя. А то, что ты сказал «легко и просто», это, милок, ты еще пересмотришь.

— Он прав, — сказал Самобаев, кивнув на механика. — Мы с тобой, Федя, еще будем на этом топчане совет держать, как и что, голову твою обдумывать.

— Во-во-во! — запел Аркаша. — Это я и хотел сказать! Не пойму — это же все-таки орган, газета! Все время хвалила Медведева. Как это так:

вдруг «редкостный равнодушный»? Смотри теперь вот… И чего тебе не хватало?

Чего не хватало Федору? Когда-то он завидовал инженеру Алябьеву, мечтал о том, чтобы получить хотя бы сотую долю той платы, которую получает Алексей Петрович от всех людей поселка за свою смелость и любовь к людям. Федя получил эту сотую долю — с него словно слезла серая шкура маленького, не нужного никому человека. Его радовало чувство ответственности, которое все чаще приходило к нему.

Но ему все время не хватало чего-то. Шла весна, все ниже садились и рушились темные караваи снега, длинные сосульки от крыш до земли сверкали по углам бараков. Вот их срубили, сбросили с крыш снег, и от черного толя пошел пар, над бараками заструился волнами теплый воздух, напоминая о чьих-то легких волосах. Однажды, поздно вечером, сквозь весенний близкий шум леса Федор услышал незнакомые звуки, словно ветер играл в горлышке бутылки. Нет, это дужки ведер слабо позванивали — кто-то вдали прошел к колодцу. И вдруг Федя понял — это гуси летели в темноте на север, несли на крыльях тепло и радость северянам. Вся темь отовсюду слала земле эти звуки. Федя чувствовал над собой в вышине огромные массы весеннего ветра. Ветер быстро гнал не видимые в темноте тучи, то открывая, то закрывая тревожно мигающую, отставшую от подруг звезду.

Все двигалось вперед, и с каждым днем росло в груди Федора голодное чувство — он ждал встречи с Антониной. Сергеевной. Он был готов к этой встрече. Теперь ему незачем было прятаться, скрывать от нее что-нибудь. Он сам был готов вместе с нею посмеяться над тем неудачником с колючими глазами, который в ноябре ударился о столб, хотел своротить с места мастерскую!

Числа двенадцатого апреля к нему в красный уголок забежал Володя Цветков и передал сложенную вчетверо бумажку.

— Записка от девушки, — сказал он.

У Федора даже дыхание перехватило, когда он начал разворачивать эту бумажку. Вот что было в записке: «Завтра, 14 апреля, в 8 часов вечера, в красном уголке состоится общее собрание рабочих и ИТР карьера, дробильно-размольного завода и транспортной конторы, посвященное подведению итогов социалистического соревнования за I квартал».

— Это текст. Напиши, — сказал Володя, смеясь. Он видел, что шутка его попала в цель. — Напишешь — и повесь.

Утром четырнадцатого апреля Федор надел свой как раз в меру поношенный костюм и неторопливо побрел по липким от грязи доскам в столовую. Он дал небольшой крюк и прошел мимо окна Антонины Сергеевны в бараке ИТР. Окно это было завешено изнутри белой занавеской. Он чувствовал, что Антонина Сергеевна приехала, но что делать?

Полдня Федор занимался Доской почета, которую Самобаев заново покрасил. Старые Портреты Федя снял. Вместо них Середа принес новые. И на этот раз он взял из пачки фотографию Антонины Сергеевны, ту же самую. Но уже не отложил в сторону, нет. Он посмотрел в лицо ей, вздохнул. «Волевая девушка…» и положил в пачку.

— Ее и Алябьева вверху сделай, рядышком. Это самые у нас передовики.

Днем Федя опять прошелся мимо барака ИТР. Занавеска в окне Антонины Сергеевны была на месте. Федя замедлил шаг у этого окна, остановился. И вдруг занавеска решительно улетела в сторону, окно с треском распахнулось, и показался в нем в майке и подтяжках Фаворов. Посмотрел направо, налево и запел: «Три дня прошло как Нина, как Нина, как Нина…»

Поделиться с друзьями: