Повести и рассказы
Шрифт:
На комитете Зина не выступала. Да и вообще, кроме Николая Николаевича, там, по сути дела, не выступал никто.
Только вначале Костя рассказал про анкету, продемонстрировал последний номер областной комсомольской газеты с заголовком на полполосы: «Зритель проголосовал за любовь». И познакомил главного режиссера с замыслом комсомольцев.
Николай Николаевич поддержал его сразу, не задумавшись ни на минуту. Он поправил свои манжеты, поднялся и протянул руки навстречу членам комитета, словно хотел заключить их в объятия.
— Это
Зина давно заметила, что современные дети раздражали главного режиссера. Он не прощал им ничего: ни громкого смеха, ни оброненного в зале номерка, ни странного, как ему казалось, стремления обязательно осмотреть в фойе фотографии, а некоторые потрогать руками; обязательно попить фруктовую воду в буфете, обязательно сходить в туалет.
— Мне кажется, что спектакль для них вовсе не самое главное, — сказал он однажды Зине.
— Вы были ребенком? — спросила она его.
Николай Николаевич задумался, словно бы вспоминая.
— Таким не был, — ответил он. — А эта их манера заглядывать в зал до звонка?
Когда Николай Николаевич погоревал на комитете о том, что современные дети взрослеют не так уж рано, Зина сказала:
— И правильно делают. Куда торопиться?
— И все же чем скорей они приобщатся к большим философским мыслям и большим человеческим переживаниям, даже страстям, тем будет лучше! — воскликнул Николай Николаевич. — Тем скорее они станут людьми!..
Он часто говорил о том, что дети с годами должны стать людьми. Зина однажды возразила ему: «Они давно уже люди, Николай Николаевич!» Но на комитете она промолчала.
А Николай Николаевич заговорил о ранней трагедии Шекспира. Он знал имена всех актеров, которые когда-либо с успехом исполняли роли Джульетты и Ромео, а с некоторыми из них даже был знаком лично. Имена великих английских и итальянских актеров он произносил так, как они произносятся в Англии и Италии, поэтому Зина эти известные ей имена либо узнавала с трудом, либо вовсе не узнавала.
Члены комитета притихли: слушать Николая Николаевича было интересно. «Он был бы прекрасным гидом!» — подумала Зина.
— И только с одним вашим предложением я не могу согласиться, — сказал в заключение Николай Николаевич. — Хоть отказаться от него нелегко… Да, нелегко, но пусть уж в будущем спектакле все будут молоды: автор, герои, актеры… И режиссер! Зачем же так беспощадно подчеркивать мой возрастной отрыв от вас всех?
«Почему он отказался ставить этот спектакль? — размышляла Зина по дороге домой. — Что его пугает? Быть может, не что, а кто? Все еще не решается вступить в соревнование с Петром Васильевичем?»
Зина вспомнила фразу, которую
произнес в ее присутствии один молодой журналист: «Лучший редактор журнала это тот, который не мешает коллективу делать журнал!» Фраза показалась Зине циничной, и она ответила журналисту что-то такое, после чего он весь вечер называл ее «блаженной». Прозвища с непостижимой быстротой приобретают популярность: уже через неделю «блаженной» Зину стали называть многие.«Журнал без редактора? — думала Зина по дороге домой. — Не знаю… По-моему, ерунда! И театр, я уверена, без режиссера не может существовать, как дети без матери. Если родной матери нет, ею становится другая… приемная. Интересно, кто станет нашей приемной матерью?»
После беседы с Иваном Максимовичем Зина задавала себе и другой вопрос: «Неужели никто, кроме меня, не испытывает тревоги? Вот хоть Ванечка или Костя?» И сама себе отвечала: «Трево-о-жатся… Но у них просто больше терпения, чем у меня! Хотят найти общий язык…»
Со вчерашнего дня Зина ощущала настойчивую потребность встретиться с Ксенией Павловной и Лерой. Она хотела высказать им все то же самое, что сказала Ивану Максимовичу и Косте, чтобы не получилось, что она действует втайне от них. Вчера вечером у Патовых никого не было дома…
Поднявшись на третий этаж, Зина подошла к двери Патовых. По привычке заглянула в дырочки почтового ящика. Там что-то белело. Но это не могло быть письмо Петру Васильевичу: все друзья Петруши давно уже знали его новый адрес.
Ксения Павловна была дома одна. Она встретила Зину с какой-то особой, подчеркнутой радостью.
— Заходите! Скоро придет Николай Николаевич! Его вызвали на заседание комсомольского комитета…
— Пригласили, — поправила Зина.
— Ну да… Конечно же, пригласили. Я волновалась… Я всегда волнуюсь, когда его куда-нибудь вызывают. Пока он не позвонил, я сходила с ума!
Зина смотрела на растерянную, трогательно-беззащитную Ксению Павловну и думала, что ни за что не сможет стать злым гением этой женщины. «Зачем я нападаю на Николая Николаевича? — неожиданно подумала она. — Ведь еще ничего не известно. У Ивана Максимовича опыт общения с главными режиссерами гораздо больше, чем у меня. И он ждет… Он надеется. А меня, как всегда, заносит!»
— Пойдемте ко мне, — предложила она Ксении Павловне. — Ничего существенного у меня дома нет. Но есть чай с конфетами и пряниками. Я переняла у своих дорогих зрителей любовь к дешевым конфетам и мятным пряникам. Им ведь все равно: леденцы или трюфеля, было бы сладкое!
— И мне все равно, — сказала Ксения Павловна. — Но скоро придет Николай Николаевич… Мы бы все втроем посидели. Это было бы для него сюрпризом!
— Не сомневаюсь, — сказала Зина. И тут же подумала: «Зачем я опять?..»
— Я очень хочу, чтобы вы были друзьями, — почти что с мольбой произнесла Ксения Павловна.
— Я плохо училась по математике, — сказала Зина. — Но некоторые формулы запомнила на всю жизнь. Вот, например: две величины, порознь равные третьей, равны между собой! Мы с Николаем Николаевичем порознь любим вас, и это залог наших с ним будущих дружеских отношений.