Повести, очерки, публицистика (Том 3)

– Чистое ты чучело, Антонидка! На огород только поставить. Вся в мать покойницу вышла. Экая же краля была. О пасхе ее через платок поцелуешь, так до вознесения отплевываешься.

"Средненькая" красота краснолицей, белобрысой, жидковолосой, смолоду расплывшейся невесты долго останавливала и Бурого, но в конце концов истоминские капиталы перетянули. Бурый женился и... жестоко просчитался.

Старик не пожалел денег на свадебный шум, не поскупился на приданое женское тряпье, но денег не дал ни копейки.

– Умненько жить станете - сами наживете.

Надежда получить наследство тоже не оправдалась. После Октябрьской революции и гражданской войны даже в ближайших к Нагорью деревнях осталось лишь туманное и какое-то очень далекое воспоминание о деревенском богачепароходовладельце.

– Точно, был такой... а куда он потом делся - не знаю. Убежал, может быть, а то и умер. Старик ведь. Давно такому по годам пора в могилу. Пароход один у красных был, и теперь он ходит по дачной линии в верхнем плесе. Другие два, которые у белых были, сгорели. Это, когда они из города отступали, так флот речной жгли. Нефть в реку выпустили. Мост еще тогда подорвали... Одним словом, поминки себе справили... Мельница у старика была, так она за риком теперь. Только это пустяковое дело. От скуки, что ли, держал старик эту мельницу. Маломальская мельниченка. Ничего по- настоящему не осталось.

Когда такие разговоры велись при Буром, он их неизменно поддерживал:

– Чему и остаться, коли все деньги в пароходах были, - а сам думал: "Оставил старый чорт наследьице... Куда бы только сбросить... Никто не подберет".

"Наследьице", действительно, было не из важных. Безобразие жены и то, что она к тридцати годам превратилась в пыхтящую пирамидку из трех шариков разного размера, было еще вполгоря. Хуже, что она отличалась необыкновенной страстью к нарядам, и каждому встречному готова была сказать: "А у моего тятеньки свои пароходы были".

Бурый, случалось, бил ее за такое непонимание своего настоящего положения, но это мало помогало. Стоило кому-нибудь из городских заехать в Нагорье, как Антонина Архиповна нарядится и уж как-нибудь ввернет заветное словечко: "Тятенька у меня пароходы содержал. Слыхали, может быть, истоминские?"

III

Уводя своих гостей от неприятных разговоров на улице, Бурый не знал, как ему быть дальше.

"Выпалит дура про пароходы при таком вот, - думал он о Преснецове. Сплавить бы колоду куда-нибудь".

Чтобы выиграть время. Бурый предложил приезжим осмотреть свое хозяйство. Рассчитывал показать, какой он "культурный хозяин" и как "помогает советской власти".

Удачи, однако, и здесь не вышло. Приезжие, видимо, мало знали сельское хозяйство и в самых чувствительных местах разглагольствований Бурого безразлично поддакивали.

"Пропал заряд", - решил про себя Бурый. Вороная, белоногая красавица Стрелка тоже не произвела должного впечатления. Оживился лишь "немец", который заговорил на самом чистом русском языке.

– Такую на Московском ипподроме выпустить не стыдно. Картинка! Кто наезжал? Откуда вы умеете? С секундомером? Сколько дает? Без сбоев?

Старик инженер даже удивился:

– У вас-то это откуда, Валентин Макарович, интерес этот, а?

– Люблю, знаете, Платон Андреевич. Предпочитаю, этот вид спорта всем остальным.

– Вот я и спрашиваю, откуда это, а? Инженер строитель, и вдруг секундомер, сбои и прочие штучки? В кавалерии были или в тотошке, а? пристрастье имеете?

– Каждый развлекается как умеет, - сухо ответил "немец" и добавил: Кто на Казбек лезет, а кто на дно, рюмки глядит. Не стоит разбирать, почему один любит арбузы, а другой кружева на живой подкладке.

– И замолчал, приняв тот деревянный вид, с каким не расставался с начала поездки.

Преснецов, с любопытством прислушиваясь к разговору инженеров, протянул длинную руку к лошади и ухватил ее за челку, но Стрелка вскинула головой и показала зубы.

– Ишь ты! Не признала, видно, хозяина!
– усмехнулся Преснецов.

Бурого передернуло от этих слов, но он сдержался. Дальше ведь еще хуже будет. "Придется свою колоду показать, а она ляпнет о пароходах. Убить мало, холеру".

Неожиданно выручила Фаина. Высунувшись из окна верхнего этажа, она спросила

– Евстигней Федорыч, низом пройдете или парадное открыть?

– Приготовила все?

– А как же... Помыться с дороги... самовар, поставлен. Вели уху варить, рыбы надо.

– Тоня там?

– Нет еще... Не управилась, видно, - улыбнулась Фаина.

– Отвори тогда. Удобнее будет. А я за рыбой сбегаю. Когда приезжие поднимались за Фаиной по крутой лестнице в верхний этаж, Бурый забежал вниз и зашипел на жену:

– Разукрасилась, куча! Отрепье последнее надо,, а она шелковое напялила. Как у березового пня ума-то... "У тятеньки свои пароходы были", передразнил он.
– Ляпни только про это - изувечу!
– И в виде задатка Бурый сунул кулаком в среднюю шаровидность.

Антонина вскрикнула, но Бурый так свирепо посмотрел на нее, что она сейчас же стихла, только прошептала:

– Что ты, что, Евстюша?

– А то... Сдирай эту шкуру, надень самое простое... Слышишь? Да о пароходах у меня чтоб - ни-ни... Знаешь, - перешел Бурый на ласковый тон, лучше бы ты совсем не показывалась...

– А как же?.. Чай кто разливать будет?

– Фаинка пусть разольет...

– Вон что!
– вдруг визгливо вскрикнула Антонина.
– Это чтоб в своем- то доме... полюбовницу завел... за хозяйку допустить. Не бывать этому. Пока жива буду, не допущу.

Бурый зажимал рот жене, но она вырывалась и продолжала выкрикивать.

Как большинство некрасивых женщин, Антонина была ревнива и уже давно подозрительно смотрела на отношение Бурого к Фаине. Предложение Бурого оказалось последней каплей, переполнившей чашу, и Антонина перестала стесняться. Бурый избил бы ее, если бы не было правды в ее словах. В мыслях он давно уже ставил Фаину на место своей постылой жены. Обратился к сидевшей тут же старухе матери.

– Хоть бы ты, мамонька, образумила дуру. Кричит ни-весть что, а вверху посторонние люди. Да замолчи ты, куча!
– уж сам крикнул он на жену.

Старуха, мать Бурого, казалась равнодушной. Перебирая спицы вязания, она откликнулась на какие-то свои старушечьи думы.

– Я же тебе, Тонюшка, говорила, а ты все спорила! Печь видеть, беспременно к печали.- И, немного оживившись, стала рассказывать: - Сажу будто я хлебы, а печка долгая-предолгая... конца ей нету...

Бурый махнул рукой и вышел.

Крик внизу был слышен приезжим, и Преснецов спросил у Фаины:

– Наследство делят?

– Кто их знает, - ответила Фаина.
– Из-за нарядов, поди...