Повести. Рассказы

— Так почему же, черт вас дери, сразу не доложить, не рассказать, если ты честный человек, а не шкурник, если совесть есть и башка на плечах!..

Капитан в ярости метался по каюте, наступал на горбящегося Клячко. Вид у того был жалкий, затравленный. Только сейчас Звонарев увидел, что он уже не молод — цыплячью шею над воротником избороздили глубокие морщины.

— Испугался я…

— Испугался-а?! — Щеки капитана налились багровой краснотой. — Сукин сын! От страха, значит, убил Шуранову?

Клячко вздрогнул, ошалело посмотрел на капитана.

Звонарев отвернулся, невозможно было смотреть на это изуродованное страхом лицо.

— Не я… не мог я… — бормотал Клячко, отступая к двери.

— Сядьте! — приказал капитан. Он выглянул в коридор. — Боцмана ко мне! Вы… — Он снова повернулся к трясущемуся Клячко. — Вы хуже убийцы! Два часа назад Шуранову можно было спасти. А теперь? Где мне ее теперь искать?!

— Итак, — вставил слово Звонарев, — когда вы, не найдя в красном уголке помполита, вернулись назад, Шурановой уже не было?

— Да, да… — торопливо, захлебываясь от страха, заговорил Клячко. — Я спустился к ней в каюту. Никого. Я решил, что она сама нашла Василия Егорыча. — Он кивнул в сторону помполита. — Мне сказал пассажирский помощник, что он у капитана… Я подумал, она сама ему все доложила, что так даже лучше, зачем мне ввязываться в это дело?.. И пошел к себе в каюту…

— И спокойно лег спать, — вставил капитан.

— Нет, я не спал, я не мог спать, — взволнованно оправдывался Клячко, как будто это обстоятельство — спал он или нет — решало все дело. — Мне было очень нехорошо, я сердцем чувствовал — что-то не так…

— Однако, когда все вокруг искали Шуранову, вы не могли уже не понять…

— Да, я, конечно, понял. Понял, что случилось непоправимое, и испугался за себя. По-настоящему, по-человечески испугался…

— По-человечески! — Капитан в бессильной ярости хлопнул кулаком по столу.

Вошел здоровяк боцман.

— Прибыл, товарищ капитан!

Капитан указал пальцем на Клячко.

— Арестовать! В каюте задраить наглухо иллюминатор, снять койку, матрац — на пол… Все крючки поснимайте, ремень у него из штанов выньте… В двери прорезать глазок!

— Понял! — выпучив глаза, сказал боцман. Вид у него, однако, был не очень понимающий. — Разрешите выполнять?

— И круглосуточную охрану! — вспомнил капитан. И повернувшись к Клячко, добавил: — Не найдем Шуранову живой, будем судить, как убийцу!

Боцман и Клячко вышли.

— Вы действительно были у капитана? — обратился Звонарев к помполиту.

— В девять? Да.

Капитан согласно кивнул.

— Надо выяснить у пассажирского помощника, спрашивал ли Клячко про вас. Капитан поднял трубку.

— Пассажирского ко мне!

— Не похож он на убийцу, Иван Афанасьевич.

— Оттого что трус, что ли?

— Не только…

— Пусть посидит, — недовольно буркнул капитан. — Не хватало еще, чтобы он за борт выкинулся или петлю на себя накинул. Так надежнее.

Он встал.

— Я на мостике.

В эту ночь никто из экипажа «Грибоедова» не сомкнул глаз. Валя, буфетчица капитана, носила в каюту кофе. Капитан находился на мостике, Василий Егорович и Звонарев терпеливо раскладывали пасьянс из фактов.

Валя поставила перед ними чашки с горячим кофе, осталась стоять у двери.

— Ты что, Валюта? — Помполит поднял на нее глаза.

— Я знаю, кто убил, — тихо сказала она.

— Так…

— Радист.

— Дальше…

— Девчонки видели, как Марина Киселева ночью в душевой наволочку стирала.

— Тю… при чем здесь радист?

— У них любовь. Это его наволочка. Девчонки с ней в одной каюте живут, Паша и Люба…

Помполит взглянул на Звонарева.

— Вы что-нибудь поняли?

— Где эта наволочка? — спросил Звонарев.

— Там и висит.

— Хорошо бы на нее взглянуть.

— Сейчас я скажу девчонкам, они принесут.

Валя вышла.

— Василий Егорович, попробуйте под каким-нибудь предлогом заглянуть в каюту к радисту. Тюриков его фамилия?

— Да, да. Сейчас. — Помполит грузно поднялся, усмехнулся у двери: — Ловкий из меня сыщик…

— Мэ… эта неважьможьно!.. — прогудел в коридоре знакомый голос. Дверь открылась, капитан пропустил впереди себя Катарикоса. Тот увидел Звонарева, повел мимо него холодным, неузнающим взглядом. Капитан указал рукой на кресло, но Катарикос не сел.

— Двьенадцать ноль я должен быть Фамагуста! Ви эта не понять. Русские привыкли тяп-ляп… мэ я как эта… имьею обязательств перед фирма… Бизнес… Эта большие деньги!..

— Боюсь, вы не поймете другое. — Капитан устало потер виски. — То, что жизнь человека, которого мы сейчас ищем, стоит гораздо больше денег. И до тех пор, пока он не будет на борту, наше государство, доверенным лицом которого я являюсь, готово нести любые убытки.

Звонарев с любопытством смотрел на Катарикоса. Маленький добродушный толстяк исчез. Его место занял совершенно другой человек — холодный самоуверенный барин, со злыми и ненавидящими глазами.

— Ви обьязан собльюдать срок! — с трудом сдерживая ярость, сказал Катарикос.

— Я обязан соблюдать многое. Например, морские традиции… Честь русского флага…

— Я радиографирую страховая компания Ллойда…

— Честь имею.

Катарикос хлопнул дверью и Звонарев сказал:

— По-русски-то как шпарит, собака! Днем совсем не умел.

Вошел помполит с наволочкой.

— Его, — сообщил он убито. — Радиста нашего.

Звонарев взял наволочку, внимательно рассмотрел ее на свету лампы.

— Марина Киселева — кто это?

— Сервизница. Хотите поговорить?

Болгарский сухогруз «Бургас», войдя в предполагаемый район поисков, снизил скорость до самой малой и медленно, галсами стал бороздить воды Эгейского моря. Два длинных луча прожектора ощупывали поверхность воды. Одна задругой взлетали в небо осветительные ракеты, все члены экипажа дежурили на палубе.

Капитан переходил с одного крыла мостика на другой, время от времени отдавая короткие команды: