Повести

– Вы можете поступить с нами как вам заблагорассудится, - сказал Сотников.
– Но не примешивайте

сюда женщину. Она ни при чем. Просто ее изба оказалась крайней, а я не мог идти дальше.

– Где ранен?

– В ногу.

– Я не о том. Где, в каком районе?

– В лесу. Два дня назад.

– Не пройдет, - глядя в упор, объявил следователь.
– Заливаете. Не в лесу, а на большаке этой ночью.

«Черт, знает точно или, может, ловит?» - подумал Сотников. Он не знал, как следовало держаться

дальше: неудачно соврешь в мелочах - не поверит и в правду. А правду о Дёмчихе ему очень важно

было внушить этому прислужнику, хотя он и чувствовал, что внушить ее будет труднее, чем какую-нибудь

явную ложь.

– А если я, например, все объясню, вы отпустите женщину? Вы можете это обещать?

Глаза следователя, вдруг вспыхнувшие злобой, кажется, пронзили его насквозь.

– Я не обязан вам ничего объяснять! Я ставлю вопросы, а вы должны на них отвечать!

«Значит, не удастся», - уныло подумал Сотников. Разумеется, из своих рук они никого уже не

выпустят. Знакомый обычай! Тогда, наверно, пропала Дёмчиха.

– Ни за что погубите женщину. А у нее трое ребят.

– Губим не мы. Губите вы! Вы ее в банду втянули! Почему тогда не подумали о ребятах?
– ощетинился

следователь.
– А теперь поздно. Вы знаете законы великой Германии?

«Законы! Давно ли ты сам узнал их, проклятый ублюдок? - подумал Сотников. - Недавно еще,

наверное, зубрил совсем другие законы!» Однако последний вопрос полицейского прозвучал несколько

двусмысленно - похоже, что Портнов не прочь был что-то переложить с себя на плечи великой Германии.

Сотников помолчал, а следователь поднялся, отодвинул кресло и прошелся к окну, сквозь решетку

рассеянно посмотрел во двор, где слышались голоса полицейских. Опять он носил в себе что-то

затаенное, особенно не напирал с допросом и то ли думал, как похитрее подловить его, то ли

размышлял о чем-то своем, постороннем.

В коридоре тяжело затопали, послышались голоса, ругань. По всей вероятности, там кого-то вели или

даже уносили. Когда толчея переместилась на крыльцо, следователь энергично отчеканил:

– Так, хватит играть в прятки! Назовите отряд! Его командира! Связных. Количественный состав.

Место базирования. Только не пытайтесь лгать. Напрасное дело.

– Не много ли вы от меня хотите?
– сказал Сотников.

Незаметно для себя он обратился к иронии, как обычно поступал в минуты неприятных объяснений с

дураками и нахалами. Конечно, для Стася или еще кого-нибудь из этих предателей его ирония была за

пределами их понимания - на этого же начальника она, кажется, действовала самым надлежащим

образом. До поры тот, однако, сдерживался, только однажды криво передернул губами.

– Куда шли?

– Мы заблудились.

– Не пройдет. Ложь! Даю две минуты на размышление.

– Не утруждайтесь. Наверно, у вас много работы.

Тут он угадал точно. Морщинистое личико следователя опять передернулось, но, кажется, он умел

владеть собой. Он даже не повысил голоса.

– Жить хочешь?

– А что? Может, помилуете?

Сузив маленькие глазки, следователь посмотрел в окно.

– Нет, не помилуем. Бандитов мы не милуем, - сказал он и вдруг круто повернулся от окна; пепел с

кончика сигареты упал и разбился о носок его сапога, кажется, его выдержка кончилась.
– Расстреляем,

это безусловно. Но перед тем мы из тебя сделаем котлету, Фарш сделаем из твоего молодого тела.

Повытянем все жилы. Последовательно переломаем кости. А потом объявим, что ты выдал других.

Чтобы о тебе там, в лесу, не шибко беспокоились.

– Не дождетесь, не выдам.

– Не выдашь ты - другой выдаст. А спишем все на тебя. Понял? Ну как?

140

Сотников молчал, ему становилось плохо. Лицо быстро покрывалось испариной, разом пропала вся

его склонность к иронии. Он понял, что это не пустая угроза, не шантаж - они способны на все. Гитлер их

освободил от совести, человечности и даже элементарной житейской морали, их звериная сила оттого,

конечно, увеличилась. Он же перед ними только человек. Он обременен многими обязанностями перед

людьми и страной, возможности скрывать и обманывать у него не слишком большие. Было ясно, что их

средства в этой борьбе оказались не равными, преимущество было на стороне противника: все, что

выставлял Сотников, с необычайной легкостью опрокидывал следователь.

Расставив ноги в обвисших на коленях бриджах, Портнов вперил в пего острый, теперь уже открыто

неприязненный взгляд и ждал. Сотникову было чертовски трудно, казалось, опять уходит сознание, он

обливался холодным потом и мучительно подбирал слова для ответа, чувствовал: это будут последние

его слова. Правая рука следователя медленно потянулась к пресс-папье на столе.

– Ну?

– Сволочи!
– не найдя ничего другого, выдавил из себя Сотников.

Следователь несколько поспешнее, чем надо было, схватил пресс-папье и пристукнул им по столу,

будто ставил последнюю точку в этом бескровном и тем не менее страшном допросе.

– Будилу ко мне!

В коридоре зычно раздалось: «Будилу к господину следователю!», после чего Портнов, обойдя стол,

спокойно уселся в кресле. На Сотникова он уже не смотрел, будто его и не было тут. Он закурил.

Сдается, его миссия была закончена, начиналось второе отделение допроса.

Внешне стараясь оставаться спокойным, Сотников весь напрягся, как только отворилась дверь и на

пороге появился Будила.

Вероятно, это был здешний полицейский палач - могучий, буйволоподобный детина с костлявым,

будто лошадиная морда, лицом. Неприятно поражал весь его кретинически-свирепый вид, но особенно

пугали вылезшие из рукавов большие косматые кисти рук, которыми впору было разгибать подковы.