Повестка в жизнь

Вышли из казармы и пошли по всей территории части, вглядываясь в ремни проходящих солдат, выбирая кто послабее. Мы провели около часа на улице, но все попадавшиеся солдаты не имели нужной вещи. Время заканчивалось, близилось вечернее построение, а за ним сон. А без бляхи время после команды «отбой!» могло оказаться для нас очень сложным, мы боялись вернуться в роту без добычи. Почти смирившись с неизбежностью, вдруг заметили одного уверенно шагавшего солдата. Он шел по освещенной дорожке, а затем, сменив курс, направился в сторону плаца, там мы и решили его встретить – в плохо освещенном углу.

Быстро всё рассчитали, бегом перебежали на противоположную сторону, а затем, как ни в чем не бывало, пошли навстречу этому солдату. Подходя ближе, мы распознали на его ремне «золотую бляху». Мы решили не упустить его, не испугаться в последний момент и, несмотря ни на что, снять ремень и исчезнуть в ночи.

Уверенно шагавший солдат не ожидал, что идущие навстречу так стремительно на него накинутся, он не успел даже крикнуть. Я зажал его руками, не давая возможности шевелиться, а товарищ резким рывком снял ремень и побежал. Я понял: бляха наша, и тоже пустился наутек. Этот пострадавший даже не попытался нас догнать, может, сам испугался. Довольные, в момент ставшие уверенными в себе, вернулись в казарму и передали деду заветную вещь. Но тут прозвучало неожиданное: дед приказал моему товарищу надеть ее на себя и носить.

Мы понимали, что не носить ему ее долго, старались передвигаться вместе, боялись попасться тому, с кого сняли. Да, товарищ и дня с ней не проходил, кто-то заметил и его лишили «золотой бляхи».

Вскоре вся рота пошла на стрельбы на полигон, расположенный за городом. Тут я впервые по-настоящему узнал, что такое на самом деле автомат, мне удалось пострелять из него вволю. В этой части патроны не жалели, т. к. не было никаких нормативов и теорий. Практика и только практика: зарядил, выстрелил и научился стрелять и поражать цель. И когда впервые пытался подстроиться под АГС, как учили в учебке, ротный посмеялся и показал, как нужно правильно стрелять из этого оружия. Я был поражен, как легко и просто попасть в цель и при этом уложить каждый ВОГ в намеченное место. Мое отношение к этому гранатомету сильно изменилось, вот был бы он еще полегче.

Нам, тем, кто приехал из учебки, было очень весело после таких стрельб, это действительно приятно, испытываешь невероятное ощущение, выпуская патрон за патроном. Пока шли в часть, сержант подошел к нам и сказал: «Вы слабые и не сможете постоять друг за друга!»

Мы ответили чуть не хором, что, конечно же, сможем.

На этом и закончили, но, когда пришли в казарму и почистили оружие после стрельб, этот сержант позвал нас в сушилку. Сушилка – это место, в котором очень жарко, оно без окон, с большим количеством батарей, создана для того, чтобы солдаты могли очень быстро высушить свою одежду.

Пришли, построились (это в армии какое-то обычное дело) зашел в сушилку этот сержант и сказал: «Готовьтесь!»

Нас было человек семь, все мы одного призыва, но еще очень плохо знали друг друга. Через пару минут зашел, наверное, самый сильный разведчик, проживающий с нами в одной казарме. Не говоря ни слова, он стал бить первого, потом второго, третьего, мы все стояли и боялись пошевелиться. Когда он дошел до четвертого и стал его избивать, я вступился, оттолкнул разведчика, не дал ему избивать четвертого. Разведчик накинулся на меня, тот малый вступился за меня и получил стулом по голове. Он нас бил, мы его толкали и оборонялись, вскоре всё это прекратилось, разведчик ушел к себе, а мы с товарищем пошли смывать кровь в туалет, к нам туда зашел сержант и сказал: «Вы, двое, будете нормально служить».

Этот случай, как многие другие, заставлял меня задуматься о себе: кто я? Как поступать, как вести себя? Всегда была какая-то грань, переступив которую, можно ошибиться, иногда лучше стерпеть, чем начинать драку, не имея за спиной надежных друзей. Это сложное принятие самого себя, даже часто было стыдно осознавать, почему не ответил, не дал сдачи. Такие ситуации в армии очень часто выявляли из массы солдат тех, которые разумно отвечали на провокации.

А если не толкать разведчика, а тоже бить? Мы бы имели все шансы с ним справиться. А что дальше? Естественно, за него заступились бы те, с кем он давно служит, избили бы нас. Ну и чего бы мы достигли, показали, что сильные и смелые, нет, скорее всего, все ожесточились бы против нас и не упускали случая унизить. На решительные действия нужно идти, когда есть надежда на победу, когда силы сколько-нибудь равны или когда ты готов пожертвовать собой ради собственных взглядов.

Полигон

Через некоторое время командование отправило мой взвод на полигон подготовить место для переезда всего батальона. Нашей задачей было поставить палатки на пустынном месте. Я, как и многие, ничего в этом не понимал – куда, что и в какой последовательности собирать. Разложив все части палатки на земле, нам всё же удалось поставить их. Одну за другой, много палаток, с дорожками, с пожарными щитами, – мы строили палаточный городок. Ночевали там же. Вначале мне даже нравилось: мало людей, никакой зарядки, плаца и остального солдатского быта. Мы просыпались, ели сухпай [11] , сооружали палатки, строили дорожки, обедали, иногда отдыхали несколько дней, как на даче. Построили палаточный городок, и к нам на полигон переехали все, в том числе и остаток нашей роты.

11

Сухой паек.

Так мы прожили недели две, и только потом на перевале (об этом ниже) я понял, что строительство нами палаточного городка на полигоне было проверкой.

И мало что изменилось бы, но офицеры не очень хотели жить в таких условиях, они оставляли лишь дежурного, а все остальные уезжали по своим арендованным квартирам в городе или в общежитие в части. Это в части наряд по роте, дежурный по батальону и спящие по соседству офицеры обеспечивали «разумную дедовщину», а оставленные почти без командования, в поле, мы не имели никакой защиты, даже косвенной.

Именно в этот период службы я испытал на себе настоящую дедовщину или жестокость. Нет, не клиническую, а скорее, глупую, слепую. Хотя еще в учебке я отчетливо понимал: уставщина гораздо хуже дедовщины, но то, что с нами происходило сейчас, не имело разумного объяснения. Этих солдат, издевающихся над нами, я ненавидел. Однако то, что с нами делали, не озлобило меня, а, напротив, стало примером слабости и разрушения мужского достоинства тех, кто применял к нам насилие. Через несколько месяцев мы, сплотившись, с легкостью поставили этих любителей жестокости на место.

Устав в армии – это как закон в государстве, но мне часто он казался скучным, безынициативным, что ли, для солдат. На мой взгляд, устав тесно связан с приказом командира, а дедовщина подразумевает собой несогласие с законом. Устав уравнивает всех солдат, делает их похожими, заставляя беспрекословно выполнять любую задачу. Я бы разделил порядок в армии: в военное время определенно необходим устав, а в мирное позволил бы дедовщине немного легализоваться.

Возьмем для примера роту с офицерами, сержантами и солдатами. Все подчиняются приказам, которые не обсуждаются и должны быть выполнены сразу, а в случае невыполнения подразумевается наказание, наряды вне очереди. А учитывая природу человека и мирное время, когда эти приказы, зачастую рутинные, незначимые, они расслабляют солдат, которые, не имея ответственности, разрушают силу роты. Однако дедовщина легко обеспечивает надежное выполнение поставленной задачи, влияя на исполнение ее другими методами, что в конечном счете формирует сильного, дисциплинированного солдата. Вся сложность дедовщины в том – кто и как ее порождает. Зачастую ни один офицер роты не имеет такого влияния на личный состав, как какой-нибудь сержант.

Я застал в нашей роте молодого офицера, назначенного командовать взводом, а я, уже пройдя путь, являлся дедом, и рота слушала мой приказ и стояла, несмотря на крики офицера, приказавшего идти. Солдаты должны уважать командира. А если этот офицер не то, что не вызывает уважение, а просто слишком молод, неопытен и даже не подходит на звание лидера, отличаясь от любого духа только звездами на погонах?

Сильный командир, сильные солдаты – непобедимая армия!

Но вернемся к палаточному городку и отмороженным солдатам с огромной властью над нами на тот момент. Как и прежде, нас, молодых, было мало, человек семь, не больше, мы всё еще не были сплочены. Помню, как завели меня в одну из палаток несколько старослужащих, я еще всех не знал, стоим, они мне приказывают упасть и отжаться. Так как я их не знал (они были не из моего взвода) и командовать мной не могли, я отказался. Они приказали еще раз – и снова отказ. Я понимал, что они пытаются меня сломать, узнать кто я, из сильных или слабых. Потом один из них взял металлическую трубу (какая-то деталь от палатки) и ею стал бить меня по плечу, я стоял, терпел, он бил. Это был уже принцип или сила духа, но выполнять их приказ я был категорически не намерен. Меня били этой трубой долго и больно, до тех пор, пока я просто не упал, и в этот момент избиение окончилось. И до меня и после в этой палатке был каждый из нас.