Повод для паники

Первое «противодействие» не получилось точным. Я ошибся в расчетах, так как не предполагал, что бежавший в авангарде фиаскер окажется столь высокорослым. Обух топора – более гуманное оружие, нежели лезвие, – угодил не во вражескую промежность, а по коленной чашечке. Я отчетливо расслышал хруст сломанной кости – звук, накрепко осевший у меня в памяти после трагического поединка со Спайдерменом. Даже не осознав толком, что произошло, верзила загремел на бетон, тут же сменив крик ярости на пронзительно-жалобный вопль боли. И не успел он еще завопить во все горло, как я уже выскочил из-за угла и набросился на того, кто бежал следом за ним.

Второй подвернувшийся под руку фиаскер испуганно выпучил глаза при виде моей свирепой физиономии, оскаленных клыков-имплантатов и занесенного топора. Оказать сопротивление ублюдок тоже не успел – заблажил подобно верзиле и рухнул на колени со сломанной ключицей. А я, не останавливаясь, перехватил топор поудобнее и ткнул им в зубы третьего возжелавшего нашей крови негодяя. Мне даже не пришлось наносить удар: фиаскер сам с разбегу налетел на обух и лишился сознания, не успев вскрикнуть.

Надо признать, что озверевший человек все-таки сохраняет остаток разума и не превращается до конца в животное. Вряд ли бы разъяренная стая гиен, потерявшая трех особей, отказалась от своих агрессивных намерений. Фиаскеры, получившие неожиданный и жестокий отпор, пошли на попятную на удивление быстро. Хорошенько остепенив самых неугомонных, я собрался было ударить под дых очередному нападавшему, но тот уже убегал от меня и потому заработал лишь тычок между лопаток. Его менее быстроногие, однако сообразительные приятели поступили так же, в мгновение ока перестроив арьергард атакующего подразделения в авангард отступающего.

Я не стал догонять поджавшего хвост врага, хотя здравомыслие и рекомендовало мне вывести из строя для пущей безопасности еще как минимум двух противников. Опустив топор, я встал возле скрючившихся в три погибели побитых фиаскеров. Судя по всему, парни впервые в жизни узнали, чем настоящая боль отличается от ее имитации в экстрим-развлечениях виртомира.

Поредевшая банда ретировалась на безопасное расстояние, сбилась в кучу и начала оперативно анализировать обстановку. Процесс анализа у нее протекал медленно, поскольку осложнялся заторможенностью мыслительных процессов. Тем не менее выводы они сделали правильные: не все граждане центрального мегарайона одинаково запуганы; встречаются среди них и такие, для кого стандартных методов запугивания явно недостаточно.

– Эй ты! – потрясая обломком трубы и стараясь придать дрожащему голосу свирепости, обратился ко мне один из недобитых противников. – Ты чего, придурок, вконец рехнулся? Да ты хоть понял, кто мы такие?!

– Догадываюсь, – отозвался я, переводя дыхание. Два месяца без тренировок давали о себе знать. – Вы – самые шаловливые детишки в этом дворе. Извините, погорячился – вы так расшумелись, что я слегка вышел из себя. Обещаю: в следующий раз буду шлепать только по мягким местам.

– Но, ты!.. – Мой откровенно издевательский тон фиаскерам не понравился. – Ты покалечил Тигра, Гоблина и Убийцу! Соображаешь, что сейчас с тобой будет, урод? На куски порвем! В бетон втопчем! С яруса выкинем!

– Что же вас останавливает? – полюбопытствовал я, перебросив топор из руки в руку.

Такой, казалось бы, элементарный вопрос поставил фиаскеров в тупик, потому что конкретного ответа я так и не получил. Бросая на меня злобные взгляды, банда принялась возбужденно спорить, каким же образом дать понять незнакомцу, что он совершил самую крупную ошибку в своей жизни. Идея воздать наглецу по справедливости, переломав руки и ноги, выдвигалась каждым из спорщиков. Однако брать на себя роль инициатора по ее исполнению энтузиастов не нашлось. Девушки из компании и вовсе предложили плюнуть на больного идиота – то есть меня, – забрать раненых и заняться менее рисковым делом, а именно – поискать в округе уцелевшие раздатчики глюкомази. Мужская половина фиаскеров в принципе не возражала, вот только несдержанное обещание казнить меня страшной казнью задевало самолюбие товарищей Тигра, Убийцы и Гоблина.

Пока фиаскеры решали мою участь, я от избытка праведного гнева разнес топором рекламный пикр и скамейку. В общем, работал на публику – производил психологическую атаку и выплескивал не растраченную до конца агрессивную энергию. Покалеченные фиаскеры взялись отползать от меня, как недодавленные тараканы, а их нерешительные товарищи – вздрагивать и отступать при каждом ударе все дальше и дальше. В финале показательного выступления я проявил и вовсе немыслимую дерзость – демонстративно плюнул в сторону мешкавшей банды, – чего, разумеется сроду бы не сделал в культурном обществе.

– Короче, слушай ты, псих!.. – крикнул тот фиаскер, который получил обухом по спине. – Отдай нам ребят и проваливай отсюда, понял? Понял или нет?

– Да я вообще-то и так не держу ваших героев, – проверяя пальцем остроту топора, пожал плечами я. – Иду мимо, никого не трогаю. И дальше бы не трогал, если бы вы меня не задержали. Так, значит, говорите, можно идти?

– И пошевеливайся! – визгливо тявкнул фиаскер. – В следующий раз поймаем – мало не покажется! Скажи спасибо, что мы сегодня добрые!

– Премного благодарю, – уважил я великодушных хозяев пятого яруса. – Что ж, если все утряслось, значит, счастливо оставаться… – После чего указал на пострадавших фиаскеров: – Им бы желательно побыстрее к хилеру – такие травмы лучше лечить у специалиста. И впредь пусть воздерживаются от глупостей. Это, впрочем, и вас касается.

– Эй, а мы тебя раньше не встречали? – подала голос девица, которая в завершившемся споре больше всех настаивала на непротивлении злу насилием. – Что-то лицо твое мне знакомо.

– Вам показалось, – бросил я, удаляясь. У меня отсутствовало всякое желание задерживаться и отвечать на вопросы, что обязаны были возникнуть, объясни я девице причину ее дежа вю. Инцидент исчерпан, разговоры окончены…

Положив топор на плечо, я двинулся за Кауфманами, скрывшимися где-то поблизости, на четвертом ярусе. Периодически я оглядывался и проверял, чем занимаются у меня за спиной фиаскеры. Враг вроде бы умерил пыл, и на повторное нападение его могла подвигнуть разве что внезапно взыгравшая гордость. Но меня больше волновала не она, а смена вражеской тактики, вполне логичная после всего произошедшего. Противник с треском проиграл лобовую атаку, но мы продолжали дразнить его, находясь на территории, разведанной им вдоль и поперек. Это давало фиаскерам преимущество, пожелай они напасть снова. А они, бесспорно, пожелают, причем сделают это более продуманно, поскольку обжигаться второй раз среди них кретинов явно не отыщется.

Я с тревогой ожидал грядущей ночи – идеальных условий для взятия реванша теми, кто проиграл в честном бою при солнечном свете. Нам требовалось сохранять бдительность в бетонных джунглях и стараться больше не лезть на рожон. Ради этого я был готов даже посадить дядю Наума на поводок, если он не пересмотрит свое легкомысленное поведение.

Взволнованные Кауфманы ожидали меня на выходе из межъярусного перехода, спрятавшись за автосэйлером. Моя короткая стычка с фиаскерами была видна им во всех подробностях, что избавило меня от необходимости рассказывать о ней. Наум Исаакович ощущал себя виноватым и был подавлен. А вот во взгляде Каролины я обнаружил нечто любопытное. Правда, дать своему открытию точное определение я затруднялся. В глазах Каролины было что-то среднее между одобрением и пониманием. «Все в порядке, Гроулер, – как бы намекала Кэрри. – Можешь не оправдываться – на твоем месте я поступила бы так же». Этот доселе невиданный мною взгляд приковывал внимание простой человеческой теплотой, ранее спрятанной под маской показной холодности. Что ни говори, а такая Каролина нравилась мне гораздо больше.

Наваждение мелькнуло и пропало. Убедившись, что я в порядке, Кэрри вручила мне мою сумку и снова вернулась в свое привычное амплуа Снежной королевы, у которой несносная Герда только что увела из-под носа любимого фаворита Кая. На меня Каролина больше не смотрела, что, впрочем, было и к лучшему. Запечатлев в памяти ее теплый взгляд, мне хотелось сохранить в мыслях именно это короткое, уже ускользнувшее мгновение. Я решил считать его наградой за проявленное усердие в своем специфическом ремесле. Наградой скромной, но вполне заслуженной.