Повод для паники

– Вы уверены? – недоверчиво хмурился Кауфман. – Сроду не встречал таких крупных собак, сами посудите, с чего им жиреть-то сегодня? Ну-ка присмотритесь внимательнее, молодой человек!

– Бросьте, Наум Исаакович! – раздраженно отмахивался я. – Даже будь это фиаскеры, сколько человек спрячется за терминалом? От силы два. Ручаюсь: поодиночке эти двуногие псы нападать точно не отважатся.

– Те, с которыми вы вчера имели беседу, может, и не отважатся. Однако не забывайте, что вокруг еще шастает полным-полно всякого сброда…

И так происходило почти на каждом углу. Кауфман пререкался, покуда хватало моего терпения. Когда же оно иссякало, я вытаскивал топор и, выходя из-за укрытия, показывал упрямцу всю безосновательность его подозрений.

– …И все-таки уверен, что негодяи здесь были! – ворчал дядя Наум, проходя мимо рассекреченной им «вражеской западни». – Наверняка испугались и скрылись. Быстро бегают, мерзавцы…

К счастью, медлительные и непуганые мерзавцы ошивались в то утро далеко от нашего маршрута. Три или четыре раза мы наблюдали с высоты пятого яруса малочисленные банды фиаскеров, промышлявших ниже, а однажды даже стали свидетелями потасовки между бандами.

– Стая собак, не поделившая кость! – глядя на них, фыркнула Каролина, презрительно скривив губки, и была абсолютно права.

В роли кости выступал почти пустой раздатчик глюкомази, валявшийся там же. Смотреть на мутузящих друг друга чем попало фиаскеров было противно до отвращения. Несколько вооруженных били одного безоружного, упавшие запинывались ногами и добивались палками. Фиаскеры блажили, брызгали слюной и сквернословили такими словами, от которых сгорели бы со стыда даже лишенные эмоций виртоличности. Растрепанные подруги фиаскеров, уже с трудом подпадающие под определение «прекрасный пол», таскали соперниц за волосы, визжали и расцарапывали им лица. Гвалт стоял такой, что его наверняка слышали даже на нулевом ярусе. Новые хозяева города проходили закалку в горниле уличных баталий, и вряд ли молот наших гуманных законов сумел бы перековать обратно то, что должно было в итоге выйти из этого горнила…

Главные ворота стадиума находились ярусом выше. Я уведомил об этом Кауфманов, и, когда до «Сибири» оставалось порядка часа ходьбы, мы выбрали самый безопасный переход и поднялись еще на сотню метров ближе к небесам. Я сомневался, разумно ли входить на стадиум с площади Победителей, через парадный вход. Однако останься мы на прежнем ярусе или спустись ниже, то, вероятнее всего, наткнулись бы лишь на запертые служебные двери, а терять драгоценное время на взлом дюжины замков было нерационально. Напомню, что в календаре реал-технофайтинга на начало кризиса значилось межсезонье, поэтому и было проблематично отыскать на стадиуме открытые выходы.

Главные ворота тоже перекрывались в межсезонье. Только ворот как таковых там не имелось, а стояли турникеты с мембранами ограничительных силовых полей. Я вполне логично рассудил, что если защитные купола в нашем поселке не функционируют, то мембраны на турникетах также, по идее, должны были отключиться – системы-то одинаковые. Кауфман назвал мое предположение здравым и безоговорочно его поддержал.

Чтобы обежать площадь Победителей по периметру, спортсмен вроде меня затратил бы минут сорок. В центре площади возвышалась полукилометровая монументальная стела с выгравированными на ней именами великих реалеров прошлого, среди коих присутствовало и имя моего учителя Ганнибала. Вместе площадь и стела походили на донельзя увеличенную копию кауфмановского компаса, где роль стрелки выполняла тень, отбрасываемая обелиском. В течение дня стрелка-тень с запада на восток медленно проползала по северному сектору площади Победителей и в полдень указывала строго на север. Не познакомься я с Наумом Исааковичем и его антикварными приборами, вряд ли бы когда-нибудь при взгляде на площадь Победителей меня посетило подобное сравнение.

С чем сравнить стадиум «Сибирь» в Жестоком Новом Мире, я пока затруднялся ответить. Но точно не с местом вселенского праздника, ощущение которого всегда наполняло меня при пересечении площади, на пути к главным воротам. Обычно игроки и технический персонал пользовались служебными входами, но изредка реалерам приходилось рисоваться на публике, расхаживая по площади, позировать для шоу-трансляторов и ставить автографы своими персон-маркерами на инфоресиверах болельщиков. Мы с удовольствием участвовали в подобных рекламных акциях, проводимых по инициативе арбитра Хатори Санада. Общение с болельщиками всегда считалось нужной и почетной обязанностью. Правда, для того чтобы выйти к рукоплещущей толпе, требовалось выполнить одно условие: надо было стать чемпионом турнира. Площадь Победителей и предназначалась для победителей, как ушедших на покой, так и тех, кто еще топтал изрытые полигоны стальными ботинками своих «форсбоди». Мне довелось побывать в шкуре триумфатора восемь раз, однако только в семи из них меня выпускали к поклонникам, как говаривали среди нашего брата – «на ощип лаврового венка». Золотые Венки, заработанные нами в восьмой победе, как и положено, пылились на почетном стенде команды, вот только капитану Гроулеру не довелось надевать свою награду на публике. Думаю, нет смысла напоминать почему…

Впрочем, подойдя ближе к стадиуму, я нашел-таки для него подходящее сравнение.

Однажды мы с Сабриной мотались на прогулку в Рим и видели там под кварцевым куполом древний архитектурный памятник Колизей – прообраз всех современных стадиумов. Мертвые и неприглядные развалины, пережившие тысячелетия, выглядели в тени римских высоток словно жалкая кучка камней, ожидающих, когда клинер-модуль сметет их в мусорный контейнер. Давным-давно Колизей впечатлял мир своими размерами, однако сегодня обшарпанные стены древнего стадиума не дотягивали даже до первого яруса многоярусного гигаполиса. В наши дни Колизей влачил жалкое существование и не рассыпался в прах лишь потому, что потомки его строителей решили оставить эти руины в качестве памятного сувенира. Мне было жаль угрюмый Колизей, внутри которого когда-то кипели отнюдь не спортивные баталии гладиаторов. Мне почему-то казалось, что познавшему мировую славу стадиуму просто не хочется жить в окружении заурядных каменных гигантов новой эры. Престарелый триумфатор устал от такой унылой жизни и мечтал упокоиться навек. Но не находилось для него в нашем мире избавителя, способного сжалиться над ветераном и вынести тому справедливый приговор, развернув кулак большим пальцем вниз: казнить, ибо сколько можно мучить дряхлого старца помилованием…

Разумеется, стадиум реал-технофайтеров походил на Колизей не размерами – на каждом из двадцати полигонов «Сибири» при необходимости разместилось бы с полдюжины колизеев. Сходство у них сегодня было в другом: атмосфера заброшенности, окружавшая эти некогда многолюдные сооружения. Расцвеченные лайтерами и голопроекторами, обставленные рекламными пикрами – не говоря уже о флагах, сувенирных автосэйлерах, терминалах тотализатора и прочее – стены «Сибири» в сезон турниров ласкали глаз и наполняли сердце радостью. Поразительно, как утрата лоска и карнавальной мишуры способна видоизменить, казалось бы, знакомые до мелочей вещи! Сооруженный для массовых развлечений, в современной действительности стадиум выглядел чужеродно. Да и само понятие «массовые развлечения» сегодня свелось практически к единственному… Да-да, именно тому грязному мордобою, который мы наблюдали час с лишним назад. Другие развлечения, способные привлечь к себе массы, в Жестоком Новом Мире отсутствовали.

На пустынной площади Победителей мы встретили лишь нескольких горожан, да и те были всего-навсего случайными прохожими. Все они передвигались по площади чуть ли не бегом, явно боясь задерживаться на открытом пространстве. Глядя на них, мы тоже ускорили шаг. Для изрядно подуставшего за день дяди Наума наращивание темпа вылилось в тяжкое испытание. Уже через минуту он оставил свой дозорный пост и зашагал рядом с нами, а еще через полторы начал помаленьку сдавать и эту позицию. К чести пожилого человека, он не стонал и не жаловался, лишь натужно пыхтел да громко шаркал отяжелевшими ногами по булыжникам, стараясь поспевать за молодежью. Мне было жаль Наума Исааковича, однако сбавлять темп я не посмел – чем дольше мы задерживались на площади, тем больше внимания к себе приковывали.

Мы уже поравнялись с обелиском, когда позади нас раздался пронзительный свист, которому моментально ответил такой же. Свист словно иглами пронзил тишину, обволакивающую площадь Победителей, и заставил меня вздрогнуть. В этом резком звуке была заключена паническая, прямо-таки животная энергетика, воспринятая мной на инстинктивном уровне. И хоть у меня на загривке не росла шерсть, что-то похожее на ее шевеление я ощутил. Как, очевидно, и мои спутники, принявшиеся испуганно озираться.

Прежде чем обернуться и выявить источник будоражащего кровь свиста, я заметил, что редкие горожане на площади в панике разбегаются по сторонам. Сограждане отвергали лишь два пути к бегству – тот, откуда двигались мы, и противоположный – непосредственно стадиум «Сибирь». Насчет первого все было ясно: жуткий свист шел оттуда. А вот почему перепуганные люди игнорировали ворота стадиума – при том, что от многих паникеров они находились почти в двух шагах, – я затруднялся сказать. Но в ту тревожную минуту мы не придали значения этому факту.

Не останавливаясь, я бросил беглый взгляд через плечо, готовясь увидеть самое худшее, и уже через секунду выяснил, что худшее в моем представлении – это еще куда ни шло. Кто бы мог подумать, что ворчун и мизантроп Гроулер такой оптимист: в то время как он надеялся лишь на обычную, вполне прогнозируемую опасность, ему предстояло узреть подлинную катастрофу…

Тому, кто считает, будто он прошел огонь, воду и медные трубы, было бы нелишне опробовать еще одно экстремальное развлечение – раздразнить и натравить на себя разъяренную банду отморозков человек в пятьдесят-шестьдесят. Уверен: даже тертый жизнью экстремал по достоинству оценил бы это развлечение, в сравнении с которым огонь показался бы ему расслабляющей сауной, вода – парным молоком, а рев медных труб – переливами божественной флейты. Впрочем, я бы не стал рассчитывать на то, что рискнувший пройти подобное испытание доброволец – точнее, безумец – выживет и поделится впечатлениями. Существовало гораздо больше шансов остаться в живых, прыгнув в Ниагарский водопад, чем при знакомстве с сотней беспощадных кулаков.