Повседневная жизнь Арзамаса-16

С самого начала молодым специалистам устанавливалась очень хорошая заработная плата в размере 1200–1300 рублей. За красный диплом доплачивали 100 рублей, зональные составляли 20 процентов. Словом, молодой специалист сразу обеспечивался баснословной по тогдашним представлениям зарплатой.

И что интересно! Отношение к молодежи в ядерном центре никак нельзя назвать формально-бюрократическим. Казалось бы, парадокс — полная секретность, высочайшая степень централизации всех работ по атомному проекту, почти круглосуточная занятость руководства, и при этом — заинтересованное внимание к каждому конкретному специалисту. Если продолжить тему, то можно привести огромное число архивных документов, показывающих, как решались вопросы не только производственного использования молодых кадров, но и проблемы улучшения материально-бытовых условий их жизни. Поэтому, наверное, молодежь, прибыв на объект в ту пору, в итоге успешно реализовывала свой потенциал. Многие молодые специалисты, работая здесь, обрели свое место в науке и жизни. Помогал, конечно, и характер самой работы, ее новизна и увлекательность. Немало молодых «объектовцев» «призыва» 1946 и 1947 годов стали видными учеными и организаторами атомной промышленности страны, создателями ее ядерного оружейного комплекса. Кадрами, выросшими здесь, в КБ-11, были укреплены многие научно-исследовательские центры оборонного назначения, возникшие позже. Специфика работы над атомным проектом заставляла уделять неослабное внимание проблеме подготовки и переподготовки кадров. Это касалось как научных работников, так и производственников. Уже в 1947 году были разработаны дифференцированные для различных категорий рабочих и ИТР планы и программы повышения квалификации. Подготовка рабочих осуществлялась через постоянно действующие курсы техминимума, функционировавшие на заводах КБ-11. Для лаборантов и отдельно для ИТР различных категорий были организованы кустовые курсы. Научно-конструкторские кадры обучались на ежемесячных научных и технических семинарах. В апреле 1949 года на объекте был создан вечерний техникум, а с осени того же года первые 267 человек начали здесь учиться.

В январе 1950 года вышло постановление Совета министров СССР «О подготовке научных кадров и о высшем образовании без отрыва от производства работников объектов ПГУ». Этим постановлением предусматривалось создание заочной аспирантуры на объекте и возможность организации здесь приемных экзаменов в вузы, готовившие специалистов по специальностям, необходимым ядерному центру. Надо сказать, что в период начального, наиболее интенсивного и напряженного этапа реализации атомного проекта и организационного оформления объекта, «отвлечение» людей на учебу не то что не поощрялось, но в этом направлении фактически ничего не предпринималось со стороны научных и административных руководителей КБ-11. Поэтому до 1949 года не было защищено ни одной диссертации по разрабатываемой тематике, хотя новых научных и инженерных идей высказывалось и разрабатывалось много. Но «подпирали» сроки, и было не до оформления диссертаций и получения ученых званий.

К концу сороковых годов положение стабилизировалось, первые необходимые результаты коллективом КБ-11 были достигнуты, и сотрудникам предоставили более широкие возможности для оформления результатов исследований.

Вернемся к процессу формирования кадрового корпуса КБ-11. Одним из его источников стали военные ведомства. Так, начальнику Управления кадров сухопутных войск генералу Свиридову особым распоряжением Спецкомитета вменялось в обязанность отобрать согласно установленному перечню инженеров-конструкторов разного профиля, инженеров-механиков, металлургов, энергетиков, технологов, техников и даже канцелярских работников, шифровальщиков и переводчиков с немецкого и английского языков. Всего 44 человека. Отобранные офицеры увольнялись из армии в запас. В военных билетах делалась отметка: «Уволен из армии на основании постановления Секретариата ЦК ВКП(б) № 262 от 10.07.46 и направлен для работы в системе ПГУ при Совете Министров СССР» [73] .

73

Советский атомный проект. С. 117.

Аналогичные указания были адресованы начальнику мобилизационного управления Главного штаба сухопутных войск и начальнику штаба Московского военного округа. В декабре 1946 года отсюда затребовали 108 человек, в том числе специалистов по кузнечным и гальваническим работам, стеклодувов, токарей не ниже пятого разряда, кузнецов, модельщиков, гальванистов, расточников, формовщиков, столяров, слесарей.

Одновременно с ведомственными списками готовились кадровые реестры, составлявшиеся по той же схеме, но через партийные органы на местах. Территориально это был преимущественно центр России: Горьковская, Пензенская, Саратовская области. В крут районов набора специалистов входили также Ленинградская область и Урал, где размещалось особенно много оборонных предприятий и организаций, обосновавшихся здесь в годы войны. Встречались и более отдаленные места «вербовки» — Новосибирская область, Алтайский и Красноярский края. От ветеранов-кадровиков приходилось слышать, что И. В. Сталин предостерегал от набора работников в округе, примерно в 400–500 километрах от объекта. Объясняли это его требование и соображениями безопасности, и опасением формирования семейственности в научной сфере, что якобы было характерно для представителей народностей близлежащих республик России.

Пути, которыми специалисты приходили в КБ-11, были разными. Кроме широкомасштабных мобилизаций действовала система персонального прикомандирования на объект ведущих научных сотрудников из исследовательских центров. Так, 26 октября 1946 года И. В. Курчатов, Н. Н. Семенов и Ю. Б. Харитон подготовили письмо М. Г. Первухину. Оно было посвящено обоснованию необходимости максимального привлечения коллектива научных работников Института химической физики к решению специальных физических задач в рамках атомного проекта. Предполагалось, что одна часть сотрудников продолжит работать в ИХФ, но тематика их исследовательской деятельности будет соответствующим образом скорректирована, а другая — будет непосредственно направлена в КБ-11 через так называемое прикомандирование.

Подобные командировки мало походили на таковые в общепринятом смысле из-за своей длительности. Прикомандированные таким образом к КБ-11 специалисты становились фактически его сотрудниками, получая здесь полное материальное и денежное обеспечение.

Нередко бывало так, что, прибыв в командировку, сотрудник в конце концов вообще забывал о временности своего пребывания в КБ-11. По этому поводу А. А. Бриш, ныне почетный директор НИИ автоматики, вспоминал: «Я был прикомандирован на объект из Института машиноведения АН СССР всего на год, и длится этот год уже почти 45 лет, в течение которых я стал профессионалом в области разработки ядерного оружия, сохраняя любовь и верность выбранному пути до настоящего времени» [74] .

74

Советский атомный проект. С. 122. А. А. Бриш имеет в виду свою работу в отрасли, ибо он уехал из А-16 в 1955 году.

Ю. Б. Харитон и П. М. Зернов активно участвовали в формировании кадрового ядра КБ-11. Благодаря их инициативе в проекте появился Кирилл Иванович Щелкин. В марте К. И. Щелкин был назначен первым заместителем главного конструктора ядерного объекта. Непосредственное научное руководство атомной программой по линии КБ- 11с этого времени приняли на себя два человека — Ю. Б. Харитон и К. И. Щелкин. По характеристике самого Юлия Борисовича, Щелкин был «человеком исключительным в ряде отношений, превосходным ученым, чрезвычайно много сделавшим в области горения и детонации… превосходным организатором… изумительно разбирался в людях».

Пожалуй, мнение руководства даже при всей объективности не может полностью охарактеризовать стиль работы, особенности человеческой натуры. Не зря на Руси говаривали: «Если хочешь узнать барина, спроси у его извозчика». Поэтому столь ценны высказывания их бывших подчиненных, пришедших из различных организаций, с различными настроениями и жизненным опытом. «Кирилл Иванович был не только прекрасным знатоком и умельцем газодинамических экспериментов, он не только сам совершенствовал свои знания в области теории газовой динамики и ядерной физики, но и как-то непринужденно заставлял всех нас заниматься тем же. Он постоянно повторял… что жизнь коротка, а дел так много, что тратить время на пустяки (а пустяками называлось все, что не связано с нашей работой) просто непозволительно. Он постоянно говорил, что теория — ничто, если она не подтверждена экспериментом. Поэтому эксперимент — гвоздь науки. А раз так, то — совершенствуй методы эксперимента, совершенствуй аппаратуру… Кирилл Иванович был противником командного метода решения любых вопросов, особенно научно-технических. Он был привержен коллегиальному обсуждению… не терпел волокиты… и утверждал, что бюрократизм порождается трусостью, неграмотностью и бессовестностью людей, которых перевоспитать невозможно, от них надо освобождаться… Будучи скуп на похвалу, он очень внимательно относился к каждому сотруднику, хотя это и не афишировал. На лице у него всегда была видна радость, когда та или иная проблема, будь то производственная или домашняя, у его подчиненного решалась благополучно, получен хороший экспериментальный результат, когда сотрудник проявил смекалку, настойчивость и добился успеха» [75] . Существенное качество К. И. Щелкина как руководителя — его ориентированность на молодых. Всякое новое дело, каким и являлась разработка атомной бомбы, считал Щелкин, может быть успешно выполнено молодыми, «не испорченными» положением и заслугами инженерами, учеными, техниками, ибо именно им больше всего присущи молодой задор, стремление к новому, стремление к неординарным решениям и готовность к риску.

75

Советский атомный проект. С. 123.

Поиск молодых, перспективных руководители КБ-11 вели буквально во всех организациях и учреждениях, включая военные ведомства. Несмотря на «зеленый свет» со стороны правительства и ЦК партии, это было делом не из легких. Так, с. большим трудом удалось «извлечь» из Военно-воздушной академии капитана Е. И. Забабахина. Он уже имел имя среди специалистов, занимавшихся физикой взрыва. Первая попытка «увести» молодого ученого в военной форме из Москвы на ядерный объект не увенчалась успехом. Руководство академии начало долгие переговоры, предлагая вместо Евгения Ивановича других специалистов с более высокими воинскими званиями и учеными степенями. Но Ю. Б. Харитон твердо стоял на своем! Чины и звания не имели для него существенного значения. Е. И. Забабахин очень быстро пришелся к здешнему «двору» благодаря своей смелости в подходах ко многим техническим вопросам. Уже через него «вышли» на капитана Е. А. Негина, которого тоже с некоторыми усилиями объект в конце концов заполучил. Так в ядерный центр прибыл один из его будущих руководителей и будущий академик РАН, генерал-лейтенант Евгений Аркадьевич Негин. Два молодых ученых, оба в звании капитана, работали в одной комнате, о которой до сих пор во ВНИИЭФ вспоминают как о комнате «двух Жень-капитанов» — Забабахина и Негина. Небезынтересно упомянуть, что до этого оба Жени, кроме всего прочего, участвовали в июньском Параде Победы на Красной площади в 1945 году.

Очень яркой фигурой ядерного центра был С. Б. Кормер. Молодой лейтенант, военпред, активно участвовал в работе научного семинара Института химической физики, на котором обсуждались вопросы горения и детонации взрывчатых веществ. Он запомнился многим специалистам в этой области. Ю. Б. Харитон, услышав его доклад, посвященный кумулятивным боеприпасам, уже тогда включил его в список сотрудников будущего ядерного объекта. Но военное ведомство ни при каких условиях не намерено было терять Кормера. Военные кадровики в специальном письме «разъяснили» И. В. Курчатову, что С. Б. Кормер работает в вооруженных силах по своей специальности и, согласно действующим законам, не подлежит увольнению в запас. Только под нажимом самых высоких должностных лиц вопрос о С. Б. Кормере был решен в пользу объекта. Впоследствии член-корреспондент АН СССР С. Б. Кормер стал широко известен в городе не только своими научно-производственными достижениями, но и как председатель городского Комитета защиты мира. Он очень ответственно и творчески относился к этой общественной работе, вкладывая в нее душу и считая это своим нравственным долгом. Чрезвычайно интересны были его рассуждения о противоречивости состояния ученого-патриота, работающего в области создания мощнейшего оружия, способного уничтожить жизнь, и его нравственной позицией человека, стремящегося к совершенствованию общества. Разумеется, нравственный климат города трудно измерить в количественных показателях, но факт остается фактом. В небольшом городе, само существование и благополучие которого связаны с производством вооружений, в Фонд мира поступало средств больше, чем от жителей всей Горьковской области с ее многомиллионным населением.

И еще одна характерная для того времени деталь. Трудности с «извлечением» молодых специалистов из военных ведомств с целью их привлечения к работам по атомному проекту свидетельствуют, что в Министерстве обороны очень хорошо знали свои кадры, независимо от званий и должностей.

Один из старейшин ядерного центра С. Г. Кочарянц прибыл на объект в 1947 году. Он «подпал» под соответствующее решение ЦК ВКП(б). До этого успешно работал в Московском энергетическом институте, где молодого ученого привлекала возможность сочетания преподавательской и научно-исследовательской деятельности. Самвел Григорьевич вспоминал, что в этот же период ему предлагали перейти на партийную работу в качестве секретаря ЦК компартии в Армении. Аргументированно отказался. Но вот с сентября 47-го С. Г. Кочарянц уже на объекте, где он и прожил всю оставшуюся жизнь, разрабатывая системы автоматики ядерных зарядов.