Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

В 1799 году была издана «Полезная книжка для женатых и холостых, желающих счастливого супружества», в которой чередуются главы: «Правила для супруги» / «Правила для мужей»; «Супруга в обхождении с другими» / «Супруг в обхождении с другими»; «Жена в домашнем обхождении с мужем» / «Супруг в домашнем обхождении с супругою» и т. д. Нужно отдать должное мастерству автора-переводчика (фамилия на обложке не обозначена), сумевшего по-разному сформулировать одно и то же правило в «женских» и «мужских» главах. Интересно сравнить некоторые «положения» из глав о «домашнем обхождении» супругов:

«Обхождение супруги с своим возлюбленным должно быть живо и весело, однако всегда в мере и воздержании от неистового радования… Оно должно быть сопровождаемо невинными шутками, чистосердечными беседованиями, игрою прямого остроумия, солию растворяемого». / «Муж должен быть всегда бодр и весел и скрывать печаль души своей, ежели обнаружение оной может нанесть вред ему и фамилии… Ему надобно шутить, смеяться, заниматься иногда безделками: только шутки его не должны быть площадные или кабацкие; смех не пьяных бурлаков, и безделки не подлые и не ребячьи».

Обхождение жены «никогда не должно быть унижено до невежливых и неблагопристойных телодвижений и ухваток, а всегда оставаться в тех пределах, кои полагают оному почтение и уважение, которым благовоспитанные люди друг другу обязаны». / «Движения членов его и всякое положение тела должны обнаруживать, что он есть любви достойный, ласковый и благовоспитанный муж…»

«Супруга не будет и завтра обходиться с мужем так же, как сего дня: а стараться быть всегда чем-нибудь новым, как научат тому ее дарования и способности». / Супруг «должен положить себе за правило каждый день являться своей супруге в новом виде, исполненном любви и прелести; здесь разумею я прелести разума и сердца».

Что касается правил «обхождения с другими», здесь появляются уже заметные разногласия. Сравним: «Муж в обхождении с другими женщинами должен всегда(курсив мой. — Е.Л.) несколько быть отдаленным и не так готовым к услуживанию и занятию их, как своей супруги, в присутствии ли то ее, или в отсутствие». / «Жена никогдане должна искать обхождения с посторонними мужчинами, и даже, естьли бы когда родилась в ней наклонность к тому, обязана угнетать оную при самом начале». Или: «Ежели надобноему со многими женщинами обходиться, то должен ко всем равно быть вежлив, ласков и услужлив», / «Когда по стечению обстоятельств надобно ей будет обходиться с мужчинами, тогда надлежитей наряжаться простее обыкновенного, и всякому своему поступку давать такой вид, который бы более удалял от себя, нежели привлекал».

Итак, сравнительный анализ текстов позволяет нам сделать следующий вывод: муж — всегда, жена — никогда; мужу — надобно, жене — надлежит. Не правда ли, и спустя двести лет знакомая многим картина «счастливого супружества»?!

Литература, как считали некоторые «блюстители нравственности», должна была пропагандировать «счастие супружества». М. Н. Загоскин жалуется в письме к Ф. А. Кони: «Последняя моя комедия в стихах была пропущена без всяких помарок в цензуре собственной канцелярии государя императора, а как поступила с ней с.-петербургская цензура Министерства народного просвещения? Она сделала в моей несчастной комедии более пятидесяти помарок и поправок — и каких поправок!., вместо зевающих мужейнапечатано счастливейших мужей. Подлинно, благочестивая цензура: не позволяет мужьям зевать даже тогда, когда им скучно»{12}.

«Добрые нравы господствовали, и не было слышно о разводах или разъездах», — писал Е. Ф. Фон-Брадке. И разводы, и разъезды, конечно, происходили, хотя официальное расторжение брака в то время было делом крайне сложным{13}. Согласно законодательству первой трети XIX века только Святейший синод был наделен полномочиями для разрешения вопросов, связанных с разводом. «Брак мог быть расторгнут лишь при наличии строго оговоренных условий (прелюбодеяние, доказанное свидетелями или собственным признанием, двоеженство или двоемужество, болезнь, делающая брак физически невозможным, безвестное отсутствие, ссылка и лишение прав состояния, покушение на жизнь супруга, монашество). Бывали известны случаи, когда личное вмешательство царя или царицы решало бракоразводное дело в нарушение существующих законов»{14}.

Известны разводы «с обоюдного дружелюбного согласия», как, например, развод княгини Марии Григорьевны и Александра Николаевича Голицыных. При жизни бывшего мужа она вышла замуж за Л. К. Разумовского. А вот знаменитой красавице Евдокии Голицыной ( Princesse Nocturne ^[67]) не выпало счастье стать женой М. П. Долгорукого (в которого она, по слухам, была безумно влюблена), поскольку муж не дал ей развода.

Существовал еще один вариант «развития сюжета», связанный с разводом: «он и она полюбили друг друга, поженились и были несчастливы». Брак П. А. Клейнмихеля с госпожой Кокошкиной оказался несчастливым. «Начались домашние распри, в которых утешил ее двоюродный ее брат Булдаков… Наконец Клейнмихель, вероятно, не имевши уже прежних интересов держать у себя непокорную жену вошел с нею в сделку. Она уступила ему свое приданое, а он обязывался быть виновным в нарушении брачной верности, и они развелись. M-me Kleinmichelвышла за Булдакова, с которым она была очень несчастна…»{15}.

Женщина, пожелавшая оставить мужа, могла получить развод и вступить в новый брак лишь в том случае, если муж «возьмет на себя вину» в нарушении супружеской верности. Когда для Святейшего синода была очевидна вина супруги, женщина, получив развод, не имела права вступать в новый брак, кроме того, дети от предыдущего брака должны были оставаться у отца.

Дядя поэта В. Л. Пушкин был женат на Капитолине Михайловне Вышеславцевой, которая в 1803 году возбудила против него бракоразводный процесс, обвиняя в связи с вольноотпущенной девкой Аграфеной Ивановой. Спустя 3 года суд развел супругов, наказав Василия Львовича обетом безбрачия{16}.

Когда великий князь Константин Павлович высказал в письме к матери, императрице Марии Федоровне, свое намерение расстаться с женой, он получил в ответ следующие наставления: «…по разрушении брака цесаревича, последний крестьянин отдаленнейшей губернии, не слыша более имени великой княгини, при церковных молебствиях произносимого, известится о его разводе, и почтение крестьянина к достоинству брака и к самой вере поколеблется тем паче, что с ним неудобно войти в исследование причин, возмогших подать к тому повод. Он предположит, что вера для императорской фамилии менее священна, чем для него, а такового мнения довольно, чтобы отщепить сердца и умы подданных от государя и всего дома». Ввиду этого государыня напоминает сыну, что брат императора должен быть для подданнных образцом добродетелей, что нравы и без того уже испорчены и развращены и придут еще в вящее развращение чрез пагубный пример лица, стоящего при самых ступенях престола и занимающего первое место после государя{17}.

Почти два десятилетия супруги жили врозь, и наконец Святейший синод удовлетворил просьбу Константина Павловича о разводе: «…брак цесаревича и великого князя Константина Павловича с великою княгинею Анною Феодоровною расторгнуть, с дозволением ему вступить в новый, если он пожелает. Из всех сих обстоятельств усмотрели мы, что бесплодное было бы усилие удерживать в составе императорской фамилии брачный союз четы, 19-й год уже разлученной без всякой надежды быть соединенною, а потому, изъявив соизволение наше, по точной силе церковных узаконений, на проведение вышеизложенного постановления Святейшего синода в действие — повелеваем: повсюду признавать оное в свойственной ему силе»{18}.

«Развод в те блаженные времена считался чем-то языческим и чудовищным. Сильно возбужденное мнение большого света обеих столиц строго осуждало нарушавших закон…»{19}.

По словам М. Д. Бутурлина, семейные скандалы в высшем обществе были «редкими исключениями». «О поразительном примере графини Салтыковой, рожд. княжны Куракиной, бросившей своего мужа и при его жизни вышедшей замуж за Петра Александровича Чичерина, говаривали еще по прошествии десяти и более лет. Были тогда уважение к приличиям и стыдливость, и нравственное это направление держалось, как я слышал от современников, влиянием императрицы Марии Федоровны, женщины строгих правил. Распущенность в высшем обществе началась не ближе, как в конце 30-х и начале 40-х годов»{20}.