Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры
Шрифт:
Таким образом, III век стал золотым веком Александрии. В разных трудах, посвященных истории эллинизма, александрийская эпоха определяется именно так. К сожалению, в этой книге невозможно затронуть все грани интеллектуальной деятельности, развернувшейся благодаря ученым и писателям, находившимся под покровительством царя. Выбор дисциплин и рода занятий очень показателен, так как здесь сказывались очевидное влияние государства и основные интересы того времени. Так, философия, которая была привилегией Афин в предыдущем столетии, не была столь развита в Александрии. Хотя создание Мусея происходило по аристотелевской модели, ни один последователь Аристотеля не обосновался ни в Александрии, ни в других городах. Более того, ни один из представителей великих философских школ, как, например, философы из Академии Платона, стоики, эпикурейцы или циники, также не посетил Александрию. Кажется, что отсутствие заинтересованности правителей Лагидов в интеллектуальных играх явилось первой причиной такого пробела в александрийской культуре. Кроме нескольких преемников киренской школы, единственным александрийским писателем, известным среди философов, был Эратосфен. Однако его слава больше касалась сфер географии и истории.
В конце концов александрийская наука узнала
В литературе лирическая и элегическая поэзия была главным образом прославлена Каллимахом и Феокритом. Первый — без сомнения, один из самых выдающихся писателей своего века, автор больших и разнообразных произведений, второй известен своей 15 Идиллией( Сиракузяне), в которой он представил необыкновенную картину Александрии своего времени. Эпическая поэзия практически вся сводится к великолепному произведению Аполлония Родосского (который был директором Библиотеки между 270–245 годами) под названием Аргонавтика.
Однако эта деятельность, которая рождалась по большей части александрийскими умами, не была в полной мере творчеством. Это были критические и грамматические исследования классических авторов, в частности Гомера, а также открытия в области лексикографии и библиографии. Первый библиотекарь Зенодот Эфесский, который был наставником молодого Птолемея II, стал первым издателем Гомера и Пиндара. Каллимах в своем чисто литературном произведении приводит универсальную библиографию из 120 названий. Эратосфен разработал для историков «хронологическую таблицу» и написал исследование о древней комедии. Наконец Аристофан Византийский и Аристарх Самофракийский — оба библиотекари — стали авторами, чьи произведения явились апогеем в изучении Гомера и классики в Александрии. Эта страсть к герменевтике, развитая под покровительством Птолемея, имела большие последствия, распространяясь даже на другие культурологические области. Именно благодаря приглашению Птолемея II в Александрию мудрых евреев для перевода на греческий язык священной книги их народа, стало возможно открытие для мира эллинов Библии, в версии Септуагинты. {235} Эта работа, которая использовала критические текстуальные техники ученых Мусея, подтолкнула общественную мысль к разгадке священных текстов, развивая тем самым науку толкования, которая так глубоко обозначилась в последующем развитии как иудаизма, так и христианства.
Мы точно не знаем, почему Птолемей VIII испытывал такую ненависть к ученым и людям искусства, являвшимся гордостью Александрии, но меры для их изгнания, принятые в 145 году, имели драматичные последствия для интеллектуальной жизни Египта. Аристарх Самофракийский, всеми уважаемый директор Библиотеки, был заменен неким кавалерийским офицером по имени Сидас. И после уже ни один известный ученый не занимал этой престижной должности. Александрия не стала культурной пустыней, но все же потеряла свое ведущее место в различных областях науки, чей уровень веками поддерживали ученые Мусея. На первое место вышел Пергам, главный интеллектуальный соперник Александрии, а также Родос, Антиохия и Афины. Образ Египта как интеллектуального и высоко культурного государства пошатнулся в глазах всего греческого мира. Ярким примером тому являются высказывания историка и географа Агатархида Книдского, ставшего одной из жертв преследований. После своего бегства в Афины он жестко осуждал тиранию птолемеевского режима, например, в патетических описаниях бедняков, обреченных на принудительные работы в золотых рудниках Нубии. {236}
Но в какой-то момент удача повернулась к Александрии лицом. В городе начался короткий, но замечательный период культурного расцвета. Причиной тому была война с Митридатом, повлекшая жестокость Фискона, которая уже, в свою очередь, послужила толчком для обратного массового переселения. Афины, которым угрожали военные действия царя Понта, оказались покинутыми интеллигенцией, укрывшейся в двух метрополиях — Риме и Александрии. На этот раз именно философы составили основу возрождения интеллектуальной жизни столицы. В течение второго царствования Сотера II между 87 и 80 годами Антиох Аскалонский, представитель догматического и стоического течения внутри Новой Академии, преподавал в столице Лагидов и одновременно полемизировал со сторонниками скептического платонизма. Два последних царствования династии, а именно правление Авлета и Клеопатры, стали расцветом философских школ Египта, которые вошли в историю своими знаменитыми диспутами.
Тем не менее не нужно отыскивать особой оригинальности в мыслях тех авторов, от которых до нас практически ничего не дошло. Основная культурная жизнь столицы была чрезвычайно эклектична, и большинство произведений, от которых до нас дошли только названия, — это энциклопедии или учебники, подытоживающие мнения различных школ, как, например, последователей александрийца Евдора, который в пятидесятые годы написал фундаментальное сочинение под названием « Общая энциклопедия философии», а также стал автором комментариев к произведениям Платона, Аристотеля и пифагорейцев. Другой уроженец Александрии, некий Потамон, основал в ту же эпоху новую школу, единственной целью которой являлась попытка создания синтеза всех доктрин и которая тут же была названа эклектической школой. Наиболее серьезными стали учения неопифагорейцев, которые дали новый импульс для увлечения древним ходом мыслей, в особенности идеями критянина Энезидема Кносского. В начале царствования Клеопатры он создал в Александрии неоскептическую школу, что
явилось реакцией на эклектизм и окружающий его догматизм. Без сомнения, это был единственный оригинальный автор этой эпохи, а его релятивистская теория тропов, подхваченная и продолженная Секстом Эмпириком, распространила свое влияние вплоть до философов XVII–XVIII веков.Нужно отметить, что этот внезапный расцвет философской мысли практически полностью избежал царского контроля. Большинство философов находились под патронажем римлян, что было логично для людей, бежавших от преследований царя Митридата. Антиох Аскалонский сам принимал участие в продолжении Лукулла, а Энезидем посвятил свои Пирронические Аргументынекоему Л. Элию Туберону. Когда некоторые из теоретиков втягивались в политику, то тут же встречали полное неприятие и жестокость со стороны Лагидов. Так было, например, с философом Дионом, последователем Антиоха, который принял в 58 году участие в александрийских волнениях против вернувшегося из изгнания Авлета. Повстанцы поручили ему представлять их интересы в сенате, но именно из-за этого он пал от рук царских убийц. Еще более показательной является судьба стоика Ария Дидима, находившегося под сильным влиянием Антиоха. Прибыв в Рим, скорее всего в свите Клеопатры в 46 году, он стал учителем философии молодого Октавиана, которому тогда было семнадцать лет, и вскоре вошел в тесный круг его близких друзей. Представитель эклектичного направления, он составил для своего знаменитого ученика краткое изложение основных философских доктрин, которые пользовались успехом в Риме. Вернувшись в Александрию в августе 30 года в сопровождении победителей при Акции, он был враждебно или, по крайней мере, холодно настроен к династии Лагидов. Он призывал Октавиана ни в коем случае не жалеть Цезариона, сына Клеопатры, в тот же самый момент доказывая свою привязанность к родному городу и землякам, с успехом защищая их перед римлянами.
Немногочисленные философы, которых Авлет и Клеопатра объединили в Александрии, больше напоминали шутов и самозванцев. Таким был, например, Филострат, приближенный царицы, софист-говорун, чьего помилования добился Арий, несмотря на колебания Октавиана и на сплетни, пущенные Филостратом, приписавшим себе членство в Академии.
Некоторые дисциплины появились буквально на исходе правления династии. Можно привести в качестве примера хотя бы историка Тимагена, сына одного из александрийских банкиров. Его карьера в городе Лагидов была, однако, слишком краткой, так как, вовлеченный в восстание против Авлета, он был увезен в Рим Габинием в 55 году. Там он возглавлял школу риторики и был некоторое время, прежде чем впасть в немилость, как и его соотечественник Арий, одним из советников Октавиана. Его потерянный труд, который назывался о царях, рассказывавший о династической истории эллинистического востока, должен был быть очень резким к Птолемеям, в особенности к Авлету. Это был один из основных источников провансальского историка Помпея Трога, чье краткое изложение, составленное Юстином, стало основой для современных исследований внутренней истории эллинистических государств.
Филологические труды, которые составили славу Александрии в III веке, были частично утрачены в результате пожара Библиотеки в 47 году, ущерб от которого до сих пор невозможно полностью оценить. Существуют гипотезы, согласно которым разрушенное здание предстает просто хранилищем копий произведений, предназначенных на вывоз. Тем не менее сгоревшие экземпляры лишили ученых редчайших и бесподобных объектов для научных изысканий, а именно: неповторимых памятников эрудиции, без которых критическое исследование классических текстов, написанных во время правления первых Птолемеев, не может быть полностью изучено. Великим ученым эпохи Клеопатры, подхватившим факел, выпавший век назад из рук Аристарха Самофракийского, был Дидим, прозванный «[Человек] с бронзовыми внутренностями», то есть с железным прилежанием ( Халкентер) из-за своей невероятной творческой плодовитости. Ему принадлежит, по крайней мере, три с половиной тысячи произведений! Будучи выходцем из народа (он был сыном торговца рыбой), Дидим совершил практически невозможное, оказавшись в самом центре александрийского общества. Его комментарии Гомера основывались на предшествующих работах Зенодота и Аристарха. Судя по некоторым его заметкам, становится ясно, что у него не было прямого доступа к оригиналам предшественников. Так как не возникает сомнений, что их работы хранились в Библиотеке, можно предположить, что произведения исчезли еще до пожара. Область интересов Дидима не ограничивалась только изучением гомеровских текстов, он был также великим лексикографом, трактующим редко употребляемые и диалектные термины, почерпнутые у всех классических эллинистических авторов. Его комментарии к ФилиппикамДемосфена в трех томах стоят упоминания, так как уцелевший папирус донес до нас замечательнейшие фрагменты, являющиеся лишь обломками колоссальной критической работы! Этот уникальный ум не останавливался на классических текстах. Вскоре его внимание привлекла лексика медицинских записей, а именно свод Гиппократа, который был тогда, по крайней мере в Александрии, объектом интенсивного изучения.
Медицина была последней процветающей областью в интеллектуальной сфере деятельности той эпохи. В отличие от возрождения философии, на этот раз двор сыграл определенную роль в ее застое. Конец эллинистической эпохи свидетельствует о заинтересованности правителей в медицинских открытиях, в особенности в области химической фармакологии, применение которых казалось многообещающим в политической жизни. Часть этих исследований была чисто филологической, так как она содержала толкование лексики гиппократовских текстов, как, например, исследования Диоскурида Факаса, одного из личных медиков великой Клеопатры. Но практическая медицина была в равной степени представлена двумя школами, которые тогда занимались медицинскими исследованиями, — герофилинами и эмпиристами, соответственно совпадавшими с прагматиками и скептиками в области философии. Каждая из этих школ прославилась в области анатомии, практикуя препарирование трупов — в хирургии и, естественно, фармакологии. Среди многочисленных представителей этой науки можно назвать Зопира, фармаколога-эмпириста, который разработал знаменитый рецепт противоядия для царя Митридата VI Евпатора, царя Понта, а также другой рецепт, названный «амброзией», для своего господина Авлета.