Повседневная жизнь московских государей в XVII веке

Приемы иностранных послов, превратившиеся при Алексее Михайловиче в грандиозные празднества, несколько поугасли при Федоре Алексеевиче. Не было уже прежнего любования государем: хрупкая фигура юноши-царя не шла ни в какое сравнение с величественной и степенной фигурой его отца. Свидетельства о посольских приемах в 1676–1682 годах немногочисленны, но отражают смелые новации в поведении государя. Он мог вручить иностранному дипломату несколько русских книг — в качестве подарка «в память о царе и для практики в русском языке». Именно такой презент получил в декабре 1681 года во время прощальной аудиенции датский посол Гйльдебрант фон Горн: целых 12 прекрасно переплетенных книг на русском языке. Богемец Бернгард Таннер, казначей польского посольства 1678 года, оставил описание не только приема послов, но и выездов царя на богомолье и загородные прогулки: катание верхом, посещение сада, устроенного рядом с Немецкой слободой «на итальянский лад». Таннер, сопровождавший царя в поездках, сообщает, что этот сад так понравился Федору, что он ездил туда каждую неделю. Не прошло не замеченным для поляка и особое пристрастие молодого государя к лошадям и красивой одежде.

Некоторое оживление дипломатической жизни в Москве намечается с 1679 года, когда молодой царь начал проявлять устойчивый интерес к международным делам. Федор Алексеевич считал необходимым укрепить связи с Речью Посполитой и заключить с ней союз. Не найдя в этом вопросе поддержки у бояр, он вызывает А. Л. Ордина-Нащокина и поручает ему разработать статьи союзного договора. Ордин еще в бытность главой Посольского приказа при Алексее Михайловиче считал союз с Польшей более предпочтительным, нежели со Швецией, и требовал выполнения русской стороной всех договоренностей Андрусовского перемирия 1667 года, за что и был отправлен в отставку. Он давно уже жил в Крыпецком монастыре, приняв постриг под именем старца Антония. Идея русско-польского военного союза была по-прежнему близка ему, но по-прежнему чужда членам Боярской думы. Прибывшим в Москву польским дипломатам был устроен не просто роскошный, а сердечный прием: царь предстал перед ними одетым в польский кафтан, явно давая понять, что готов признать Польшу старшим участником предстоящего союза. Но «вечный мир» с Польшей так и не был заключен при его жизни — это случилось уже в регентство царевны Софьи в 1686 году.

«Ратного строя николи же позабывайте»

Авторство этого совета, высказанного в «Уряднике сокольничья пути», безусловно, принадлежит самому Алексею Михайловичу, а сам совет прекрасно вписывается в систему его взглядов на государеву службу. Он постоянно требовал от своего воинства исполнять царские указы, во-первых, «не мешкая», во-вторых, с «урядством» (в должном порядке) и, в-третьих, радостно. Последнее требование кажется удивительным только на первый взгляд, ведь царь считал радость от службы одной из общехристианских норм жизни. Например, весной 1654 года перед началом русско-польской войны он наставлял воеводу князя А. Н. Трубецкого: «Заповеди Божии соблюдайте и дела наши с радостию исправляйте; творите суд в правду, будьте милостивы, странноприимцы, больных питатели, во всём любовны, примирительны, а врагов Божиих и наших не щадите, да не будут их ради правые опорочены».

Ратное дело было исконно государевым. Правда, к XVII столетию уже устоялось представление, что царь не обязан быть полководцем, возглавлять военные походы, как исстари водилось среди великих князей; его задача — руководить действиями армии, оценивать ситуацию в целом и давать важнейшие указания. Из первых Романовых лишь Алексей Михайлович участвовал в военных походах, но все они прошли обучение военному делу, включенное в программу подготовки наследников престола. «…Храброму учению навычен и к воинскому ратному рыцарскому строю хотение держит большое по своему государскому чину и достоянию, выезжая в поле сам тешится и велит себя тешить своим ближним людям служилым строем; играют перед ним древками, стреляют из луков и пищалей», — рассказывали за границей русские послы об Алексее Михайловиче.

Смутное время показало отсталость русского войска и по части вооружения, и в плане тактики ведения боя. Новое правительство должно было приняться за реформирование армии. За образец были взяты воинские подразделения европейских держав. В полках «иноземного строя» вместо сотен создавались роты по 200 человек (120 мушкетеров и 80 копейщиков). Уже в 1630 году было начато формирование двух пехотных полков по 1600 солдат (восемь рот) — вначале из беспоместных детей боярских (провинциальных дворян), но поскольку их оказалось всего 60 человек, в полки стали набирать казаков, татар и прочих «охочих людей». Во главе полка стоял полковник, затем шли полковой большой поручик, майор, капитаны, поручики, сержанты — всего 176 «начальных людей». Укомплектованные полки отправляли на «ратное учение» под начало иностранцев. В 1632 году было создано еще четыре солдатских полка и один рейтарский (конный). Потребность в новых частях обострилась в связи со Смоленской войной (1632–1634); к ее окончанию в русской армии насчитывалось уже десять полков нового строя общей численностью 17 тысяч человек. Но это были еще не регулярные войска — сразу же после войны они были распущены.

Трудно сказать, насколько все эти перемены в военном деле волновали Михаила Федоровича, но, без сомнения, он принимал участие в обсуждении вопроса о создании новых полков. На время его правления приходится также формирование драгунских и солдатских полков для охраны южных границ от набегов орд крымского хана. В 1630-х годах шло интенсивное укрепление Засечной черты, строились новые крепости. В 1638 году, когда угроза войны с Крымом стала реальной, был издан указ о возвращении в службу солдат и рейтар, участвовавших в Смоленской войне. В пограничные подразделения набрали драгун и солдат, каждую весну на военных сборах проходивших обучение. Борьба с набегами крымских татар, грабивших русские поселения и уводивших жителей, продаваемых затем в рабство, отнимала много сил. Постоянная опасность вторжения крымчан, несшихся на степных лошадях с кличем «Олай!» и наводивших ужас на население, породила поговорку, внесенную в составленный в XVII столетии сборник пословиц и поговорок: «Олай-булай — крымские песни, с ними и тресни!»

Стройность и маневренность новых полков произвели на Михаила Федоровича столь сильное впечатление, что уже на рубеже 1630–1640-х годов при дворе начинают регулярно устраивать парады рейтарских и солдатских полков, проводить их смотры, до деталей следуя принятым в Европе обычаям. Сами же полки «иноземного строя», в свою очередь, стали образцом строевой подготовки, которому начали подражать московские стрельцы.

При Алексее Михайловиче в ратное дело были внесены коррективы, инициатива которых исходила по большей части лично от царя. Продолжилось формирование полков «иноземного строя», хотя и традиционные дворянские сотни продолжали существовать. В Соборном уложении фиксировалось, что «новиков» верстали в службу «по отечеству» начиная с восемнадцати лет. Но число служилых «по отечеству» постоянно сокращалось, а число солдат росло. Так, в 1651 году из дворян и детей боярских в новых полках служило только 4,5 процента, а в 1672-м — уже 50,3 процента. В 1649 году были созданы полки для охраны северо-западной границы. Новым был не только набор «даточных людей» — крестьян, но и их обеспечение: если дворянское ополчение складывалось из отрядов, приводимых каждым помещиком, обязанным являться «конно, людно и оружно», то полки «иноземного строя» содержались (хотя и не постоянно) за государственный счет: солдаты начали получать пятирублевое денежное жалованье, а также порох, пищали и пр.

Царь захотел внести в военное дело, как и во все остальные дела, чинность и благолепие. Первые нововведения Тишайшего касались утверждения в войсках благочестия. В самом начале царствования он указал заменить рисунки на знаменах полков «иноземного строя» по лично им созданному образцу: вместо разношерстных изображений теперь вверху знамени у древка помещался восьмиконечный православный крест. Это, с точки зрения Алексея Михайловича, резко повышало статус знаменосца, поэтому он указал, чтобы дворяне несли не только главные полковые стяги, но и сотенные знамена. В 1646 году Боярская дума, следуя этому указу, определила в знаменщики родовитых дворян. Однако эта перемена вызвала местнические жалобы, поскольку знаменосцы теперь оказались наравне («в версту») с сотенными головами. Тогда Алексей Михайлович отдал указание: «Быти головам и знаменщиком у сотен без мест (то есть без учета родовитости. — Л.Ч.) и промышляти государевым делом в сотне голове и знаменщику вместе соопча заодин»; если же кто-то посмеет обижать («бесчестить») знаменосцев, то отправится в Сибирь. Знаменщикам повысили оклад, а также придали специальных людей, возивших знамя между боями.

Государь распорядился благословлять воинство крестом с частицами чудотворных мощей, уподобляя его кресту византийского императора Константина Великого, с которым тот побеждал в битвах. Отправляясь в 1655 году в свой второй военный поход, он испросил благословение крестом с частицами Животворящего Древа Господня не только у патриарха Московского, но и у гостившего в Москве патриарха Антиохийского.

Но Алексей Михайлович не ограничился подобными нововведениями. Он захотел проникнуть в суть устройства иноземных полков. С этой целью было переведено с немецкого и издано в 1647 году «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» — устав, составленный Иоганном Якоби фон Вальхаузеном. Книга не очень подходила для обучения в силу тяжеловесности перевода и громоздкости описания простых действий пищальников, но с учетом основательного подхода царя к изучению иноземного строя сыграла определенную роль. Хорошо обученные рейтарские полки произвели на царя прекрасное впечатление во время встречи польских послов в августе 1649 года: «радовал глаз» недавно сформированный полк под руководством голландца Исаака Фанбуковена, который «урядно» стоял «рейтарским строем» под новыми красными и белыми штандартами. Рядом с ним на добрых аргамаках красовались московские сотни, одетые в цветное платье, с саблями…

Свои теоретические рассуждения о ратном деле царь Алексей смог проверить на практике. Он трижды в течение 1654–1656 годов ходил в военные походы, хотя в сражениях и штурмах непосредственного участия не принимал. К первому походу он начал готовиться загодя и очень обстоятельно, как делал всё и всегда. Неизбежность войны с поляками стала очевидной после Переяславской рады 1654 года, принявшей решение о присоединении Украины к России. Речь Посполитая распадалась на глазах, и польский король поспешил нарушить Поляновский договор о «вечном мире».

Алексей Михайлович, видя «нелюбовь» польского короля, начал планировать и расписывать по «статьям» действия русских полков. Особое внимание «чиннейший» монарх придавал соблюдению православных обрядов, соединив их с придворным церемониалом и европейскими военными обычаями. Царь разработал оригинальные ритуалы благословения воевод, вручения царских наказов и списков ратных людей, торжественного выхода войск из Кремля.

Четырнадцатого февраля 1654 года, во время торжеств в честь рождения царевича Алексея, было объявлено о походе против польского короля. Особо оговаривалось «безместие» всех участников дела. Первым 27 февраля из Москвы отправился «большой наряд» — тяжелая осадная артиллерия, чтобы успеть до весенней распутицы достичь Смоленска. Затем выступил полк князя А. Н. Трубецкого. Его проводы были обставлены по новому, составленному царем чину. В Успенском соборе патриарх Никон отслужил литургию. Государь торжественно передал предстоятелю воеводский наказ, который тот положил на несколько минут в киот иконы Владимирской Богоматери, а затем вручил первому воеводе князю Трубецкому. Начался обряд целования царской руки, к которой были допущены все ратники Большого полка. Трое окольничих обеспечивали порядок при проведении церемонии, а царица Мария Ильинична, скрытая от посторонних глаз за «запоною», безмолвно наблюдала за происходящим. Из Успенского собора все проследовали во дворец «хлеба ести» за царским столом. Во время обеда государь посылал гостям «Богородицыну» чашу, испрашивая особое покровительство Богоматери своим ратникам в предстоящей войне. В ответ на напутствие монарха полковник Трубецкой произнес речь, назвав государя «отцом и учителем», «от душевных и полезных учительных слов которого воины напитались, какова источника живых вод искали, такова и обрели», подчеркнув: «Мы же не токмо телесныя снеди напиталися от твоих царских уст, но и душевныя пищи премудрых и пресладких глагол Божиих, исходящих ото уст твоих царских, обвеселилися душами и сердцами своими». При этом в описании сцены подчеркивалось, что князь свою речь «молвил ясно», но «тихо, опасно, с радостными слезами».