Повседневная жизнь московских государей в XVII веке

Третий поход Алексея Михайловича, на Ригу в 1656 году, был настолько тяжелым, что напрочь отбил у него охоту лично участвовать в боевых действиях. Больше царь в походы не ходил, а лишь посылал множество указов и требовал постоянно информировать его обо всём происходившем на фронте. Война со Швецией закончилась в 1658 году подписанием мира на прежних условиях крайне невыгодного для России Столбовского договора 1617 года, лишившего ее выхода к морю. 24 октября 1656 года военные действия против поляков были прерваны перемирием, которое было необходимо как полякам, так и русским, вынужденным воевать на два фронта — и даже на три, если учитывать набеги крымских татар на южные рубежи, учащавшиеся, как только Засечная черта ослабевала из-за ухода русских частей на запад. Чтобы склонить Алексея Михайловича к перемирию, польские дипломаты прибегли к испытанному средству — пообещали избрать его своим королем после смерти Яна Казимира. Это предложение, естественно, очень льстило царю, при его тщеславии и любви к государеву чину; но, вероятно, Алексей Михайлович не очень-то поверил в польские «басни». Из его комментариев по поводу действий поляков и шведов видно, насколько возмужал государь и набрался военного, политического да и просто житейского опыта. В частности, он хорошо понимал, что шведы сильно испугались продвижения русских на запад и именно этот испуг, а не те резоны, которые высказывали дипломаты, двигал ими. Он не принимал слова иностранных послов за чистую монету. В результате война с Польшей продолжалась с переменным успехом до 1667 года, но зато завершилась окончательным присоединением Левобережной Украины и Киева.

Об участии Алексея Михайловича в принятии стратегических и политических решений в последние годы русско-польской войны говорят его многочисленные письма. Правда, часто в них содержатся советы сугубо религиозного порядка, как будто их давал не государь, а полковой священник.

В 1659 году после провала поспешного штурма Мстиславля он отправил наказ его руководителю князю Ивану Ивановичу Лобанову-Ростовскому с суровым выговором за сокрытие потерь: «…от нас, Великого государя, неутаимая хотел утаить… От века того не слыхано, чтобы природные холопи Государю своему в ратном деле в находках и потерьках писали неправдою и лгали». Упрекал царь воеводу также за гордыню и самонадеянность: «…вздумал приступать к городу Мстиславлю собою… своею гордостью», понадеявшись на «свое человечество и дородство, кроме Бога, а Божественная писания не воспомянул». Главная вина окольничего заключалась в том, что он не испросил разрешение на штурм от царя! Далее в наказе Алексей Михайлович подробно наставлял полководца, как готовиться к наступлению, и вот тут-то проступает не военная натура царя, а его проповедническая сущность: «В начале тебе достоит внутрь себя прийти и сокрушити сердце свое пред Богом, и восплакать горце в храмине своей тайно»; затем следует вознести молитвы Богу, Богородице и всем святым, чтобы «сотворили молитву ко Господу Богу за вас, воевод, и за всех наших Великого государя ратных людей, во еже помощи вам и спасти вас от всякого вреда… а не на свое высокоумие полагатца!». Еще один совет Тишайшего — «умыть нози святым и странным», поскольку они — наилучшие молитвенники за людей; царь даже называет их «меньшей братией Христовой», «страждущей вправду за нас, Великого государя, не жалея живота своего, на боех и на приступах телом своим обагряются до крови, и не точию до крови, но и до самыя смерти понуждают себя страдати». (Алексей Михайлович неоднократно прибегал к этому способу снискать Божье благоволение. Именно так он поступил при освящении новых садов в Измайлове — приказал в Троице-Сергиевой обители тайно омыть водой ноги больничных старцев и этой водой окропить измайловские сады!) В конце своего наказа царь делает закономерный вывод: «Покаянию, молитве, милостине, страннолюбию не может никакой неприятель сопротив стати: ни агаряне, ни сам адский князь, — все окрест бегают и трепещут!» Победа дается Богом за смирение… К этому тезису царя многие воеводы приноровились и в своих грамотах загодя смиренно предупреждали, что не могут гарантировать победу, ибо как Бог соблаговолит, так и будет.

Еще в 1658 году Алексей Михайлович приказал ввести в войсках новый клич, которым в 1608–1610 годах пользовались защитники Троице-Сергиева монастыря, отстоявшие обитель от поляков. Теперь шедшие в наступление или на штурм солдаты кричали «Сергиев!».

Царь верил, что это поможет победить. «А Нечая… Сергий Чудотворец дважды побил!» — писал он с восторгом князю Ю. А. Долгорукову и среди зимы 1659 года отправился в Троице-Сергиев монастырь лично благодарить святого за помощь.

В том же духе были и другие предложения государя по усилению боеспособности русского войска. Занятые города он хотел переименовать то в Борисоглебск в честь святых воинов-покровителей Бориса и Глеба, то в «Дмитриев царевичев город», поскольку во сне ему явился угличский царевич. В захваченных крепостях он приказывал строить церкви особого посвящения. Так, получив в 1660 году известие о взятии Бреста, Алексей Михайлович распорядился построить там храм в честь Богоявления, поскольку штурм был в канун этого праздника, но затем передумал и повелел освятить главный престол в честь Архистратига Михаила, а придел — в честь священномученика Афанасия Брестского — игумена Брестского Симоновского монастыря Афанасия Филипповича, живьем закопанного поляками 5 сентября 1648 года за верность православию. Однако было бы неправильно думать, что государь не мог или не хотел вникать в суть военного дела; просто вера наполняла всю его жизнь, каждый ее штрих.

Царь Алексей пристально следил за выполнением своих приказов о наступлении или отступлении. Воеводы на своей шкуре почувствовали, что лучше дождаться царского решения, а не лезть на рожон с собственной инициативой, которая могла обернуться провалом. А если полководец не дай бог ослушивался царского приказа, наказание, как правило, было суровым. «Тишайший» монарх не терпел неподчинения, ставя его в грех. То, какие чувства обуревали государя во время подобных столкновений, показывает письменный разнос, учиненный им Григорию Ромодановскому: «…воздаст тебе Господь Бог за твою к нам, великому государю, прямую сатанинскую службу!..и ты дело Божие и наше государево потерял, потеряет тебя самого Господь Бог!..и сам, треокаянный и безславный ненавистник рода христианскаго — для того, что людей не послал, — и нам верный изменник и самого истиннаго сатаны сын и друг диаволов, впадаешь в бездну преисподнюю, из неяже никто не возвращался. Вконец ведаем, завистниче и верный наш непослушниче, как то дело ухищренным и злопронырливым умыслом учинил…»

Справедливости ради следует сказать, что Алексей Михайлович всерьез интересовался и состоянием вооружения своей армии, и налаживанием продовольственного снабжения, и взаимоотношениями между военачальниками — всем, что касалось войны и служилых людей. Царь решил вознаградить участников всех походов и сражений русско-польской войны. Сохранились списки жалованных грамот, переводивших дворянские поместья в статус вотчин, в которых Алексей Михайлович подробно и трепетно излагал причины войны и давал оценку русским победам: «…за те досадительства з Божиею помощию и надеждой християнския Пречистыя Богородицы молитвою, взяв непобедимое оружие — крест Господен, — мы, великий государь… на Полское и Литовское королевство ходили и Смоленск и Вильну и Брест и иные многие городы в Литве и на Белой России поймали». В годы, когда государь не участвовал непосредственно в походах, он разрабатывал конструкцию артиллерийского орудия, о чем свидетельствует его собственноручный чертеж Артиллерия вообще сильно занимала монарха, он уделял изучению этого вопроса массу времени и сил.

Ввиду того что отечественное производство вооружения отставало от роста численности войск, при Михаиле Федоровиче практиковалась закупка оружия за границей. Например, в 1631 году стольник Племянников и дьяк Аристов были отправлены в Европу с целью приобретения десяти тысяч мушкетов и пяти тысяч шпаг. С пушками дело обстояло несколько лучше, но всё равно нужно было значительно расширять добычу руды и производство металла. Государство начало создавать железоделательные заводы в Казани, Смоленске, на Урале, был налажен поиск новых месторождений железной руды. Уже в 1630-х годах в стране существовало до пятнадцати частных железоделательных мануфактур в Туле, Кашире, Алексине и других местах. Основным поставщиком крупнокалиберных орудий был Московский пушечный двор; помимо него пушки отливали в Пскове, Новгороде, Устюге, Вологде, Тобольске и других городах. В 1654 году в Смоленском походе государя при численности войска в 32 500 человек было в наличии 158 орудий, из которых верховых пушек [5] только семь, а остальные — пищали. По свидетельству Григория Котошихина, царский полк имел обычно до двухсот орудий, а остальные полки — по 50–80. В полках «иноземного строя» насчитывалось от шести до двенадцати орудий «полкового наряда». Появилась конная артиллерия, сопровождавшая драгун в бою. Кованые железные пушки постепенно вытеснялись литыми чугунными орудиями, шло усовершенствование орудийных колесных лафетов, что увеличивало тактическую маневренность артиллерии.

5

Верховые пушки (мортиры) — короткоствольные артиллерийские орудия крупного калибра с навесной траекторией стрельбы каменными ядрами, предназначавшиеся для разрушения крепостных сооружений и зданий.

К концу правления Алексея Михайловича были выработаны общие требования к количеству и качеству вооружения пехоты и конницы: «…у гусар было по гусарскому древку да по паре ж пистолей, а у рейтаров по карабину да по паре ж пистолей, у всех свои добрые и к бою надежные, у стрельцов, солдат и у иных чинов пехотного строя людей мушкеты и бердыши были добрые».

Совершенно по-иному, чем отец, подходил к военному делу Федор Алексеевич. У него мы не встретим рассуждений в религиозном духе; напротив, как и во всём остальном, в этой области он проявлял рационализм и выказывал стремление навести порядок. Уже в 1678 году царь запретил верстать в рейтары и солдаты полков «иноземного строя» неимущих людей, крестьян и холопов, а также сыновей неслужилых помещиков. По его указу была составлена «Роспись перечневая ратным людем, которые во 189 (7189-м от Сотворения мира, то есть 1681-м от Рождества Христова. — Л.Ч.) году росписаны в полки по разрядам». В девяти разрядах состояли 164 600 служилых людей (соотношение пехоты и конницы — 49 и 51 процент). В том же году был издан указ о переводе старых воинских званий в новые, иноземные: «…быть из голов в полковниках, из полуголов в полуполковниках, из сотников в капитанах… против иноземского чину, как служат у гусарских и у рейтарских, и у пеших полков тех же чинов, которыми чинами пожалованы ныне, и впредь прежними чинами не именовать». 12 ноября 1680 года был издан еще один указ — «О разделении ведомства ратных людей конных и пеших между разными приказами», согласно которому стрельцы (кроме казанских и московских), городовые казаки и дети боярские переписывались в солдатскую службу и распределялись по полкам. Началось упразднение стрельцов и части поместного войска, вместо деления на сотни вводились роты и полки. В свете всех этих начинаний становится совершенно понятной и закономерной отмена местничества в 1682 году, ведь реформированная армия настойчиво требовала новых начал в управлении.

Что касается вооружения, то и здесь вводились единообразие и порядок. Новые полки должны были иметь по 20 орудий, причем калибр «полкового наряда» уменьшался (вместо пяти-девятифунтовых пушек теперь на вооружение поступали одно-трехфунтовые), что способствовало большей подвижности артиллерии в бою. К концу XVII столетия походное войско, как правило, имело в своем распоряжении от трехсот до трехсот пятидесяти орудий. Выросло и производство русских пушек Только тульские оружейники выпускали в год около двух тысяч пищалей.

В целом же в течение XVII века ратное дело как никакое другое претерпело изменения в сторону улучшения и вооружения и боеспособности войск Постепенная замена старых сотен полками «иноземного строя» требовала много средств. Тут уж без государя и его казны обойтись было совершенно невозможно, так что вклад всех троих первых царей из дома Романовых в развитие этой отрасли был чрезвычайно велик

«Ударить челом государю»

Принимать челобитные — это была основная «работа» государя. Он как гарант божественной справедливости должен был блюсти народ свой в «правде», насаждая праведный суд и карая за неправедный. Поэтому все дела, даже самые мелкие, адресовались лично монарху, но попадали, разумеется, в руки его служилых людей. В челобитных на имя государя есть некая интимность отношений между ним и подданными, доверительность обращения к «царю-батюшке», правда, в XVII столетии уже утратившая свежесть и часто воспринимаемая народом лишь как традиционная норма и не более того.

Обычай начинать любое дело с челобитья был настолько повседневным, что даже тогда, когда ни о каком челобитье речи быть не могло, оно всё равно фигурировало в качестве «зачина» того или иного предприятия — например избрания патриархом Филарета. Подробное описание всей процедуры было зафиксировано в разрядных книгах, чего ранее не делалось. Сначала царю Михаилу Федоровичу ударили челом иерусалимский патриарх Феофан и весь Освященный собор, а также государев двор и «всяких чинов люди», чтобы выбран был именно Филарет: «А на Москве на великом святительском престоле, опричь его, государя, патриархом быти некому». Челобитье завершалось обращением к царю, чтобы он, в свою очередь, просил Филарета принять святительский престол. Следующее челобитье — от имени царя, архиереев и «всех чинов людей» — было «с великим молением» обращено к Филарету. Тот по традиции сначала «многими словесы себя унижал и недостойна себя быти пастырем того великого престола нарицал» (самоуничижение также было неотъемлемой частью «чинного» принятия высокого поста) и, наконец, дал согласие.

С обращения к царю с просьбой разрешить проблему начиналось и решение важнейших государственных и политических дел. Например, в Окружной грамоте Михаила Федоровича от 5 июля 1619 года, адресованной боярину князю Ивану Хованскому, Мирону Вельяминову и дьяку Третьяку Копнину в Новгород, подробно рассказывался весь ход дела. К царю явился патриарх с Освященным собором» и «советовал» с ним о тяжком положении Московского государства, разоренного после Смуты. Затем с боярами, окольничими, думными людьми и «со всеми людьми Московского государства о всех статьях говорили, как бы то исправити и землю устроить». Обсудив и «усоветовав», порешили послать по всем городам и весям писцов и дозорщиков для подробного описания доходов и расходов, всего недвижимого имущества. Но для того, чтобы начать его, с мест должны были прислать в столицу челобитья с изложением нужд и просьб: «А из городов изо всех, для ведомости и для устроенья указали есмя взять к Москве, выбрав из всякого города из духовных людей по человеку, да из дворян и детей боярских по два человека, добрых и разумных, да по два человека посадских людей, которые б умели рассказать обиды, и насильства, и разоренье, и чем Московскому государству полниться и ратных людей пожаловать и устроить бы Московское государство, чтоб пришло всё в достоинство». Только после этого, заключалось в грамоте, «мы, великий Государь, с отцом своим и богомольцем, святейшим патриархом Филаретом Никитичем, советовав, по их челобитью (курсив наш. — Л.Ч.) прося у Бога милости, учнем о Московском государстве промышляти, чтоб во всём поправить, как лучше».