Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Лонгвудские слуги, или, как их еще называют, «прислуга», заслуживают того, чтобы поговорить о них подробнее, так как в этом доме, где все живут вперемежку, как на биваке, они находятся в тесном контакте со своим господином. В пору всемогущества Наполеона они были лишь незаметными статистами, занимавшими специально отведенные для них апартаменты; теперь же, на Святой Елене, они становятся кто наперсником, кто тайным осведомителем, кто собеседником, кто переписчиком, и кое-кто из них позже не без таланта расскажет об этом в своих подробных дневниковых записях.

Луи Маршан — первый камердинер его величества. Он родился в 1791 году в Париже, а с 1811 года стал слугой во внутренних апартаментах, в то время как его мать нянчила Римского короля. Он видел роскошь двора, великолепие путешествия Наполеона и Марии-Луизы в Голландию и смятение, охватившее всех после отречения; а после измены Констана, первого камергера и первого перебежчика, он получил назначение на вожделенную должность. На острове Эльба он сумел своей скромностью, усердием, терпением и умом завоевать уважение и доверенность Императора. Во время Ста дней и последовавших за ними тяжких испытаний он не изменил себе и служил Императору на мрачных дорогах изгнания с такой же почтительной преданностью, как и среди роскоши Тюильрийского дворца. Лишь благодаря ему в багаже Наполеона оказалось все, что обеспечит материальные удобства жизни изгнанника, которому необходимо поддерживать свой статус. Без Маршана ему, возможно, пришлось бы носить рубашки, выданные англичанами. В 1815 году Маршану всего двадцать четыре года; с портрета на нас смотрит молодой человек с тонкими и благородными чертами лица, веселыми глазами и шапкой вьющихся волос. При Наполеоне он в известной степени представляет этот «столь любимый» народ, преданный и готовый на жертву, и одновременно — молодое поколение, предмет пристального внимания и забот имперского правительства. Обычно говорят, что для камердинера великий человек никогда не бывает великим, но вряд ли сыщется человек, более доступный и простой, чем Наполеон на Святой Елене. Могущество и слава остались позади, и не за горами время тяжких испытаний, когда герой на своем ложе становится сначала больным, потом умирающим, и его нужно переодевать, переворачивать, мыть и брить, не говоря уже о более неприятных подробностях. Сколько любви и терпения понадобится Маршану, когда невежественные лекари будут назначать клистиры, прижигания, рвотное, ртутные соли, морские и ножные ванны, растирания и горячие салфетки. Наполеон оценит и прославит эту смиренную преданность одной фразой в своем завещании: «Услуги, оказанные мне Маршаном, это услуги друга». И молодой лакей удостоится великой чести, коей не удостаивался ни один человек, носивший ливрею: он станет вместе с двумя генералами, Бертраном и Монтолоном, исполнителем последней воли монарха.

Луи-Этьен Сен-Дени, именуемый Али, родился в Версале в семье служителя еще королевского режима, получил хорошее образование в конторе нотариуса, затем поступил на службу к Императору в качестве стремянного при торжественных выездах. Он принимал участие в военных кампаниях в Испании и в Германии и, как и Маршан, сопровождал их величества во время торжественного путешествия в Голландию, имевшего место сразу же после бракосочетания. В1811 году Наполеон пожелал иметь при себе второго мамелюка — тот, кого он привез из Египта, был удален по причине его дурного нрава, — и Сен-Дени, облаченный в восточный костюм, получил новое имя Али. В военных походах он всегда имел при себе атрибуты своей должности — подзорную трубу и водку; но на Святой Елене благовоспитанность, сдержанность и скромность приблизили его к Императору, и он был произведен в библиотекари. Закончив работу в апартаментах и классификацию книг, он иногда занимается перепиской то для одних, то для других (ибо в Лонгвуде пишут много), или же перебеливает надиктованное Императором, либо протесты, адресованные губернатору, либо записки, которые хотят переправить за границу и которые нужно писать микроскопическими буквами на маленьких клочках бумаги или ткани. Все книги Лонгвудской библиотеки имеют сделанную рукой Али бесценную пометку «Император Наполеон» и печать.

Чиприани Франчески, именуемый просто Чиприани, остается большой загадкой среди этого низшего персонала. Корсиканец, свойственник — в римском смысле этого слова — семьи Бонапарта; его жена и дочь служат в Риме у кардинала Феш и матери Наполеона, а сам он фанатически предан Императору. Его бурная карьера привела его в окружение Саличети в момент осады Капри; а в английских войсках служил в ту пору офицер по имени Хадсон Лоу, занятый по преимуществу разведывательной деятельностью. Одно время Чиприани занимался проблемами каботажного плавания в Средиземном море, а затем присоединился к Наполеону на острове Эльба и был отправлен с секретным поручением в Вену, когда там проходил Конгресс. Безусловно, он не являлся ни опасным шпионом, ни серьезным агентом; он был просто весьма хитрым человеком и любителем выпить, умел говорить и заставить говорить других; он устроил на Святой Елене разведывательную контору, причинявшую немало неприятностей британским властям; он умел потешаться над следящими за ним соглядатаями и даже одурачивать их и, возможно, перешел границы дозволенного, что и объясняет его жестокую кончину в 1818 году. Он умер за несколько дней от чудовищных болей в желудке, вызванных якобы перитонитом, хотя все это гораздо больше напоминало отравление каким-то ядом. Чтобы выяснить причины этой смерти, нужно было бы эксгумировать его останки, но его могилы, стоившей Императору чуть ли не состояния, более не существует, в то время как на кладбище Плантейшн Хаус имеется множество захоронений того же времени. В довершение остается добавить, что этот беспокойный человек был по душе британцам. Лорд Батхэрст рекомендовал его Лоу, а тот нередко хвалил его и сокрушался после его смерти:

— Как найти ему замену?

Остальные слуги играют гораздо менее заметную роль: швейцарец Новерра исполняет различные обязанности в апартаментах; Пьеррон, брат шеф-повара Меттерниха, — эконом; оба брата Аршамбо служат в конюшнях; Руссо ведает серебряной посудой; Дженти-лини, по которому сходят с ума англичанки, — выездной лакей с Эльбы и, наконец, Сантини, постельничий, маленький человечек, который умеет делать все — стричь волосы, чинить обувь — и который мечтает пристрелить Лоу как зловредное животное.

Разместить всех этих людей в строении («конуре», — шутит Наполеон) весьма скромных размеров совсем непросто. Император занимает самые удобные комнаты — прихожую, гостиную, столовую, две спальни, библиотеку и ванную. По окончании строительства новых зданий Монтолоны получают две большие комнаты. У Гурго есть спальня и кабинет с удручающе убогой мебелью: кровать, софа, умывальник и семь стульев. В довершение неприятностей говорят, что в этом крыле дома живет привидение, которое спокойно прогуливается по ночам и пугает Альбину де Монтолон. Поначалу Лас Каз и его сын должны взбираться по лестнице в отведенные им две комнатенки над кухней; затем их перемещают в южное крыло на первый этаж, но в самую нездоровую часть здания, открытую ветрам и дождям и насквозь пропитанную сыростью. Слуги живут в еще худших условиях: им отведена низкая, мрачная, как тюрьма, мансарда, где летом задыхаешься от жары, а зимой дрожишь от холода, где невозможно выпрямиться во весь рост и где перегородки сделаны из простых досок «В коридоре потолок образовывали почерневшие стропила кровли, скрытые густой паутиной, клочья которой падали нам на голову, — записывает Али. — Все это помещение было омерзительно».

Комната Маршана расположена над спальней его господина, на западной стороне, а комната Новерра — на восточной стороне, над библиотекой; другие спят в некотором подобии сот, наскоро сделанных матросами Кокбэрна, напоминающих корабельные каюты, куда свет проникает через слуховые оконца. По периметру внутреннего двора расположены служебные строения: помещение для хранения посуды, буфетная, бельевая и кухня, оборудованная жалкой чадящей плитой.

Кокбэрн с серьезным видом объявил этот дом не менее прекрасным, чем Сен-Клу. Однако Бертраны, с кислой миной осмотрев его, предпочли поселиться в двух километрах отсюда, в Хате Гейт, в простом одноэтажном коттедже с верандой, что давало им бесценную возможность пользоваться независимостью и уединением.

Уязвленный этим решением Наполеон сухо ответил пришедшему с объяснениями Бертрану: «Как вам будет угодно; впрочем, Монтолон остается со мной».

Обустроившись, наконец, в этой новой и последней императорской резиденции, Наполеон тотчас же заводит такой же порядок, как если бы он находился на биваке где-нибудь в Польше или в Испании. Ему нужно незамедлительно утвердить себя в качестве монарха, хотя англичане упорно отказывают ему в этом, именуя его «генерал Буонапарте» или «сэр» и лишь изредка снисходя до обращения «Сиятельство»; а в момент крайнего недовольства Кокбэрн даже осмелится в ответ на ноту протеста французов сказать: «Вы меня вынуждаете официально заявить вам, что мне неизвестно ни о пребывании на этом острове императора, ни о том, что человек, имеющий этот ранг, прибыл, как вы это утверждаете, одновременно со мной на "Нортумберленде". Кокбэрн даже потребует от посетителей, направляющихся в Лонгвуд, дать честное слово, что они будут обращаться к знаменитому изгнаннику как к обычному генералу. Наполеон же, как и следовало ожидать, утверждает нечто совершенно противоположное. Действительно, он отрекся от короны Франции и больше не является «Наполеоном, Императором французов», но он есть и останется «Императором Наполеоном», ибо титул сей был дарован ему народом и освящен во время коронации благословением римского понтифика. Пленник союзных держав, которые обращаются с ним как с мятежным генералом, он хочет утвердить в глазах британцев — помешанных на титулах или даже на видимости таковых — и в глазах всего мира некое подобие придворного церемониала. Это касается и внутреннего распорядка. Когда Гурго встает при появлении в гостиной мадам де Монтолон, он тут же сухо одергивает его: в его присутствии не следует вставать ни для кого из входящих. В подобном поведении многие увидели просто манию величия, но подобное мнение свидетельствует лишь о непонимании того, что представляет собой замкнутое и праздное общество, такое, как белое население на Святой Елене. В одной из следующих глав пойдет речь о британском населении острова; именно из-за него, из-за того интереса, который оно питает ко всему, что происходит в Лонгвуде, где живет, как ему известно, человек, диктовавший свою волю Европе, именно из-за него делает он все это: устанавливает придворный этикет, приказывает слугам носить императорскую ливрею, а генералам являться к нему облаченными в мундиры; так что вскоре те, что получают приглашение или удостаиваются аудиенции, становятся предметом зависти. Наполеон, которому это конечно же известно, убежден, что обезоружить врага — значит победить его, и что нужно любой ценой установить контакты с местным обществом, дабы защитить себя от произвола своих тюремщиков. Кроме того, этот тщательно разработанный церемониал тотчас ставит преграду как возможным проявлениям фамильярности со стороны британцев, так и попыткам французов незаметно перейти к непринужденным отношениям военного лагеря.

Бертрана, обладателя высшего придворного чина, слуги, равно как и прочие придворные, будут именовать Монсеньор, ибо он сохранил титул обер-гофмаршала. Поскольку он не живет постоянно в Лонгвуде, то Монтолону даны полномочия действовать от его имени и распоряжаться хозяйственными делами; в глазах англичан он является чем-то вроде Lord Chamberlain, обер-камергера. В ведении fypro находятся конюшни, где стоят десяток сонных лошадей и находящаяся в ведении братьев Аршамбо карета; эти умелые возницы с бешеной скоростью мчатся по узкой и извилистой дороге, ведущей от Лонгвуда к Хате Гейт, по которой Наполеон ездит к Бертранам; но обычно прогулки ограничиваются простирающимся за домом эвкалиптовым лесом. На Лас Каза возлагается ответственность за движимое имущество, являющееся достоянием Британской короны и переданное в пользование изгнанникам британским правительством; Маршан распоряжается личным имуществом Императора, но эта синекура ему не по вкусу, и он охотно уступает ее Монтолону, который мечтает сосредоточить в своих руках все должности.

Чиприани под наблюдением Монтолона отвечает в качестве дворецкого за съестные припасы. С британской стороны Балькомб берет на себя организацию и реальное руководство снабжением, что является весьма неблагодарной обязанностью на этом острове, где ощущается нехватка практически всего. Несколько английских матросов, наряженных в зеленую с золотом императорскую ливрею, с согласия адмирала помогают слугам и работают в конюшнях, на кухне и в буфетной; они получают 40 фунтов стерлингов в год и ливрею. Дени и Новерра обязаны нести дежурство и раз в два дня проводить ночь в крохотной прихожей перед ванной комнатой Императора; по первому звонку они должны спешить исполнить приказания последнего. Сантини дежурит днем в столовой и обязан открывать дверь, когда Император или генералы проходят через эту комнату в кабинет или гостиную. Джентилини, красавец с острова Эльба, отвечает только за сервировку стола.

Утром 11 декабря 1815 года Наполеон вместе с Гурго совершает осмотр окрестностей Лонгвуд Хаус, своего рода объезд владений, где в пределах двенадцатимильной ограды он может передвигаться без сопровождения британского офицера. Однако эта независимость и свобода весьма относительны, так как на гребнях холмов и вдоль дорог виднеются красные мундиры часовых 53-го полка. «Дозволенное» пространство включало в себя лишь несколько прогулочных маршрутов, быстро наскучивших Императору. Границы проходили по дороге от Лонгвуд Хаус к Хате Гейт и по дороге от Хате Гейт к коттеджу мисс Мейсон на южном склоне долины Рыбака. Внутри этих границ вся дичь была «заповедной», и официальным распоряжением от 20 февраля 1816 года предусматривался штраф 5 фунтов стерлингов за каждую куропатку и 20 фунтов стерлингов за каждого фазана, убитого без разрешения «генерала Буонапарте». Кто в Европе мог бы осмелиться даже заикнуться о том, что генералу не оказывают должного почтения? Наполеон конечно же имел право скакать верхом по всем дорогам и тропинкам острова, но лишь в сопровождении британского офицера; он не принял этого условия и провел почти шесть лет в Лонгвуде, так и не увидев другой части острова, самой приятной, где ему не разрешили поселиться, — если не считать двух кратких поездок в Маунт Плезант на южном берегу в 1816 и 1820 годах.