Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана

В XVI веке испанцы надевали на голову морион — шлем с округлой тульей и гребнем, поля которого загибались вверх спереди и сзади. Благодаря такой конструкции его можно было глубоко надеть на голову, обеспечивая надежную защиту при почти идеальном обзоре. Этот шлем выковывали из одного куска металла или сваривали из двух половин и часто украшали сложным травленым орнаментом или гравировкой. Морионы носили и в первой половине следующего столетия, но затем окончательно перешли на шляпы с металлической чашкой. Она крепилась к тулье кожаными ремешками, а в ней самой имелись три отверстия для шнурков, которыми фиксировали подвернутые поля шляпы. В XVIII веке шляпы носили уже не широкополыми, а в форме треуголки.

Для защиты кистей рук чаще всего обходились простыми кожаными перчатками, но могли использовать и перчатки с вшитыми в них кольчужными фрагментами.

Перед абордажным боем Жан Барт надевал парадный костюм, большой парик и фетровую шляпу со страусовыми перьями, а через плечо, поверх доспехов, ленту ордена Людовика Святого, пожалованного ему королем. [53]

Прикрепив к поясу два пистолета, он обнажал саблю, зажигал фитиль для гранат, который держал в зубах, и готовился подать сигнал.

53

В апреле 1693 года Людовик XIV создал королевский военный орден Людовика Святого, чтобы отмечать им заслуги самых доблестных офицеров, причем необязательно из дворян. Чтобы заслужить право на эту награду, претендент должен был являться католиком? прослужить в офицерском чине более десяти лет. К ордену прилагал ся пенсион. Дофин (наследник престола), главный управляющий королевскими галерами, адмирал и маршалы Франции становились членами ордена автоматически. С 1693 по 1700 год церемонию пос вящения в рыцари ордена проводил сам король.

По возможности корсарское судно старалось налететь на свою жертву спереди — во всяком случае, не подходить со стороны борта, ощерившегося пушками, — а затем, встав перпендикулярно, въехать бушпритом на палубу противника. Приблизившись, бросали «кошки», состоявшие из нескольких соединенных вместе крюков, заточенных по типу гарпуна, которые были закреплены на концах цепи или троса. На борт вражеского корабля перебегали по абордажному мостику, [54] снабженному шипами, — и начиналась резня.

54

Бывало, что атакующие срывались с мостика и оказывались стиснутыми между двух кораблей; Рене Дюге-Труэн (1673–1736) до конца жизни не мог забыть своего первого боя, во время которого одному из корсаров размозжило голову корпусами двух кораблей; Луи Гарнере (1783–1857) присутствовал при такой же сцене.

Если один корсар сражался с другим, нападавшим поживиться, как правило, было нечем; оборонявшимся же нечего было защищать, кроме своей жизни. «Голландский корсар с четырнадцатью пушками на борту узнал нас; я погнался за ним и догнал, — вспоминает Клод де Форбен. — Его неосторожность погубила больше половины его экипажа: когда он увидел, что я собираюсь взять его на абордаж, то заколотил люки, чтобы его люди, которым негде было спрятаться, были вынуждены защищаться до последнего. Несчастные сражались отчаянно, и очень скоро палуба их корабля была покрыта мертвыми телами. Видя это, я спрыгнул на корабль, чтобы прекратить бойню, иначе ни один из них не остался бы в живых [55] мои люди были раздражены оказанным сопротивлением».

55

Когда командир считал, что бой можно остановить, он кричал: Bon quartier!(«Пощада!»); это означало, что уцелевшие члены команды захваченного корабля будут взяты в плен.

Для защиты от нападения были предусмотрены абордажные сетки, натягивавшиеся вдоль бортов; этой же цели служила и сама форма бортов — выпуклая, загибающаяся внутрь. Но и пираты умели действовать «по обстоятельствам». Генри Мэйнуэринг (1587–1653) писал, что пираты, преследуя добычу, шли за караваном судов, и стоило одному из кораблей отстать, как его быстро настигали, стараясь подойти с кормы и с под-ветра, цепляли нос своего корабля за корму атакуемого с помощью абордажных крючьев и одновременно деревянным брусом заклинивали руль, чтобы лишить жертву возможности маневрировать. На палубу бросали гранаты и сосуды с горючей жидкостью, а затем шли на абордаж.

Риск был велик, но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского (или рома). В 1555 году, в разгар войны между Голландией и Францией, корсарский капитан Луи де Бюр напал с четырнадцатью рыболовецкими суденышками на флотилию хорошо вооруженных фламандских урок водоизмещением от 400 до 500 тонн. Фламандцы даже не удостоили французов пушечного выстрела: у них в голове не укладывалось, что их могут атаковать на таких «корытах». Но нормандцы, схватив топоры, перепрыгнули к ним на борт и принялись крушить всё подряд. Сам Луи де Бюр был убит; другой капитан, Бокузен, не смог справиться с большой уркой, к борту которой прицепил свой корабль: от горшков с зажигательной смесью фламандское судно загорелось, но огонь перекинулся на барки корсаров. Бой, начавшийся на рассвете, продолжался до заката; когда же на следующее утро начался прилив, корсары привели в Дьеп десять фламандских судов, нагруженных квасцами, солью и другими товарами.

Уроженцы Дьепа вообще отличались тем, что не боялись атаковать превосходящего противника. О другом подобном случае рассказывает Эксквемелин: «На Тортуге одним из первых пиратов был Пьер Большой родом из Дьепа. В 1662 году на маленьком барке с отрядом всего в 28 человек он захватил вице-адмирала испанского флота. Это событие произошло у западного побережья острова Эспаньола. <…> На корабле кончался провиант, обшивка была довольно ветхая, в любой момент судно могло дать течь. И вдруг пираты заметили корабль, отбившийся от большой флотилии. Пьер сразу же приказал поставить паруса и направился за ним следом, не выпуская его из виду. Он решил подойти к кораблю, отрезать все пути к берегу, совершить на него нападение врасплох и взять его на абордаж. <…> Когда они приблизились, уже смеркалось, и их никто не заметил. Вооруженные только пистолетами и палашами, они взяли корабль на абордаж. Не встретив сопротивления, пираты добрались до каюты, где капитан играл в карты со своими подчиненными, и мигом приставили ему к груди пистолет. Капитан был вынужден сдать корабль, а тем временем остальные пираты бросились туда, где хранилось оружие, и моментально его расхватали. Тех испанцев, которые вздумали обороняться, пристрелили. Еще днем капитана предупреждали, что судно, показавшееся на горизонте, принадлежит пиратам, но капитан не внял этим предостережениям и отдалился от других судов. <…> Пираты захватили все имущество матросов, командир присвоил себе корабль, высадил испанцев на берег, а сам отправился во Францию».

Подобная тактика приводила к успеху на протяжении многих лет. Отец Лаба, отслуживший молебен в честь благополучного исхода сражения, в котором капитан Пинель на корвете с шестью небольшими пушками захватил два английских судна — одно с двенадцатью орудиями и сорока пятью членами экипажа, а другое с восемнадцатью пушками и командой в 58 человек, — в удивлении расспрашивал победителей о том, как такое возможно.

«Один флибустьер сказал мне, что на все пушки и прочие оборонительные приспособления не стоит обращать внимания. Даже их собственные орудия использовались больше для ритуала, чем по необходимости, поскольку они почти всегда пускали в ход только две кулеврины, [56] стоящие на носу [57]

56

Кулеврина (отфр. coьleuvrine — «змеевидный») — огнестрельное оружие, предшественник аркебузы, мушкета и легкой пушки. Название, вероятно, произошло от конструкции: ствол, выкованный из железных или медных полос, для прочности прикреплялся к деревянному ложу посредством нескольких (обычно не более пяти) колец. Калибр варьировался от 12,5 до 22 миллиметров, длина — от 1,2 до 2,4 метра.

57

Согласно списку буканьеров за 1680–1681 годы, корабль Бартоломью Шарпа был вооружен всего двумя пушками, судно Ричарда Соукинса — одной, а на барках Жана Роза, Жана Тристана, Эдмунда Кука, Роберта Эллисона и некоторых других капитанов пушек не было вообще.

Флибустьеры всегда нападают на корабль только спереди или сзади, и стрельбы из ружей бывает достаточно, чтобы вывести его из строя, прежде чем пойти на абордаж. Английские корабли, видя, что к ним приближается маломощный корвет, возомнили, будто смогут им завладеть, а потому спустили паруса и стали его поджидать. Флибустьеры подошли к самому большому кораблю, который сильно палил из пушек, но мало из мушкетов, по обыкновению англичан. Наши три четверти часа обстреливали его раковину (часть судна между бизань-мачтой и кормой. — Е. Г.) и кормовой набор из пушек и ружей, после чего капитан Пинель перепрыгнул на него во главе семидесяти человек.

Те, что зашли с носа, случайно обнаружили небольшой люк, который англичане не подумали закрыть, уйдя на бак; туда бросили склянку, наполненную порохом, с четырьмя или пятью зажженными фитилями, которые подожгли порох в тот момент, когда склянка упала и разбилась. Семь-восемь англичан были ужасно обожжены и запросили пощады; таким образом был захвачен бак, который иначе доставил бы немало хлопот и заключил бы флибустьеров между двух огней.

Тем временем те, кто был на палубе, обнаружили заряженную пушку и направили ее на ют, наделав много шуму; другие срывали подвесные гранаты (фитиль от такой гранаты уходил внутрь помещения, где оборонявшиеся могли поджечь его при приближении врага. — Е. Г.) и прорубали в кормовой надстройке отверстие топорами, оставшиеся же на палубе укрылись за шлюпкой, которую англичане неосторожно там бросили, и вели огонь по бойницам и орудийным портам, да так удачно, что напор англичан вскоре ослабел, потому что среди них было много убитых и раненых.

Но завершили бой несколько пороховых склянок и гранат, которые бросили в дыру проделанную на юте. Англичане запросили пощады и сдались: они потеряли 15 человек убитыми и около двадцати ранеными; у флибустьеров четверо были убиты на корабле и пятеро ранены, еще шесть выбыли из строя еще до абордажа.

Пока шел бой, второй корабль вел огонь из пушек и мушкетов по корвету флибустьеров, который отвечал, не отдаляясь от корабля, взятого на абордаж Но как только те увидели, что флибустьеры победили, то сдались в свою очередь».