Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

БИРКЕНФЕЛЬД ( Вейсу). В котором часу вы пришли в заведение Тарусина?

ВЕЙС. Часов в двенадцать.

БИРКЕНФЕЛЬД. Где вы находились?

ВЕЙС. В последней комнате, где сидят всегда немцы. Господин Куршинский сидел у окошка, с ним были господин Науман, господин Рихтер и еще другие. Господин Куршинский говорил: хотите, я сейчас буду красить его, то есть господина Гельдмахера, и это слышали все.

БИРКЕНФЕЛЬД. Вы видели, как они красили господина Гельдмахера?

ВЕЙС. О да! Я уходил, а потом опять пришел, и они в это время красили господина Гельдмахера.

ШТАЛЬ. За мной присылал господин Куршинский, чтобы я пришел в заведение Тарусина. Я пришел туда в двенадцать часов. Там были Куршинский, Науман, Рихтер, Карл Рушинский и Гильдингер. Рушинский, Рихтер и Науман имели руки красные, а Гельдмахер не был окрашен, но был очень пьян. Его взяли под руки и посадили на стул. Потом буфетчик Иванов подошел к Гельдмахеру и сказал, что его окрасили. Но кто это сделал, я совсем не знаю. Только Куршинский не вставал со стула и не подходил к Гельдмахеру.

Вейс возразил, что подходил к Гельдмахеру Куршинский, который есть то самое лицо, что предстоит на суде. Буфетчик Иванов, подтвердив факт окрашения Гельдмахера, показал, что не знает, кто окрасил его, и что Вейса в этот день в заведении не было. Катцеман объяснил, что видел, как прошли в заднюю комнату, где был Гельдмахер, Науман и другие. Возвращаясь из комнаты,

Науман имел руки красные и со смехом рассказывал, что они окрасили Гельдмахера и Куршинский поливал его вином. Вейс находился тут и Науман разговаривал с ним.

После произнесения речей обвинением и защитой мировой судья, сообразив обстоятельства дела, приговорил Куршинского, Рихтера и Наумана к аресту на один месяц при городском арестантском доме. Куршинский и Науман на этот приговор изъявили неудовольствие.

Оскорбление действием

Во время представления в московском Большом театре 22 августа 1869 года оперы «Русалка», в антракте между вторым и третьим действиями, квартальный надзиратель майор Степанов, бывший дежурным, услышал в коридоре шум, произведенный, как оказалось впоследствии, чиновниками Щепотьевым и Акиловым. При составлении полицией акта господин Акилов объяснил, что встретившийся с ним господин Щепотьев нанес ему два удара шляпой, первый — по руке, а второй — по лицу. Господин Щепотьев сказал, что ударил с умыслом нанести Акилову публичное оскорбление, а за что — это он объяснит мировому судье.

На разбирательство по этому делу у мирового судьи Тверского участка господина Зилова явились: обвиняемый господин Щепотьев, поверенный господина Акилова кандидат прав господин Куперник, свидетели студенты Никитин и Запольский и депутат от полиции квартальный надзиратель господин Андреев.

СУДЬЯ ( Щепотьеву). Признаете ли вы виновным себя в оскорблении действием господина Акилова, а также в нарушении тишины и порядка в театре, и что можете сказать в свое оправдание?

ЩЕПОТЬЕВ. Господин Акилов сотрудничает в журнале «Развлечение». Он уже несколько раз в течение двух лет затрагивал меня и близких мне людей. Сначала он издевался над моей фуражкой, шляпой, лошадьми, санями. Но я не обращал на эти пошлые насмешки никакого внимания. Я считал недостойным оскорбляться ими, так как подобными выходками господин Акилов оскорблял, скорее, себя и журнал, в котором участвует и который иногда попадается в руки и порядочных людей. Но господин Акилов не удовольствовался этим. Он стал подвергать публичному осмеянию как мою личность, так и близких мне особ. Я встретился с ним в театре 21 августа и просил оставить меня в покое. На это он отвечал, что меня не знает, да и знать не хочет. Я возразил, что также не знаю его, но все-таки прошу не задевать в «Развлечении» мою личность. На следующий день, то есть в пятницу 22 августа, во время антракта я вошел в театральную кофейную. Там находились господа Страхов и Поль, которые сообщили мне, что я опять попал в «Развлечение». Причем показали мне статью. Прочитав направленную против меня статью, содержавшую в себе клевету, я пришел в сильное раздражение. Выйдя из кофейной и встретив Акилова в коридоре, я ударил его по лицу шляпой. Акилов, отскочив от меня, крикнул: «Что, не попал!» «Если я не попал в первый раз, то попаду во второй», — сказал я и ударил его по лицу еще раз. В минуту раздражения я считал себя вправе так поступить. Факты, приведенные Акиловым в статье, он должен был сначала показать прокурорскому надзору, а не писать преждевременно в журнал. При составлении полицейского акта, хотя я и сказал, что нанес Акилову два удара шляпой по лицу с умыслом публичного оскорбления, но это несправедливо. Я сделал это в минуту сильного раздражения. Прошу вас, господин судья, спросить господина Акилова: он ли пишет в «Развлечении» статьи под названием «Театральные курьезы» и «Московский наблюдатель»? Если он отречется от них, то прошу вызвать редактора «Развлечения» господина Миллера и спросить его о том же.

СУДЬЯ. Я разбираю только дело по обвинению о нанесении вами оскорбления действием господину Акилову и не могу выходить из пределов этого обвинения.

КУПЕРНИК. Прошу вас, господин судья, спросить господина Щепотьева: не говорил ли он до этого вечера кому-нибудь о своем намерении нанести оскорбление моему доверителю?

Судья задает этот вопрос.

ЩЕПОТЬЕВ. Нет.

Судья приступает к опросу свидетелей.

ЗАПОЛЬСКИЙ ( подтвердив показания Щепотьева). …Господин Щепотьев говорил мне в тот же вечер, но прежде второго акта, что его опять затронули в «Развлечении», и о своем намерении оскорбить господина Акилова. Читал ли он помещенную в «Развлечении» статью, я от него не слыхал.

НИКИТИН. Господин Страхов при мне показывал господину Щепотьеву эту статью. Господин Щепотьев только посмотрел на нее, но не читал, а вышел в коридор, где и столкнулся с господином Акиловым, которому, ударив шляпой по лицу, сказал: «Вот вам за ваши статьи благодарность».

СУДЬЯ ( Никитину). Господин Щепотьев не был пьян?

НИКИТИН. Нет, он был трезв.

СУДЬЯ. В какое время он нанес оскорбление господину Акилову?

НИКИТИН. После второго акта.

КУПЕРНИК Статья, о которой господин Щепотьев слышал в кофейной, не принадлежит господину Акилову. Прежде чем решиться на оскорбление, следовало бы хорошенько разузнать, кто писал эту статью, а не полагаться на слова своих знакомых. Отягчающими вину господина Щепотьева обстоятельствами я признаю, во-первых, что он нанес оскорбление моему доверителю в публичном месте. Во-вторых, господин Щепотьев — человек образованный. Наконец, в-третьих, совокупность поступков, ибо кроме нанесения оскорбления действием в публичном месте, было еще нарушение тишины и порядка. На основании всех этих данных, я прошу вас, господин судья, назначить господину Щепотьеву высшее наказание, налагаемое мировым судом согласно 135-й статье Устава о наказаниях. В заключение я не лишним считаю сказать, что столь сильное оскорбление, как пощечина, не может быть предоставлено на волю всякого, а тем более на волю лица, которое даже не взяло на себя труда удостовериться, действительно ли оно оскорблено известной личностью или нет. Подобное самоуправство могло существовать лишь во время кулачного права.

Мировой судья признал господина Щепотьева виновным в нанесении оскорбления действием господину Акилову, а также в нарушении тишины и порядка, и постановил подвергнуть его аресту при городском арестантском доме на пять дней.

Камера мирового судьи была переполнена публикой, которая встретила приговор громким шиканьем.

СУДЬЯ. Господа, на суде никакие выражения одобрения или неодобрения законом не допускаются.

Господа Щепотьев, Куперник и депутат от полиции Андреев на приговор изъявили свое неудовольствие.

Охмелел

У мирового судьи Пречистенского участка Москвы 9 октября 1869 года разбиралось дело молодого крестьянина Алексея Сергеева.

СУДЬЯ. Каким образом вы очутились ночью в доме госпожи Смирновой?

СЕРГЕЕВ. Не могу знать-с, пьян оченно был.

СУДЬЯ. Где же вы были прежде того?

СЕРГЕЕВ. Да спервоначала в баню отправился, а на Смоленском рынке и захмелел.

СУДЬЯ. Что же вы, дверью, что ли, ошиблись, попавши вместо бани в кабак?

Публика смеется.

СЕРГЕЕВ. Не могу знать-с.

СУДЬЯ. Что делали вы в доме Смирновой?

СЕРГЕЕВ. Как есть, ничего не помню-с.

СУДЬЯ. Вы улеглись там спать. В которое время вы пошли в баню?

СЕРГЕЕВ. Часу в одиннадцатом.

СУДЬЯ. То есть в десять?

СЕРГЕЕВ. Так точно-с.

СУДЬЯ. А где находится дом Смирновой?

СЕРГЕЕВ. Не знаю-с, господин судья, ничего не помню, потому уж больно пьян был.

СУДЬЯ. Чем вы занимаетесь?

СЕРГЕЕВ. Мы мастеровые-с.