Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
Шрифт:
Нервная барыня удалилась, заявив свое неудовольствие.
Подрались и пошли судиться
Дело происходит в Москве весной 1882 года.
СУДЬЯ. Дело об оскорблении словами и действием крестьянином Иваном Васильевым мещанина Петра Яковлева… Здесь?
К судейскому столу подходят Иван Васильев и Петр Яковлев, оба в грязных сорочках и опорках на голых ногах. Очевидно, сапожники. Судья приступает к делу. Выступает истец.
ЯКОВЛЕВ. Вот как было дело. Живу я в каморке вместе с женой. Намедни-с, в праздник дело-то было, перед вечером приходит ко мне вот Иван Васильев. Кумом он мне еще доводится.
ВАСИЛЬЕВ. Известное дело, выпивши был. Праздник, чать, был. Как же не выпить-то?
ЯКОВЛЕВ. Одначе, поначалу-то все было у нас ничего. Посидели мы с ним, как следовает быть, жена нам самоварчик поставила. Ну, и за водочкой сбегала.
ВАСИЛЬЕВ. Это точно, было.
ЯКОВЛЕВ. Выпили эт-то мы с кумом-от. Гляжу, а он уже совсем пьяный стал. Эт-то бы ничего еще, все мы, чать, такими-то бываем. Только гляжу я, а Иван-от сначала чашку с чаем со стола сронил, а там стаканчик с водкой опрокинул. Зло меня взяло. Что ты, грю, свинья этакая, дар-то Божий льешь? Деньги, мол, чать, за него плачены. Ну, и пнул его малость кулаком в бок.
СУДЬЯ ( удивленно). Так, значит, вы первый ударили?
ЯКОВЛЕВ. Это точно, что первый ударил. Только я тихонько, чтобы, значит, уму-разуму поучить его.
СУДЬЯ. Как же это? Вы же сами первый ударили и сами же жалобу на него подали?
ЯКОВЛЕВ. Эх, ваше благородие, ты еще не знаешь, как дело-то было. Ты выслушай прежде. Ну, так я, стало быть, пнул его маленечко, а он, чертова голова, не узнал меня, что ли, с пьяну-то. Как закричит на меня: ах, ты такой-сякой, грит, смеешь драться! Кэ-эк развернулся да кэ-эк хлобыстнет меня по уху со всего размаху, так у меня аж искры из глаз посыпались. Ну, уж тут и я за себя вступился. Подрались мы как следовает.
СУДЬЯ. Так чего же вы хотите? У вас ведь драка была обоюдная, оба вы и виноваты.
ЯКОВЛЕВ. Это точно, что дрались оба, а только ка-быть обидно маленечко.
СУДЬЯ. На что же вам обидно-то?
ЯКОВЛЕВ. Как на что? Первым делом, он был у меня в гостях да вдруг драться полез.
СУДЬЯ. Но начинали вы сами.
ЯКОВЛЕВ. Да я его тихонько.
СУДЬЯ. Драться никак нельзя — ни шибко, ни тихонько. А теперь я вам советую помириться.
ЯКОВЛЕВ ( недоуменно). Как помириться?
СУДЬЯ. А так: попросите друг у друга прощения. Оба виноваты ведь. Ну-с, согласны помириться?
ЯКОВЛЕВ. Ты, кум, как?
ВАСИЛЬЕВ. Знамо дело, лучше помириться.
ЯКОВЛЕВ. Ну, ин ладно, мириться, так мириться. Мы же и родня между собой. Пойдем ко мне на мировую-то.
ВАСИЛЬЕВ. Все равно, пойдем ко мне.
После того, как был подписан протокол о состоявшейся мировой между тяжущимися, Яковлев и Васильев вышли из камеры мирового судьи и направились в кабак.
Похищение портрета императора
Мировой судья Пресненского участка Москвы 1 июля 1882 года вызвал крестьянина Дмитрия Васильевича Тормазова.
СУДЬЯ. Вас обвиняют в том, что вы на Всероссийской выставке похитили портрет государя императора ценою 15 копеек. Признаете себя виновным?
ТОРМАЗОВ. Нет. Я взял его, но не с целью кражи, а потому что на выставке все берут книги, объявления, портреты. Я тоже взял, а когда сторож сказал, что нельзя, то положил его. Он был прибит гвоздиком, потому сторож ударил меня. Я обругал его, а он меня отдал городовому.
СУДЬЯ. Ваше занятие?
ТОРМАЗОВ. Резчик.
Семь лет у одного хозяина служу и семейство содержу своими трудами.Вызывается свидетель городовой Афанасьев.
СУДЬЯ. Что вам известно по этому делу?
АФАНАСЬЕВ. Ничего-с. Отдал мне его артельщик Косачев и говорит: «Волоки в участок, он мне грубиянство наделал и портрет сволок». Ну я его и заправил.
Вызывается свидетель Косачев. Он подходит, покачиваясь.
СУДЬЯ. Говорите, как было дело?
КОСАЧЕВ. Парнишка этот со стены портрет слимонил. Гвоздочком я государя императора прибил, а он его за пазуху спрятал. Но у меня — шалишь! — муха как жужжит слышу, потому на парольной службе нахожусь. А в этот день народу малесенько было. А он еще грубит. Ну, я его и спереплял [?].
Мировой судья приговорил Тормазова к трехнедельному тюремному заключению.
А были ли побои?
У мирового судьи Александровского участка города Москвы господина Вульферта 23 июля 1882 года разбиралось дело по обвинению солдаткой Ореховой приказчика Минхена в нанесении ей побоев.
У судейского стола стоят обвинительница Орехова — пожилая женщина в коротенькой черной накидке, отделанной стеклярусом, голова покрыта платочком, из-под накидки виден белый фартук, и обвиняемый Минхен — франтовато одетый приказчик, молодой человек.
СУДЬЯ. Ваше дело, господа, такое, которое лучше всего было бы окончить миром.
МИНХЕН. Я готов со своей стороны помириться.
ОРЕХОВА. Дыт как помириться? Тоже это такое дело.
СУДЬЯ. Ну, он вам что-нибудь заплатит.
МИНХЕН. Я согласен.
ОРЕХОВА. До што он заплатит-то? Нет, уж лучше судите нас, господин мировой, как следовает.
СУДЬЯ. Так на мировую вы не согласны?
ОРЕХОВА. Нет, не согласна.
СУДЬЯ. Расскажите, как было дело.
ОРЕХОВА. Я служу в куфарках у управляющего…
СУДЬЯ. А господин Минхен живет там же?
ОРЕХОВА. Да, он там служит в приказчиках. Шла я по коридору, а он побежал за мной и ударил меня так сильно, што я упала.
СУДЬЯ. За что же он вас ударил?
ОРЕХОВА. Спросите его, зачем он побежал за мной, што ему было нужно от меня.
СУДЬЯ. Я спрашиваю вас: известно ли вам, за что он ударил вас?
ОРЕХОВА. Я не знаю.
МИНХЕН. Дело было так, господин судья. Я стоял и разговаривал с другими. Она проходила мимо, остановилась и вмешалась в наш разговор. Когда же я заметил ей, чтобы она не лезла не в свое дело и убиралась в свою кухню, то она снова начала вмешиваться в наш разговор и стала ругаться. Я взял ее за руку и хотел отвести в кухню, а она вырвалась и упала…
ОРЕХОВА. Оттого и упала, что вы меня ударили.
МИНХЕН. Не бил я вас. А если упала она, гражданин судья, то сама виновата.
ВИНОГРАДОВ ( свидетель). Я сидел в кухне и обедал, и потому ничего не видел. Слыхал только, как упала бутылка сверху, но кто ее кинул по лестнице, не знаю.
ОРЕХОВА. Он ничего не знает, господин судья, он ничего не видел. А вот другой свидетель, так тот видел, как Минхен ударил меня.
Судья вызывает свидетеля Тихомирова.
ТИХОМИРОВ. Кухня помещается у нас вверху, а я стоял внизу, облокотившись на ларь и нагнувшись, и читал газету. Тут же недалеко стоял и Минхен и с кем-то разговаривал. Пришла вот она, Орехова, и давай вступаться в ихние разговоры. Минхен сказал ей, чтобы она шла к себе на кухню, а она давай ругаться неприличными словами. Тогда Минхен взял ее за руку и хотел отвести в кухню.