Повседневная жизнь российских жандармов

Как видно из другого дела фонда № 1328 «Донесения заграничных корреспондентов о деятельности русской политической эмиграции за границей», генерал Черевин с момента своего назначения в 1880 году на пост товарища министра внутренних дел (сначала Лорис-Меликова, а затем Игнатьева) и до 1883 года, когда он был освобожден царем от этой хлопотной должности, стремился держать свою руку на пульсе активной деятельности русской политической эмиграции в Париже, Лондоне и Женеве. В то время Заграничной агентуры Департамента государственной полиции еще не существовало (она была создана лишь летом 1883 года), тем не менее в местах наибольшей концентрации русской эмиграции в трех этих географических точках имелись, как это следует из памятной записки Департамента полиции от 29 мая 1883 года, несколько агентов: Анненский, Белин, Николаидис, Милевский и Стемковский.

Образцы их эпистолярного творчества обильно представлены в названном нами деле. Даже поверхностный анализ поступавшей от них с 3 октября 1880 года информации дает основание утверждать, что она была ненамного лучше аналогичной информации, доставляемой от заграничной агентуры «Священной дружины», о которой речь подробно пойдет ниже. Коснемся лишь одного, очень важного аспекта ее оперативной деятельности: пополнения рядов секретных сотрудников за счет проживавших за границей русских эмигрантов, добровольно предлагавших свои услуги Департаменту полиции.

В мае 1887 года на имя генерала Черевина поступило из Берлина от «потомственного дворянина, лишенного особых прав и преимуществ», как он себя сам отрекомендовал, В. И. Дубецкого письмо следующего содержания: «До поездки Е. В. Государя Императора в Новочеркасск, я являлся три недели тому назад в русское консульство и заявил, что Священной Жизни монарха угрожает опасность, рассказал г. Вице-консулу все, что предпринимается социалистами… Дал доказательства г. Зорину того, что я как товарищ по воспитанию главных деятелей врагов России, Алисова и Плеханова, имею возможность быть в их кружке, что я их товарищ по корпусу, что это может засвидетельствовать г. полковник Ширинкин, который со мною также был в одном корпусе.

Я послал два заявления в Департамент Государственной полиции, подробно описал в заявлении моем на имя г. Товарища министра Шебеко, но никакого ответа я не получал. Я много горя перенес, я был под судом, но не по политическому делу, ничего общего с врагами России… я иметь не могу… Был я под судом вследствие интриг моей жены, а не имею успеха в жизни потому, что я имел неосторожность застать в доме раздетым флигель-адъютанта полковника Оржевского (командира Новочеркасского полка) и при нем исколотил одну личность… Я вошел в круг крамольников, я могу стать во главе их… для того, чтобы раскрыть их адский замысел». Далее он указывает адреса жительства в Париже полковника Лаврова, бывшего офицера Соколова («пьянствует страшно и в пьяном виде от него легко все узнать»), князя Кропоткина («только что уехал»), Плеханова («останавливается постоянно у Лаврова, теперь уехал в Женеву»), Гартмана («приехал в Лондон, к нему поехал на свидание Кропоткин»). И далее:

«…Я был на заседании этих негодяев, постановлено непременно лишить жизни Государя. — в Москве только ему не угрожает опасность, а повсюду не следует останавливаться ни на один день. Не дай Бог остановиться в Харькове, там посланы два негодяя, это мне подлинно известно. Не получив соизволения на то, что я имею право заниматься этим делом, я не сблизился еще с ними совсем, но раз я получу свободу действий, то я один сделаю больше, чем все агенты русской полиции…»

В Петербурге у Дубецкого десять детей, один сын служил в полку, которым командовал полковник Оржевский, две дочери воспитывались в Смольном институте, куда определены по его просьбе из тюрьмы, где он просидел четыре года. Никакой реакции на это письмо в деле не имеется.

Неизвестно, почему генерал Черевин не пожелал дать ход этому делу. Озадачило ли его бьющее через край желание «доброжелателя» заинтриговать Департамент полиции имеющимися у него возможностями по разработке революционеров за границей и, таким образом, набить себе цену или же его смутило упоминание в письме имени полковника Оржевского в весьма пикантной ситуации с его женой? [176] Вполне также возможно, что его смутило уголовное прошлое Дубецкого. Какова бы ни была причина для этого, но в списках Заграничной агентуры В. И. Дубецкий также не значится.

176

Не исключено, что командир Новочеркасского полка, флигель-адъютант полковник Оржевский состоял в родстве с товарищем министра внутренних дел с 1882 по 1887 год (при графе Д. А. Толстом) генералом П.В. Оржевским (1839–1897), портить отношения с которым было не в интересах Черевина.

Генерал Черевин не среагировал также и на поступившее в 1887 году в адрес наследника великого князя Николая Александровича из Нью-Йорка заявление, подписанное буквами Т. В., таинственный автор которого предлагал свои услуги русскому правительству. Видимо, недостатка в таких предложениях в департаменте не ощущалось, и он был склонен реагировать только на наиболее многообещающие из них.

Деятельность охранки в лице подполковника Отдельного корпуса жандармов Г. П. Судейкина, непревзойденного агентуриста и мастера оперативных комбинаций, сумевшего внедрить в «Народную волю» свою агентуру и в результате разгромить ее, в значительной степени облегчала Черевину задачу царской охраны, предупреждая и срывая готовящиеся теракты. Политический сыск и охрана работали в данном случае рука об руку, а тандем Черевин — Судейкин действовал безупречно.

Летом и осенью 1881 года в канцелярию Черевина поступило несколько тревожных сигналов о готовящихся покушениях на царя во время его передвижения по стране по железной дороге. Расследованием одного из таких сигналов, поступившего в сентябре 1881 года из кругов русской эмиграции, занялся только что вступивший в должность начальника Отделения по охранению порядка и общественной безопасности в Санкт-Петербурге капитан Судейкин. 14 декабря он через петербургского обер-полицмейстера докладывал Черевину о том, что в одном из молодежных эсеровских кружков столицы обсуждается план взрыва вагона с императором с привлечением человека, выступающего под видом смазчика колес. Черевин немедленно поручает своему подчиненному командиру 1-го железнодорожного батальона полковнику Л. М. Альбертову, обслуживавшему императорские поезда, проверить достоверность информации.

Полковник заверяет генерала, что подобный вариант покушения практически исключен. «Все смазчики и мастеровые в императорских поездах, — докладывал Альбертов, — назначаются исключительно от 1-го ж/д батальона. Подвижной состав этого поезда находится под караулом от этого батальона. При остановках поезда во время путешествия караул, сопровождающий его в вагоне, немедленно занимает посты с обеих сторон поезда и никого посторонних к нему не допускает».

Судейкин на этом не успокаивается и «копает» дальше. Весной 1882 года, уже став инспектором секретной полиции, он в записной книжке казненного за убийство в Одессе генерала Стрельникова Николая Желвакова находит заметку с рисунком, свидетельствующую о том, что террористы «не покинули… мысли воспользоваться для достижения своих… замыслов какой-либо местностью ж/д пути Империи». Инспектор передает рисунок и описание предполагаемой для покушения местности Черевину, и тот снова организует поиск. Лишь к маю охране удалось установить, что рисунок из записной книжки Желвакова по всем признакам подходит под участок железной дороги в семи верстах от подмосковных Химок. Проверка на местности также показала, что «ничего такого, что могло бы указать на существование… подкопа или злонамеренного приготовления не оказалось».

Большой интерес для исследователей эпохи Александра III представляет характер отношений, существовавших между ним и генералом Черевиным. Некоторые современные историки склонны оценивать их как приятельские и даже дружеские. Нам представляется, что эти общечеловеческие категории не применимы к отношениям между «самодержцем всея Руси» и одним из его самых близких царедворцев. Мы склонны оценивать их как отношения между верховным сюзереном и любимым фаворитом, окрашенные в эмоциональные дружеские тона [177] .

177

Фактический материал для такого вывода содержится в делах фонда № 1670 (П. А. Черевина) РГИА.

При работе с архивными материалами наше внимание привлекла записка Александра III без даты следующего содержания: «Последнее известие о подпол. Черевине меня сильно беспокоит. Больно и грустно потерять такого честного и верного друга, как он». Мы пришли к выводу, что она могла быть написана в период с 1863 по 1864 год, когда Черевин служил офицером для особых поручений при командующем Виленским военным округом графе М. Н. Муравьеве. К большому сожалению, нам не удалось установить, с каким печальным событием (серьезной болезнью или ранением) в жизни Черевина она была связана. Тем не менее эта маленькая записка почти на 14 лет раздвигает временные рамки особых отношений между ним и императором, которые дореволюционные и современные историки склонны отсчитывать только с Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.