Повседневная жизнь российских железных дорог

— Поди вот, как хошь, так и думай. Хошь ешь, хошь назад клади.

В воздухе пахнет дымом и сыростью. Накрапывает мелкий дождь.

Поезд опять двинулся.

— Напоили лошадку — повезла, — замечает кто-то. В сотый раз слышатся похвалы железной дороге» — так излагает обстановку с питанием писатель-народник В. А. Слепцов в рассказе «На железной дороге».

Когда не было поездов, заходили в буфет местные жители, дачники из чеховских рассказов, мужики, ибо при вокзале всегда были и почта, и медицина, и пресса, и пристанционный базарчик, и парикмахерская, и баня, и свежая газета, и титан с питьевой водой (обязательно! — автор даже в свою бытность хорошо помнит эти титаны на вокзалах), и самовар. Станционный буфет был одним из центров общественной жизни.

В старинных книжках расписаний буфет с холодными закусками обозначался против названия станции символом рюмочки, а с горячими — перекрещенными ножом и вилкой. Надо сказать, очень точно передана суть различия…

По сведениям моего друга, художника Н. А. Ермолаева, автора замечательных самобытных картин на железнодорожную тематику, в конце 1950-х — начале 1960-х годов на больших станциях кормили обедом прямо на улице. На платформах стояли столы, прилавки, над ними «зонтики». Пока меняли паровоз, там можно было съесть на первое борщ, на второе — котлеты с гарниром. Всё это, по словам Николая Андрияновича, было «неподдельное». Вдоль столов рядами стояли местные жители и в огромных количествах продавали жареных кур, вареную картошку и соленые огурцы. Публика с удовольствием кушала, поглядывая, не появился ли паровозный дымок впереди состава, вслушивалась в гудки, шипение тормозов, чтобы по первому же удару колокола бежать в свой вагон.

Надо сказать, что это была эпоха расцвета железнодорожной романтики и благополучия.

О вагонах и ресторанах

Такая традиция питания на железных дорогах продержалась вплоть до середины 1960-х годов, пока не было построено достаточное количество вагонов-ресторанов ЦМВ и ими не были укомплектованы все дальние поезда. Вплоть до начала 1990-х годов вагон-ресторан был доступен и ничего особенно «элитарного» в себе не заключал. Обед здесь был обычен для пассажира, разве что порой приходилось очень долго ждать столика и обслуживания. Посуда в вагонах-ресторанах была фирменной, эмпээсовской — перечницы, солонки во встроенных никелированных кронштейнах, удерживающих от качки, эмалированные глубокие и мелкие тарелки с символикой «МПС», ложки, вилки и ножи, подстаканники, салфеточницы. От одного запаха вагона-ресторана можно было с ума сойти — он неповторим, ни на один запах на свете больше не похож! Пахло именно вагоном, а не только рестораном!

Надо сказать, что и вокзальные рестораны тоже не были тем «элитным» и полубессмысленным заведением «для избранных», каким стали сейчас. Они были не только доступны и повсеместны, но и активно посещаемы самыми разными сословиями.

…В ноябре 1990 года автор, будучи корреспондентом журнала «Электрическая и тепловозная тяга», приезжал фотографировать действующий паровоз в депо Рославль, недалеко от Смоленска. Это был один из последних паровозов маневрово-вывозной службы в тогдашнем СССР. Машина Л-0413 таскала по ближайшим станциям узла — в Астапковичи и Рославль-2 — порожние полувагоны. По завершении работ на участке автор спросил у машиниста, есть ли у них на вокзале ресторан. «Сейчас будет», — загадочно ответил машинист. Двинулись резервом [58] на Рославль. Перед станцией машинист дал громогласный паровой свисток одним долгим мажорно-торжествующим созвучием. Благодаря этому сигналу паровоз приняли на путь к высокой пассажирской платформе, к самому вокзалу, и машинист остановил его строго напротив входа в ресторан — дверь в дверь. «Пожалуйста», — сказал он. Автору оставалось только сделать три шага, как из таксомотора… И вот как сейчас помню (намотавшись за день на паровозе, хорошо впечатлился этим блаженством!), что обед из превосходного борща (это фирменное блюдо всех вокзальных ресторанов, как и солянка домашняя), огромной тарелки тушеной свиной поджарки с пюре и свежим огурцом, стакана горячего чая и пяти фигурных кусочков изумительно вкусного местного серого хлеба стоил около рубля. И это в провинции в голодном 1990 году!

58

Резерв, следование резервом— на железнодорожном языке означает: локомотив, следующий своим ходом без вагонов. Несколько локомотивов, идущих без вагонов, называются сплотка. Следование двух локомотивов с поездом называется езда двойной тягой или в просторечии «на двойную», а в старину называлось так « двойная тракса».

Многие москвичи в 1960–1970-е годы ходили в вокзальные рестораны (а также в рестораны больших аэропортов, например, во Внуково) отмечать семейные торжества или дни рождения. Там к нарядности обстановки добавлялась музыка постоянно звучавших объявлений диктора по вокзальному радио… Например, в Москве одним из лучших для этой цели считался ресторан на Рижском вокзале. Пока этот вокзал не изуродовали капитальным ремонтом в 1980-х годах, ресторан на Рижском полностью сохранял планировку, отделку, оформление и, кажется, даже мебель и посуду начала XX века. Там было не очень многолюдно и всегда солидно, приятно старомодно и культурно.

Нынче на многих вокзалах, особенно провинциальных станций, ресторанов не стало (между прочим, как и на Рижском вокзале), а если они и сохранились, то цены не позволяют ходить в них «простым». Зато развелось много буфетов — увы, далеко не лучшего ассортимента и качества еды. Например, в том же Рославле поесть горячего на станции теперь решительно невозможно. В лучшем случае в микроволновке разогреют не сдобную, а какую-нибудь сомнительную булку или вялую пиццу, а то и некое прогорклое блюдо с «азиатским» названием, употребление которого может быть вполне рискованным. Прежние борщи, солянки и поджарки заменены всякими пластмассовыми «Дошираками» и прочей «быстрой» кулинарией. Досадно, что всё это теперь вынуждены есть и машинисты!

Ах, да что говорить о железных дорогах — Россия вовсе утратила свою кухню, былое благородство общепита! Это деграданс давний, идет он еще от начала 1960-х годов, от замены ручной подачи самообслуживанием, от возникшего дефицита продуктов, от окончательной потери культуры еды. Впрочем, справедливости ради укажем, что железная дорога всегда кормила путника — во все, даже голодные времена, днем и ночью. Я еще помню буфеты на платформах станций Московско-Рязанского направления — в Малаховке, Быкове, Виноградове, Воскресенске. Там даже пончики бывали, когда их уже почти нигде не стало, и пирожки. Кофе растворимый был из советских банок, горячий, ароматный, вкусный, в бумажном стаканчике… Остатки традиций прежней роскошной дачной дороги фон Мекка! Паровозник А. В. Макуров рассказывал автору, что в старину на станции Виноградово обедающие пассажиры иногда просили машиниста паровоза готового к отправлению поезда, когда раздавался второй звонок: «Механик, постой еще немного, дай спокойно докушать!»

А сколько людей в России, вовсе не работающих на транспорте — студентов, командировочных, солдат, рабочих, — всегда столовалось в железнодорожных столовых! Дешево и сердито!

Сейчас буфетами на станциях в основном владеют всякие ЧП, а в советские времена железнодорожные пункты общественного питания относились к ОРСам (отделам рабочего снабжения). В 1920-х годах многие станционные буфеты и рестораны были сданы кооператорам и нэпманам — и, надо сказать, разнообразие и качество питания в них не слишком отличались от царских времен. Бархатное пиво, раки, расстегаи, семга, балык, икра красная и черная, колбасы пяти и более сортов, окорока и ветчины, водка тогдашняя — мягкая, чистейшая, огурчики прыгучие, грибочки соленые, пироги печеные и жареные с начинками, ну и непременно самовар, в любое время суток парящий и урчащий, отдельные заварочные чайники, сахар со щипчиками, баранки, конфеты в коробках для барышень — «Жорж Борман» и тут же «Большевичка». И ведь почти на каждой сколько-нибудь крупной станции — посмотришь в расписаниях 1920-х годов — рядом с названием станции символ рюмочки! Бесшабашные герои Зощенко и Булгакова накачивались и натрескивались именно в станционных буфетах и ресторанах (в ресторан Казанского вокзала повел Шуру Балаганова и разбогатевший Остап Бендер), которые были, по-видимому, вообще лучшими пунктами питания общего пользования в стране (кроме ресторанов в гостиницах и дорогих нэпманских трактиров). Между прочим, этот статус они сохранили и в советские времена на фоне убогих городских столовых и кафе.

Постепенно качество и добросердечие вокзального общепита ушли в прошлое вместе со всей вообще культурой быта в стране — да и с продовольствием… Степенный бородатый буфетчик царского времени, персонаж картины Кустодиева, отдаленно напоминавший естественника-разночинца, резвушки-официантки 1950-х годов («Ах, Таня, Таня, Танечка, неси скорей обед») в кокошниках и передниках (в станционных столовых тоже были такие) сменились вечной грозной теткой в белом халате с выражением обиды и разочарованности родом человеческим на лице… Постепенно почтенные вокзальные буфеты всё чаще вытеснялись на улицу, на перрон, превращаясь в известные остекленные заведения под названием «Голубой Дунай». Ассортимент таких буфетов — вареные яйца, котлеты, непонятные вареные части кур, сыр плавленый или натуральный, но всегда такого состояния, которое, по словам железнодорожника, художника и писателя Александра Андреевича Васильева, «напоминало крышу японской пагоды», какие-то пирожки и коржики (всегда немного подсохшие), салаты «из свежих овощей» со сметаной, килька и селедка порционно (удобно для закуски), в разлив стакан соку или минеральной воды… Изредка — вареные сосиски. В октябре 1982 года стояли на горячем паровозе ЭР 762–41 в Москве на Рижском вокзале на кино-съемках, снимался фильм «Мы из джаза» (он тогда условно назывался «Оркестр Переполох»). Ночью приходили с паровоза в совершенно пустой вокзал (молодые, голодные!) и вдосталь ели там вареные сосиски горячие, тогдашние, настоящие, дрожащие всею сочною длиной, с горчичкой, со свежим черным хлебом и горячим кофе — какое это было наслаждение! Зал ожидания был безмолвным и темным, с Рижского по ночам поезда никогда не ходили — и все-таки буфет работал!

В 1970–1980-х годах вообще не было принято разогревать еду — ее либо готовили тут же, либо продавали холодной. Поесть на любой сколько-нибудь крупной станции в «эпоху застоя» можно было почти всегда и в принципе вполне сносно. Приезжая на базу запаса холодных паровозов станции Ермолино участка Иваново — Кинешма Северной дороги, автор никогда не упускал возможности пообедать в буфете у добросердечной хозяйки Тамары Николаевны (хороши были у нее самодельные котлеты — впрочем, буфет закрыли после ремонта вокзала в 2006 году…). Хоть и небольшая станция Ермолино, но буфет на ней работал всегда. Во всяком случае, в нешуточно голодном 1991-м году, когда в магазинах было натурально пусто, в станционных буфетах хоть что-то, да продавалось. В горбачевскую эпоху борьбы с алкоголизмом у вокзалов всегда можно было купить из-под полы водку и портвейн.

Ну и, конечно, стихийный, народный железнодорожный общепит — знаменитый! — самый надежный во все времена и эпохи. — На станциях, как это красочно описал Слепцов. А именно — курочка жареная (с конца 1970-х до начала 1990-х годов из спектра предложения на железных дорогах временно выбывшая — за отсутствием), пирожки, котлетки, картошка вареная с жареным луком и укропом в ведре (запах этого продукта едва ли не вкуснее, чем сам продукт), огурчики маринованные и соленые, яблоки из сада. Во фруктовых местах — и другие фрукты. В августе — сентябре 1989 и 1990 годов автор ездил в командировки на пассажирских тепловозах ТЭ7 в депо Черновцы (тогда еще Украина была в составе СССР), тяговые плечибыли на Вадул-Сирет, Львов и на Окницу, в самый молдавский фруктовый рай. В Окнице брали на платформе у задумчивых волооких молдаванок персиков ведерко самых спелых за рубль и еще арбуз, который с великолепным треском раскалывали о панель в кабине и до Черновиц всей бригадой съедали, только корки да косточки летели в окно…