Повседневная жизнь российского спецназа

Павел потер короткий ежик волос, прищурился на прыгающее за холмами солнце.

«Как странно жизнь устроена, — думал он. — Война — это страшно. Смерть и несчастье. Но это и дружба, храбрость, героизм, проверка любви и терпения на прочность. У многих собровцев уходили жены, не выдержав этой проверки…

Отец пришел в отряд в 1997 году. Одна чеченская кампания закончилась, обозначилась вторая. К ней готовились, ждали. Предчувствие войны витало в воздухе.

Как и все остальные будущие собровцы, отец прошел жесткий отбор при поступлении. Спарринг с несколькими партнерами, которые меняются. Свеженькие накидываются на испытуемого. «Вжик, вжик, вжик, кто на новенького? Вжик, вжик, вжик, уноси готовенького!» Но отца не унесли. Он ни разу не упал. Бой выдержал, только слегка нос подпортили, но это, считай, отделался легким испугом.

И после академии не побоялся начать все сначала, ведь сперва он стал в отряде рядовым бойцом. Это потом командир СОБРа Анатолий Геньевич Рябинков предложил ему использовать его юридические знания и проводить с бойцами юридическую подготовку в учебном центре. И скоро отец стал начальником этого центра.

Бойцам юридическая теория казалась скучным предметом. Им бы потренироваться в стрельбе и ножи в мишень побросать. Но отец терпеливо втолковывал, убеждал, объяснял:

"Да, СОБР — это силовое задержание в большинстве случаев и ничего больше. Но ведь надо не только грамотно войти в проводимую операцию, но и грамотно из нее выйти, чтобы прокурор не счел задержание незаконным".

Отец сам многому учился от своих коллег по учебному центру да и от самих бойцов. В отряде служат одни офицеры, люди опытные, прошедшие не одну войну. Многие были в Афгане. Отец изучал подрывное дело, стрелял из разных видов оружия, проходил высотную подготовку.

На этой высотной подготовке он сильно пострадал. У собровцев, кажется, были совместные учения со словаками в деревне Новая.

Десантировались с вертолета. Первыми, по правилам, прыгают самые тяжелые. И первым шел отец. А пилот вдруг рванул вверх, побоявшись задеть бетонный забор, который оказался в опасной близости.

Отец выпрыгнул, сгруппировался, насколько это было возможно в таком неудачном прыжке, и приземлился на ноги… на бетонный край взлетной полосы. Упал, перекатился, как положено, залег. Горячая волна стала накатывать от ног, поднимаясь все выше, к голове. Ему хотелось закричать от боли, но отец только тихо матерился.

А следом прыгал Георгий Калашников. Прыгнул он тоже на бетонку и тут же вскочил от яростной боли в ногах. А вставать было никак нельзя — вертолет теперь оказался слишком низко, он мог задеть. Но Калашников уже успел лечь.

Горячая волна, а это был болевой шок, как позже узнал отец, докатилась до головы, и он потерял сознание.

Попал в госпиталь с открытым переломом правой пяточной кости и сильнейшим ушибом левой ноги. На четыре месяца отца укатали в гипс. Это был май 1999 года, а в сентябре отец, хотя и ходил с палочкой, не смог остаться в Москве, когда его товарищи — отделение учебного центра СОБРа — вылетели на Кавказ, к разгоравшемуся очагу второй войны, который тлел, тлел и, наконец, вспыхнул.

Врачи отца не отпускали, нога у него болела и кровоточила, но он поехал. Там, конечно, уже через неделю нога разболелась так нестерпимо, что пошел в медицинский отряд специального назначения. У них оказалась хорошая аппаратура. Просветили его ногу со всех сторон, и доктор, профессор, ему выдал: "Я тебе так скажу, мой юный друг, тебя неправильно лечили в госпитале. Занимались раздробленными костями и поврежденными тканями, упустив из виду, что у тебя сильно поврежден сустав".

Все лечение — терпеть, терпеть и еще раз терпеть. Он до сих пор терпит. Нога синеет и отекает. Но и тогда, и сейчас он ездит в командировки, в самые что ни на есть горячие.

А потом к измотанности от трехмесячных командировок присоединилась боль потерь. Летом 2000 года погиб майор Олег Казаков, оставив сиротами двоих сыновей, в декабре отец сам получил контузию, а в феврале погиб Алексей Гуров, через месяц — Виктор Матвеев, оставив на руках своей пожилой матери восьмилетнего сына.

За десять дней до гибели Виктор приезжал к отцу. Они посидели, поговорили, как это часто бывает, ни о чем. А через десять дней…»

Павел вернулся в купе. Соседи уже спали. Он забрался на свою полку и смотрел в черное окно на мелькающие яркие пятна фонарей, окошки домов и иллюминацию станций.

«Меня всегда волновала отцовская судьба и его выбор профессии. Не зря ведь я хочу стать именно военным летчиком. Будоражили воображение отцовский камуфляж, его награды на кителе, его отношения с друзьями, совершенно иные, чем у гражданских. Да и СОБР — это хоть и милицейский спецназ, но, в общем, полувоенный отряд. И мне в своей жизни хочется испытать то же, что испытал он. Встретить людей, фанатиков своего дела в хорошем смысле, уникумов, как называет их отец.

Он рассказывал, как у него в учебном центре отряда собрались исключительные спецы. Все тридцать два человека. Однажды отца вызвал к себе командир отряда Рябинков и попросил посмотреть новоприбывшего специалиста из НИИ спецтехники и вооружения, который желал служить в отряде, прорабатывать методики стрельбы из короткоствольного оружия и, возможно, впоследствии написать трактат на эту тему.

— "Стучать" мы его не будем. — Рябинков имел в виду обычные при поступлении бои со спарринг-партнерами. — Сам увидишь почему.

Специалист ждал отца у его кабинета. Этот стрелок едва доставал макушкой отцу до груди. "Эдуард Говоров", — представился он. Отец проверил сначала его теоретические познания. И пока Говоров демонстрировал блестящие знания истории создания оружия и матчасти, отец думал: "Как же он будет стрелять, если у него очки с линзами толщиной в палец?"

"А что вы про этот пистолет можете сказать?" — Отец протянул ему свой пистолет Макарова. Говоров рассказал о пистолете и даже выдал дату выпуска оружия, определив ее по характерной стали, из которой пистолеты выпускали в определенный временной промежуток. Отец много чего узнал о пистолете, о чем сам раньше и не подозревал. "Хорошо, — подытожил он, — теорию вы знаете. Перейдем к практике". Захватив с собой пистолет Макарова, АПС и короткоствольный "Кедр", отец повел специалиста на стрельбище.

Говоров натянул резинку от очков на затылок и преобразился. Целился он, странно наклонив голову, видно приноравливаясь к своим очкам. Мгновенно Говоров спокойно выбил на мишени три десятки.

Отец вспомнил, что Говоров на собеседовании рассказывал о своем увлечении полицейской прикладной стрельбой. Все эти годы разрабатывал теорию и жаждет испытать ее на практике. "Ну, продемонстрируйте свое хобби", — попросил отец.

С пятидесяти метров Говоров побежал, приближаясь к четырем мишеням, и, стреляя на бегу, не забывал эффектно перекатываться по земле. За две секунды он высадил магазин Макарова из восьми патронов. Вот это скорострельность! Первые пробоины в мишени — это попадание в пятерку и шестерку. Вторые в десятку. "Первые выстрелы, чтобы остановить противника, дальше — на поражение", — пояснил Говоров, снимая резинку с затылка и снова превращаясь в незаметного невысокого человечка.

Очень скоро в отряде к Говорову приклеилась кличка Киллер, именно из-за его внешних данных и профессионального владения оружием.

Володя — специалист по подрывному делу — был также одержим своей работой и изобретениями в этой области. Однажды во время суточного дежурства в отряде он разбудил отца с воплями: "Матвеич! Придумал! — и сунул отцу под нос гранату. — Смотри, я придумал, как поставить ее на неизвлекаемость!" — "Ты что?! Убери! — рассердился отец, а когда сел на койке и окончательно проснулся, все же заинтересовался. — Ну, что ты там придумал?" И вместо того чтобы сладко спать, он выслушивал очередную толковую придумку Володи.