Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века
Шрифт:
Девушка понимает сказанное как возможность брака. Но Эраст о браке не говорит. Жить у него, быть «ближайшей к его сердцу», но не женой. Тогда кем? Карамзин не отвечал. Пушкин в «Станционном смотрителе» договорил до конца. И вывернул историю наизнанку: девушка, полюбившая проезжего офицера, согласилась стать его содержанкой, а вот отец ее умер от горя. Умрет и мать Лизы после самоубийства дочери. Не помогут деньги Эраста.
В разговоре герой задает еще не соблазненной Лизе вопрос: «Почему же?» Отчего они не могут быть вместе? «Для твоего друга важнее всего душа».
Спросим и мы: случались ли браки, игнорирующие сословные перегородки? Многих ли Эрастов знала эпоха?
Эксперимент почти всегда заканчивался плачевно, даже когда социальное расстояние не было столь значимым. В 1787 году сын княгини Дашковой — молоденький полковник Павел Михайлович, едва оказавшись вдали от глаз суровой матушки, женился на прелестной девушке незнатного происхождения — дочери бывшего откупщика. Знакомые бросились уговаривать княгиню принять молодых. Г. Р. Державин посвятил событию
Не тут-то было. До смерти Павла Михайловича старая княгиня отказывалась видеть невестку. Очень характерно письмо Дашкова, посланное строгой родительнице в ссылку 10 февраля 1797 года: «…Я вижу, что моя дорогая матушка продолжает питать ненависть к женщине, которую она не знает и не хочет знать, которую ей обрисовали в самых фальшивых красках и которая, между тем, является моей избранницей. Верно, что она не старается понравиться всем женщинам высшего света, которые хвастаются своим положением, говорят громкие фразы о возвышенных чувствах и, под маской напускной добродетели, такой же фальшивой, как их физиономии, растаптывают все буржуазные добродетели. Не дай Бог, чтобы моя жена принадлежала к их числу, она достойная женщина… Однако я должен отказаться от надежды, что Вы когда-нибудь смягчитесь по отношению к печальной жертве моей привязанности. А я был бы так счастлив, так счастлив!» [139]
139
Архив князя Воронцова. М., 1872. Кн. V. С. 264.
Нарисованный Павлом Михайловичем образ очень литературен. Язвительный мемуарист Ф. Ф. Вигель расскажет об этом браке совсем в ином ключе: «В Киеве ему приглянулась одна девочка, дочь облагороженного чинами купца Семена Никифоровича Алферова. По высоким философским понятиям, которые почерпнул он в своих путешествиях, по примеру английских лордов, коим он старался подражать и кои часто ничтожных тварей из одной оригинальности возводят в звание супруг своих, он долго не задумывался, взял да и женился, не быв даже серьезно влюблен. Сей брак поссорил его с матерью и разорвал связи его с обществом столиц».
Подобный поступок вырывал человека из привычной социальной среды, оборачивался раскаянием, уязвленной гордостью, попытками доказать всем, что жена — «достойная женщина», и срывами, от которых страдала «жертва привязанности». «Дашков… осужден был скрывать свое величие в низеньком доме самого грязного киевского переулка. Там собирал он около себя веселых людей, каких мог найти в Киеве, шутов, всякую иностранную сволочь, шумом сего общества стараясь заглушить страдания своей гордости. Несчастный утешался презрением, которое мог он изливать на жену, на тестя, на всю родню их».
Киевляне поначалу звали пару в гости, но Павел Михайлович сам отучил их от такого снисхождения. «Он был красивый, видный мужчина и страстный охотник до танцев… но он не хотел на вечеринках сих ни одну девицу, ни одну даму пригласить, а с начала и до конца беспрестанно танцевал с одной своей женой… Он без церемонии сажал ее к себе на колени и целовал взасос; потом, за что-нибудь поссорившись с ней, при всех начинал ее бить по щекам».
Однажды Дашков «дал жене толчка», хозяин дома потребовал «для супружеских исправлений избрать другое место». До дуэли дело не дошло (а будь Анна Семеновна дворянкой, дошло бы непременно). Гость «гордо поглядел» на обидчика, «взял под руку битую жену и вышел с нею с тем, чтобы никогда не возвращаться». Мало-помалу киевляне перестали к нему ездить и приглашать к себе. «Несколько лет прожил он в шумном своем уединении, среди грубых, отчаянных наслаждений, ни на что не употребляемый, забытый двором и ненавидимый обществом» [140] .
140
Вигель Ф. Ф. Записки. Кн. I. М., 2003. С. 53–54.
Пройдет несколько лет, супруги разъедутся (не разойдутся, на чем настаивала старая княгиня, а станут жить в разных поместьях). Дашков охладеет к жене. Увидев Анну уже сорокалетней, Марта Вильмот отметит простоту ее лица. От былой прелести не останется и следа. Красота увянет, а разговаривать с «пастушкой» магистру искусств Эдинбургского университета [141] будет не о чем.
Точно так же во время Заграничного похода 1813 года русские офицеры станут «покупаться» на «скоро-мимоходящую красоту» заграничных барышень. О драме таких семей написал А. X. Бенкендорф, в 1816 году командир драгунской бригады в провинциальном городке Гадяче на Украине: «Офицеры знатного происхождения, призванные впоследствии располагать более или менее значительным состоянием и являющиеся часто надеждою и поддержкою целой семьи, вступают в браки по увлечению, от скуки или по неразумию и привозят в отечество жен, составляющих предмет их собственного стыда и родительского отчаяния. Подобные примеры участились с прохождением наших войск через Германию и с расквартированием в Польше и принесли огорчение
во множество семей». В докладной записке императору генерал советовал запретить венчание без благословения родителей. «Подобные строгости и формальности, крайне значительно успокоив семьи… прервут множество несчастных союзов и сохранят на службе немало хороших офицеров» [142] .141
В 1779 году, окончив курс в Эдинбургском университете, молодой князь П. М. Дашков защитил философскую диссертацию об искусстве трагедии.
142
Олейников Д. И. Указ. соч. С. 172.
О разводе тогда не смели и помышлять. Так, «жертвы привязанности» калечили судьбы своих мужей, пошедших на поводу у книжной страсти. Но, быть может, русские социальные перегородки были тверже европейских? Ничуть. Один из мемуаристов середины XIX века В. С. Печерин — современник славянофилов, ставший католическим пастором, — описал запомнившийся ему случай: «Английский лорд или просто богатый джентльмен женился в Париже на балетной фигурантке… Они живут в совершенном уединении, и никто к ним не ездит. Бестолковые католики объясняют это тем, что она католичка: это сущий вздор! В высших сферах вовсе не обращают внимания на различие вероисповеданий… Но дело в том, что человек, хоть мало-мальски знакомый с хорошим обществом, с первого взгляда увидит, к какому сословию эта француженка принадлежала… манеры ее как-то отзываются рыбным рынком… Вот урок сентиментальным Дон-Кихотам! Я раз только был у них в доме. Он больше походит на жилище студента с гризеткою в 6-м этаже, чем на семейную обитель джентльмена. Во всем был какой-то беспорядок, распущенность, неряшество. В доме, где есть благовоспитанная умная женщина, добрая мать семейства, слышишь какое-то благоухание семейной жизни… а тут везде была гризетка» [143] .
143
Печерин В. С. Оправдание моей жизни. Памятные записки // Наше наследие. М., 1989. № 3. С. 440.
Печерин обратил внимание на то, что супруги принадлежали не только к разным социальным слоям, но в силу этого — к разным культурным кругам. Сентименталисты подобными вопросами еще не задавались. А вот Пушкин в «Барышне-крестьянке» описал притворное обучение мнимой крепостной: «На третьем уроке Акулина разбирала уже по складам „Наталью, боярскую дочь“, прерывая чтение замечаниями, от которых Алексей истинно был в изумлении» [144] . Таким образом, героиня — ровня герою не только социально, но и эмоционально, культурно. Они могут быть вместе, не тяготя друг друга.
144
Пушкин А. С. Барышня-крестьянка // Собрание сочинений. Т. 7. М., 1970. С. 147.
Исключения подтверждали правило. Супруга Александра Федосеевича Бестужева, в будущем издателя «Санкт-Петербургского журнала», происходила из мещан. С молодыми людьми случилась обычная для армейской среды история: капитан флотской артиллерии Бестужев был ранен на войне со Швецией в 1790 году, Прасковья Михайловна выходила его, у них родился сын. Можно было просто содержать мать незаконного ребенка, как делали многие, но офицер из старинного аристократического рода разделял шиллеровские устремления к «любви поверх сословий» [145] .
145
В пьесе «Коварство и любовь» Фердинанд фон Вальтер говорит: «Я — дворянин? Подумай, что старше — мои дворянские грамоты или же мировая гармония? Что важнее — мой герб или предначертание небес во взоре моей Луизы: „Эта женщина рождена для этого мужчины“?»
Просвещенная и добродетельная дама стала настоящей помощницей мужа в издательских делах и родила ему восьмерых детей, из которых четверо сыновей стали декабристами. Их участь была печальна: кто подвергнут ссылке, кто разжалован в рядовые и сошел с ума. «Они ведь все несчастливцы, мои братья» [146] , — заметил писатель Александр Бестужев-Марлинский, отправленный на Кавказ.
Его брат Михаил описал встречу с матерью перед самым восстанием на Сенатской площади: «Накануне 14 декабря, за обедом старушка, окруженная тремя дочерьми и пятью сыновьями, с которыми она давно не видалась, была вполне счастлива; можно было заметить, с каким восторгом она останавливала попеременно свой взор на каждом из нас и как невольно вырывались у нее фразы похвал… Можно было приметить ее скрытое удовольствие, видя нас на дороге блестящей и прочной будущности. Трое старших были в штаб-офицерских чинах… брат Петр служил адъютантом главного командира в Кронштадте… Павел в офицерских классах артиллерийского училища. Она была счастлива нашим счастьем, а мы…»
146
Письма Александра Александровича Бестужева к Н. А. и К. А. Полевым, писанные в 1831–1837 годах // Русский вестник 1861. № 4. Письмо XXXI.