Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья
Шрифт:
Русская дорога имела свои звуки, свою музыку. Ее лейтмотив — «говор колес непрестанный», ее соло — «однозвучно звенит колокольчик».
Парадоксально, но эта неумолчная песнь колокольчика родилась из весьма прозаического желания властей так или иначе отметить всё, что принадлежит государству. В 70-е годы XVIII века во время очередной реформы почтового ведомства было постановлено, чтобы под дугой курьерских и почтовых лошадей висел колокольчик. Его звон был слышен издалека и предупреждал караульных у городской заставы о приближении почты (21, 135). Частным лицам категорически воспрещалось пользоваться колокольчиком. Таким образом, колокольчик играл примерно ту же роль, что и «спецсигнал» у современных служебных машин.
Одновременно с колокольчиком появилось и другое примечательное
Со звоном колокольчика сплеталась и песня ямщика. Под звуки этой песни рождались медленные мысли.
«Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. — На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа» (154, 44).
Радищеву вторит маркиз де Кюстин. «Национальные песни русских отличаются грустью и унынием» (92, 200).
Русский народ любил не только петь, но и играть на своих нехитрых музыкальных инструментах. Это отметил в своих путевых записках Джеймс Александер.
«В пути постоянно можно слышать непривычные звуки пастушьего рожка. Видимо, в игре на подобном инструменте (рожок прямой, с несколькими отверстиями) состязались Лисий и Теокрит. Поистине волшебные звуки издает двойная флейта, или жалейка. Возле изб довольно часто можно видеть мальчиков, играющих на этих своеобразных дудочках. В обеих руках они держат по трубке, каждая с тремя звуковыми отверстиями. Подобные духовые инструменты изображены на некоторых греческих барельефах» (6, 98).
Какие песни и как поют ямщики? «Эти странные сны наяву сопровождались монотонными песнями моих ямщиков. Русский народ, говорят, очень музыкален, но до сих пор я еще ничего достойного внимания не слышал, а певучая беседа, которую вел в ту ночь кучер со своими лошадьми, звучала похоронно: речитатив без ритма, жалобные звуки, которыми человек поверял свои горести животному, единственному верному другу, хватали за душу и наполняли ее невыразимой грустью» (92, 205).
Интересны суждения по этому вопросу такого тонкого наблюдателя, как Иван Аксаков. Отмечая прочное бытование старинных песен в украинском народе, он вспоминает и песни великорусских ямщиков. И сравнение это не в пользу великороссов.
«Вообще песни в народе (украинском. — Н. Б.)хорошо сохранились, и я не думаю, чтобы они могли дойти до такой степени путаницы и нелепицы, как большая часть песен, которые поет великорусский народ. Здесь поющий обращает внимание на содержание и на смысл песни, между тем в России самая протяжность звуков мешает обратить внимание на слова песни. Ямщик проедет семь верст прежде, чем успеет кончить совсем первый стих песни “Не белы то снеги в поле забелелися”. Да и мы обыкновенно знаем только первые начальные стихи русских лучших песен. Никто почти из нас не скажет окончания песни “Лучина-лучинушка”, “Вниз по матушке по Волге” и прочие» (3, 281).
Зачем ямщик поет свои невнятные песни? Кажется, чтобы просто скоротать долгий и однообразный путь. Вот как рассуждал на эту тему один ямщик в разговоре с путешественником и этнографом С. В. Максимовым.
«Опять же наш брат ямщик песню поет оттого, что пять-шесть на голос поднимет да вытянет — гляди, в мыслях-то его перегон на станции и порешился. Тпру! — приехали, значит» (106, 206).
Устав от трезвона колокольчика и заунывной песни ямщика, путник порой пытался вступить с ним в беседу. Однако ямщики обычно не отличались разговорчивостью. Их ответы были лаконичны и неопределенны. В одной из записей князя Вяземского находим ироническое изображение такой беседы.
«Ничего. Я очень люблю это простосердечное русское выражение. Иван, какова погода? “Ничего-с!” Ямщик, какова дорога? “Ничего-с”. Что, каков ваш барин, хорошо ли
вами управляет? “Ничего-с”» (28, 770).Глава четырнадцатая.
Почтовая станция
Создание регулярной системы доставки почты в России является одной из исторических заслуг Петра Великого. Но, как и во многом другом, начинание Петра было вполне осуществлено лишь при Екатерине Великой. В 70-е годы XVIII века сложилась та система почтовой связи и перевозки пассажиров «на почтовых», которая, почти не изменяясь, существовала до середины XIX столетия.
Устроенные за счет казны почтовые станции (станы) отдавались на содержание частным лицам. Они обязаны были иметь на каждом стане по 25 лошадей, по 10 кибиток на колесах или санях, а также всю экипировку, необходимую для почтальонов и перевозки почты (конскую упряжь, чемоданы, сумки, седла, форменные мундиры почтальонов). Наем почтальонов также был заботой станционного смотрителя. На эту утомительную службу разрешалось брать даже крепостных крестьян, отпущенных помещиком на оброк.
Доходы содержателя почтовой станции складывались из законодательно установленной платы проезжающих за прогоны (по 12 копеек за 10 верст), доходов от продажи еды и спиртных напитков на почтовой станции, от размещения путников на ночлег.
Всё, что касалось работы почты, подлежало строгой государственной регламентации. Курьеров надлежало зимой и летом везти со скоростью 12 верст в час, а осенью и весной —11. Прочих путников предписано было везти помедленнее: зимой и летом — 10, а весной и летом — 8 верст в час (21, 135).
Всех пользовавшихся услугами почтовой станции, а также всю корреспонденцию регистрировали в особые книги.
В царствование императора Николая I были предприняты энергичные меры с целью привести в порядок изрядно запущенную при Александре Благословенном систему почтовых сообщений и почтовых станций. Главноуправляющий российскими почтами граф В. Ф. Адлерберг в докладе императору Николаю по случаю 25-летия его царствования (1825—1850) приводит свидетельства успешного развития почтового дела.
«В 1825 году сношения внутренние и заграничные были медленны. Экстра-почты, которые по установлению своему должны совершать путь скорее почт обыкновенных, отправлялись из Санкт-Петербурга только по два раза в неделю в Одессу, Радзивилов и Мемель. Теперь экстра-почты следуют с усиленною скоростью во все почти главнейшие пункты государства; они значительно ускорили сношения столиц с Тифлисом, Оренбургом и с другими лежащими по тракту городами. Сношения Санкт-Петербурга с Москвою, производившиеся прежде посредством легких почт только четыре раза в неделю, пересылаются теперь два раза в день, кроме воскресения, с легкими и экстра-почтами. Вместо 5 суток, в которые почта совершала прежде путь между столицами, скорость сообщения доведена до 2 1/ 2и 2 суток. Это ускорение и учащение хода почт, сверх доставления удобства в сношениях столиц, произвело выгодное влияние на корреспонденцию губерний замосковных и сблизило их с центром правительства в Санкт-Петербурге. По всем тем трактам между губернскими городами, где легкие почты ходили в 1825 году по одному разу в неделю, совершается отправление их два раза в неделю. Таким образом, все места в государстве введены в более правильную, а некоторые главные, в непрерывающуюся связь почтовых сообщений.
В 1825 году отправлялось в Империи еженедельно 13 почт тяжелых, 635 легких и 21 экстра-почта. Теперь посылается каждую неделю 36 почт тяжелых, 988 легких и 52 экстра-почты» (110, 461—466).
Наряду с интенсификацией движения почтовых экипажей правительство Николая I стремилось к созданию постоянных кадров почтовых служащих и станционных смотрителей. С этой целью срок аренды почтовых станций был увеличен с 3 до 12 лет, а сумма аренды определялась не с торгов, а по официальным расчетам фиксировано для каждой почтовой станции. По этому вопросу граф В. Ф. Адлерберг докладывал императору в 1850 году следующее: