Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы
Шрифт:
Многие не смогли перенести условий жизни в эвакуации. В конце 1942 года А. Брунштейн описывала положение А. Казачинского, находившегося в Новосибирске. У него была тяжелая форма туберкулеза, перешедшего на кишечник и почки. В течение десяти дней он ничего не ел, так как сразу же начиналась рвота. Он даже пить боялся из-за этого. Дошло до того, что друзья, видя его мучения, желали ему поскорее умереть. Тем не менее они нашли для него дрова и уголь и топили соседнюю комнату, потому что в его жилище не было печи. Благодаря этому в комнате больного поддерживалась нормальная температура. Успенский добился для литератора диетического питания (белый хлеб, немного мяса и рыбы). Друзья достали для него картошки (он ее не ел — отдавал матери и испытывал облегчение, зная, что она не голодает), теплые вещи и поставили радио. Денег у Казачинского почти не было. Литфондовский чиновник в Москве категорически отказал в помощи, но при этом отметил, что если бы Литфонд получил распоряжение, например, от М. Храпченко, то пособие было бы выдано. Брунштейн обратилась к руководителю Комитета по делам искусств, но понимания не нашла. Друзья Казачинского просили приехавшую из Москвы Зуеву «стукнуть Литфонд по голове» [628] .
628
Письмо А. Брунштейн неизвестному адресату // РГАЛИ. Ф. 2546. Оп. 1.Д. 136. Л. 3.
В 1943 году, описывая положение, сложившееся в Чистополе, К. Федин отмечал, что там была группа литераторов, находящихся под угрозой голодной смерти: Кейхауз (молодой переводчик) находился почти при смерти от обострения туберкулеза, Розенталь (переводчица) была в больнице по хирургическому поводу в полном истощении, Долинов («малоформист») два месяца находился в постели с внутричерепным давлением, потерей зрения, в полном истощении и с пролежнями.
В Чистополе жила эвакуированная семья болгарского писателя Людмила Стоянова, находившегося в фашистских застенках. Жила здесь и дочь Стоянова с годовалым ребенком. Безусловно, К. Федин хотел помочь им, как и другим писателям и членам их семей, но не всегда имел реальную возможность. Эпизод, произошедший в местном отделении НКВД, вывел его из равновесия. В сердцах он пишет: «Меня сегодня приглашают в НКВД и предлагают мне „законно или незаконно“ (так было буквально сказано!) позаботиться о питании дочери Стоянова. Районное НКВД, видите ли, разбирается в „болгарской литературе“, а я, писатель, у которого вышло в Европе больше двадцати книг, ни в какой „литературе не смыслю“» [629] .
629
Письмо К. Федина председателю комитета по делам искусств при СНК СССР Храпченко, ответственному секретарю ССП А. А. Фадееву, директору Литфонда Хмаре // Там же. Д. 601. Л. 32.
Некоторые писатели жили на грани голодной смерти потому, что не умели позаботиться о себе, собрать необходимые документы. В тяжелом положении находился М. Зощенко. Современники рассказывали, что, уже находясь в эвакуации в Алма-Ате, он страдал дистрофией. Одна из очевидцев событий Л. Чалова вспоминала: «Он сказал, что получает четыреста граммов хлеба, половину съедает, а половину обменивает на пол-литра молока и луковицу… „Кое-кто, конечно же, что-то там достает, но, ты же знаешь, я этого делать не умею“» [630] . Впоследствии выяснилось, что такое плачевное положение писателя было вызвано тем, что Зощенко не оформил бумаги на лимит.
630
Чалова Л.Такой он был… / Воспоминания о М. Зощенко. С. 342.
В эвакуации очень многое зависело не только от правительственных распоряжений, но и от расторопности и настойчивости местных писательских организаций. Так, в Ашхабаде в организации снабжения и в налаживании быта писателей большую роль сыграл Б. Кербабаев. Не без юмора, но с глубочайшим уважением вспоминал о нем А. Аборский: «Наш предприимчивый аксакал затевает экспедицию в Хорезмский оазис — за рисом. Экспедиция — это он же, в единственном числе. Требуются денежные средства, талоны на промтовары, вещи для обмена на рис. И он добивается всего необходимого для поездки в Хорезм… Перевалить груз в пяти-шести местах… нелегко, но если грузчиков под рукой не оказывается, аксакал на своей спине перетаскивет мешки с рисом, пшеницей и горохом. В Ашхабаде составляет комиссию: местком, литфонд, представительница от жен писателей. Они делят рис, горох…» [631]
631
Аборский А.Время оглянуться. М., 1988. С 44.
Без помощи таких отзывчивых и самоотверженных людей пережить эвакуацию было бы невозможно.
«Многие дети имеют худосочный вид»
Жены писателей спасали детей. Самоотверженно участвовали в проведении их эвакуации, работали на общественных началах в детских садах и интернатах Литфонда в Чистополе и Молотове.
…Писательская организация взяла на себя часть забот о детях писателей еще в довоенное время. В 1935 году некоторые мероприятия со школьниками прошли в Москве, но в других городах никакая работа не проводилась, а ассигнования на эти цели были расходованы не по назначению. До марта 1936 года не было учета детей ни по Москве, ни по периферии [632] . В 1936 году Литфонд осуществил, пожалуй, одно из значимых социальных мероприятий — состоялось открытие детского сада.
632
Заключение, выводы и предложения ревизионной комиссии ССП по отчету Правления Литературного фонда за 1935 год // РГАЛИ. Ф. 1785. Оп. 2. Д. 86. Л. 30.
12 марта 1938 года в «Литературной газете» было опубликовано открытое письмо Совета жен писателей Президиуму Правления ССП [633] . В нем они поставили перед писательской общественностью вопрос о «создавшемся совершенно не нормальном положении с культурно-бытовым обслуживанием детей писателей». Поводом
для письма стала передача другому ведомству хорошо оборудованного, рассчитанного на 65 детей дома отдыха для младших школьников в Поречье. При этом руководство Союза писателей заняло позицию стороннего наблюдателя.633
Открытое письмо Президиума Правления Союза советских писателей /Литературная газета. 1938. 12 марта. С. 6.
Детский сад Литфонда не имел летней базы, а для организации отдыха детей снимали частные дачи, имевшие минимальные удобства. Совет жен поставил вопрос о выделении в этих целях одной из пяти свободных дач в дачном городке в Переделкине, но поддержки у руководства ССП не получил.
В середине тридцатых годов в полутора километрах от Дома творчества в Малеевке размещался пионерский лагерь для детей писателей. В частности, там отдыхали двенадцатилетние сыновья К. Паустовского и Э. Миндлина. Беда этого лагеря — царившие в нем скука и безделье детей. Предоставленные сами себе, ребята решились на побег: «Бежать собирались то ли в Африку, то ли к американским индейцам, — одним словом, куда-то за океан… И уж как отчитывали потом и всячески поносили на пионерской линейке!» [634] Вопреки ожиданиям лагерного начальства, К. Паустовский встал на сторону сына и заявил, что побег принес ребенку больше пользы, чем бездеятельное и скучное пребывание в лагере.
634
Миндлин Эм.Добрый художник / Воспоминания о Константине Паустовском. М., 1975. С. 225.
Семьи писателей получали на воспитание детей определенную материальную поддержку. Согласно положению о деятельности Литфонда от 10 мая 1940 года, в случае рождения ребенка члену этой организации выплачивалось единовременно 500 рублей [635] . Если оба родителя ребенка являлись членами Литфонда, то пособие получала только мать.
Если дети членов Литфонда посещали детский сад или ясли, их родителям предоставляли скидку в размере 70 процентов от себестоимости содержания каждого ребенка. Со скидкой, размер которой устанавливался каждый год Правлением Литфонда, приобретали писатели для своих детей путевки в пионерские лагеря сроком на два месяца.
635
Положение о порядке оказания лечебной, санаторно-курортной и материальной помощи // РГАЛИ. Ф. 631 Оп. 15. Д. 511. Л. 50.
Расходы на детей в смете Литфонда за 1940 год складывались из следующих затрат: выдача пособий наличными деньгами, лечение, питание и отдых, организация детских утренников, «елок» и закупка новогодних подарков, отправка детей подшефной школы в пионерские лагеря, а детей писателей — в лагерь в Коктебель [636] .
С началом войны забота о детях стала одной из самых главных. Их эвакуация проходила в сложной обстановке: «Помещения не были приспособлены под зимнее пребывание в них детей, не было кухонь, бань, прачечных, мебели, запасов топлива… Там, где районные организации не уделяли этому вопросу внимания (ряд районов Горьковской и Молотовской областей, Казахстан), интернаты столкнулись с большими трудностями…» [637] . В Молотовской области первоначально располагался интернат детей ленинградских писателей. Эвакуация детей из Москвы закончилась в ноябре 1941 года.
636
Объяснительная записка о работе Литературного фонда СССР по годовому отчету за 1940 год / Там же. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 111. Л. 45.
637
Из отчета городского отдела народного образования — итоги работы за первые 6 месяцев войны / Москва военная. С. 607.
Руководящие инстанции в Москве поначалу вообще не хотели эвакуировать детей писателей. Литфонду отказывали в выделении вагонов, мотивируя это тем, что у писателей есть дачи и дома отдыха. Тогда директор Литфонда М. Оськин обратился за помощью к Т. Ивановой, которую знал по работе в Совете жен писателей как очень энергичную и настойчивую. Она вспоминала: «Провела я в Моссовете, почти не выходя, трое суток (работали тогда там круглосуточно) и добыла в результате своих переговоров разрешения на два вагона до Казани» [638] .
638
Иванова Т.Берсут — Чистополь — Казань / Чистопольские страницы. С. 179.
6 июля был эвакуирован литфондовский пионерский лагерь. Дети до трех лет ехали с матерями. Пионервожатыми в лагере были двое восемнадцатилетних детей писателей — Ц. Воскресенская и Ю. Арго.
В учреждениях, где находились эвакуированные дети, в основном работали их матери, но поначалу они не проявляли большой инициативы и не чувствовали заинтересованности в работе, вероятно считая, что эвакуация — временное явление и вскоре они вернутся домой. «Не все шло гладко, большинство матерей относилось к делу легкомысленно. На общем собрании всего коллектива я [З. Пастернак] старалась убедить, что одни слишком веселятся, бросают детей и ходят гулять, а другие зря впадают в противоположную крайность и льют непрерывно слезы» [639] .
639
Пастернак З.Воспоминания. М., 2004. С. 88.