Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

«Рыковка» появилась осенью 1925 г. после принятия декрета СНК СССР от 28 августа 1925 г., — акта официального разрешения государственной торговли водкой. Монополия советской власти на продажу водки стала одним из первых симптомов укрепления тоталитарного содержания режима партии большевиков. Ведь водочная монополия вообще — это, по справедливому утверждению американских исследователей А. Макки и М. Раева, высшее воплощение традиций полицейского государства, разновидностью которого можно считать и советское общество [28] . Одновременно советская власть стремилась изменить представление о потреблении спиртного как аномалии повседневной жизни. Сосредоточение контроля над производством и продажей спиртосодержащих жидкостей, и в первую очередь водки, преследовало только экономические цели. Поворот к политике индустриализации в сталинском варианте потребовал отказа от западных капиталовложений. Дополнительным внутренним источником извлечения средств, необходимых для форсированного построения социализма, явилась свободная продажа водки. По словам И. В. Сталина, это позволяло создать условия «для развития нашей экономики собственными силами» [29] . Доход от реализации спиртных напитков в составе госбюджета вырос с 2 до 12 % с 1923 по 1927 гг., достигнув 728 млн руб. Власть стала безудержно наращивать производство алкоголя, который должен был раскупаться населением. Утопическая идея полной трезвости по сути дела становилась антигосударственной. Однако не следует считать, что советская власть ставила прямую цель спаивания народа, отменяя «сухой закон». Как показывает опыт многих стран, именно в период полного запрета на торговлю спиртосодержащими продуктами их потребление возрастает и приобретает уродливые формы. В данной ситуации нельзя не признать справедливость слов Сталина на встрече с делегациями иностранных рабочих 5 ноября 1927 г. об отсутствии «…оснований утверждать, что алкоголизма будет меньше без государственного производства водки, так как крестьянин начнет производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном» [30] .

28

См.: Макки А. Сухой закон в годы первой мировой войны. [Неопубликованный текст доклада на конференции в Санкт-Петербурге. 1998]; Raev М. The Well-Order Police State: Social and Institution Change through Law in the Germanies and Russia. New Haven and London, 1983.

29

Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 232.

30

Там же. С. 323.

Переход к свободной продаже спиртных напитков прежде всего продемонстрировал несостоятельность представлений большевиков об абсолютной трезвости как норме, существовавшей в ментальности трудящихся слоев населения. Конечно, официальная статистика зафиксировала рост потребления водки. Основная масса горожан не смогла противиться искусу спиртного, поступившего в свободную продажу. В 1924–1925 гг. в Ленинграде было выпито 617 тыс. ведер этого вида алкоголя, а в 1927–1928 гг. уже 2063 тыс. ведер. В городе увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2,6 случаев на 100 тыс. чел, в 1922 г. до 44 в 1928 г. Но наряду с этим у населения существовала четкая дискурсивная установка на оценку пьянства как аномального поведения. Еще в 1919 г. опрос рабочих подростков показал, что все они считают «пьянство и вино» наибольшим житейским злом. И через десять лет, в 1929 г., обследования зафиксировали, что многие пьющие молодые люди тяготятся своим образом жизни. Согласно данным А. Г. Кагана, 92 % юношей и девушек считали возможным заменить традиционную выпивку танцами, чаем, диспутом [31] .

31

Смирнов В. Е. Рабочий подросток. М., 1924. С. 79; Каган А. Г. Молодежь после гудка. М. — Л., 1930. С. 120–121

Но в реальной жизни именно в рабочей среде после отмены сухого закона особенно резко возросло пьянство. Потребление алкоголя рабочими с 1924 по 1928 г. увеличилось в 8 раз [32] . По материалам обследования 1927 г., в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли уже 16–17 % заработка и в полтора раза превышали затраты на книги. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя положительно ответили 58 % молодых мужчин и 23 % женщин. Обследование 1928 г. показало, что особую тягу к спиртному проявляли комсомолки. Медики обнаружили и еще одну закономерность — с ростом заработной платы увеличивалось потребление алкогольных напитков в пролетарской среде. Для большинства рабочих основным местом проведения досуга, сопровождаемого приемом спиртного, с середины 20-х гг. вновь стала пивная, где было разрешено торговать и водкой. В 1926 г. в Ленинграде действовало примерно 360 таких заведений. Какое-то время в прессе, особенно в многотиражных фабрично-заводских газетах, появлялись статьи, пытавшиеся облагородить дух советских пивных. Рабкоры и профессиональные журналисты с умилением писали, что за кружкой пива, часто сдобренного водкой, рабочие обсуждали положение братьев по классу в Англии, Китае, дискутировали по вопросам существования бога и т. д. Это рассматривалось как своеобразное доказательство высокого уровня политической сознательности пролетариев. Любопытно отметить, что эти идеи оказали влияние на некоторых современных западных исследователей. В 70-е гг. в американской историографии можно было встретить суждение о том, что русская пивная, как аналогичные заведения в Германии, была местом политического образования рабочих [33] . Недолгая эпоха восхваления питейных заведений фабричных окраин объяснялась необходимостью противопоставить их частным ресторанам, которые посещали в основном представители новой буржуазии, служащие, интеллигенция. Пьяный разгул, царивший там, описывался в советской прессе с явным сарказмом. Сатирический журнал «Красный ворон» в 1923 г. писал, что для нэпманов в новом году будут открыты новые рестораны — «На дне Мойки», «Фонарный столб», а реклама у этих питейных заведений будет такая: «Все на фонарный столб» [34] .

32

Ларин Ю. Алкоголизм промышленных рабочих и борьба с ним. М., 1929. С. 7, 8.

33

Kinsdale V. М. The Poor Man's Club: Social Funetion of Urban Working Class Saloon // American Quarterly. № 25. 1973. P. 472–473.

34

Красный ворон. 1923. № 1. С. 3.

Посещение ресторанов во второй половине 20-х гг. было удовольствием весьма дорогим. Недешево стоили и хорошие вина, продававшиеся в специализированных магазинах, которых в Ленинграде в 1926 г. насчитывалось более 2-х сотен. Только на Невском было расположено 12 таких торговых точек. Пиво и «рыковка» были более доступны по цене и потому весьма потребляемы именно в рабочей среде. Не случайно в «Справке для памяти» заведующим Ленинградским областным здравотделом М. Ф. Адуевскому в 1927 г. было констатировано: «23–24 год на лицо ПИВНОЙ АЛКОГОЛИЗМ, в настоящее время (1926–27 гг. — Н. Л.), главным образом. ВОДОЧНЫЙ АЛКОГОЛИЗМ» [35] . Затраты на покупку спиртного в пролетарской среде росли. В 1930 г. средняя ленинградская рабочая семья расходовала на приобретение водки и пива 2,8 % своего бюджета, а в 1931 г. — уже 3,5 %. При этом часть бюджета, отводимая на питание, оставалась почти неизменной: 40,6 % в 1930 г. и 40,4 % в 1931 г.

35

ЦГА СПб. Ф. 4301. Оп. 1. Д. 3414. Л. 144.

Частично причины роста пьянства после отмены сухого закона носили бытовой характер. Однако более явными, чем в начале 20-х гг., стали элементы ретритизма в поведении пьющих людей. Свидетельством того явилось пьянство рабочих — членов ВКП(б), особенно выдвиженцев. Это явление была вынуждена констатировать контрольная комиссия ЦК ВКП(б) еще в 1924 г. После обследования фабрично-заводских партийных ячеек в ряде городов РСФСР выяснилось, что среди выдвиженцев из пролетарских рядов «…пьянство в два раза сильнее, чем среди рабочих от станка» [36] . Рост алкоголизма в среде коммунистов был отмечен в период борьбы с троцкизмом и «новой оппозицией». В секретной сводке ленинградского губкома ВЛКСМ «Итоги проведения кампании по разъяснению решений XIV съезда партии» отмечалось «…развивающееся пьянство среди снятых с работы оппозиционеров» [37] . Отчасти в этой информации можно усмотреть желание идеологических структур уровнять человека пьющего с идейно неполноценным. Но подмеченные факты пьянства людей, потерявших работу и утративших былой социальный статус из-за своей приверженности к идеям «новой оппозиции» или троцкизма, во многом также и свидетельство ретритизма. Это явно означало, что причиной алкоголизма может быть чувство социальной нестабильности, желание уйти от необходимости решения целого ряда проблем.

36

О борьбе с наследием прошлого (пьянство и религиозные предрассудки среди членов партии). М., 1925. С. 9.

37

ЦГА ИПД. Ф. К-601. Оп. 1. Д. 736. Л. 29.

Действительно, после официального разрешения продажи водки выяснилось, что спиртные напитки потребляют не только нэпманы, но и рабочие. Официальный партийный поэт Вл. Маяковский прямо заявил, что «класс — он тоже выпить не дурак». Именно это обстоятельство подвигло советские властные структуры начать организованную борьбу с пьянством. В июне 1926 г. появились тезисы ЦК ВКП(б) «О борьбе с пьянством», а чуть позже и специальное письмо ЦК ВЛКСМ, из текста которого видно, что развернувшаяся антипьяная кампания имела политическую направленность и характер. Злоупотребление спиртными налитками по-прежнему называлось «…наследием старого быта царской России». Правда, к числу причин, толкавших людей к пьянству, были отнесены не только «буржуазная идеология», но и «нэпманская стихия» [38] . Под «нэпманской стихией» в первую очередь понимались вполне определенные бытовые практики. Плюрализм повседневной жизни времени НЭПа вообще требовал в первую очередь активизации системы самоконтроля личности, поиска ею собственных норм регулирования досуга и, в том числе, потребления спиртного. Кроме того, сама система большевистской пропаганды акцентировала внимание на так называемых трудностях НЭПа, что у психически неуравновешенных людей порождало ощущение социальной неустроенности — причины ретритизма. Одновременно объявление «нэпманской стихии» главной причиной пьянства могло помочь идеологическим структурам подогреть антинэповские настроения в определенных социальных слоях. И все же дифференцирование идеологических кодов алкоголизма свидетельствовало о том, что большевистская верхушка начала постепенно изживать утопические представления о природе социальных аномалий.

38

ЦХДМО. Ф. 1. Оп. 3. Д. 23. Л. 37

В сентябре вышел декрет СНК РСФСР «О ближайших мерах в области лечебно-предупредительной и культурно-просветительной работы с алкоголизмом» [39] . Он предусматривал очень конкретные меры: развертывание борьбы с самогоноварением, развитие антиалкогольной пропаганды, введение системы принудительного лечения алкоголиков. В марте 1927 г. в Ленинграде начало функционировать совещание по борьбе с алкоголизмом, а в апреле 1927 г. были учреждены должности районных психиатров. В инструкции, регламентирующей их деятельность, подчеркивалось: «В отношении борьбы с наркоманией и алкоголизмом районный психиатр проводит обследование на дому всех алкоголиков, нуждающихся в принудительном лечении, участвует в комиссии по определению такового и берет на учет направленных на принудительное лечение» [40] . Осенью 1927 г. в Ленинграде открылся первый наркологический диспансер, а в 1928 г. — второй. Правда, на ментальном уровне нововведение было воспринято с большой иронией, о чем свидетельствуют слова популярной в то время песни:

39

СУ РСФСР. 1926. № 57. Ст. 447.

40

ЦГА СПб. Ф. 4301. Оп. 1. Д. 3414. Л. 150, 154, 155.

Ах, мне бы счастия сейчас хотя бы толику, Я не раба, я дочь СССР. Не надо мужа мне такого алкоголика, Его не вылечит, наверно, диспансер.

Специальным постановлением Ленсовета от 5 августа 1928 г. в городе была запрещена торговля спиртными напитками в праздничные дни. Развернулась борьба с питейным заведениями. Основной силой выступали комсомольцы, организовавшие для этого специальный отряд при Горкоме комсомола. Осенью 1928 г. в Ленинграде прошли демонстрации детей против пьянства. Демонстранты несли массу транспарантов со следующими текстами: «Пролетарские дети против пьющих отцов», «Отец, не пей. Купи книги детям, одень их», «Отец, брось пить. Отдай деньги маме», «Мы требуем трезвости от родителей». Деполитизированность лозунгов детских антипьяных выступлений свидетельствовала о том, что на бытовом уровне пьянство вовсе не рассматривалось как непременное качество людей, социально и идейно чуждых советскому строю. Более того, антиалкогольная кампания была поддержана рабочими. Ведь она проводилась без включения таких факторов, как полный запрет продажи спиртного.

И все же элементы политизации прослеживаются в антиалкогольной кампании конца 20-х гг. Чрезвычайно популярным в ходе борьбы с пьянством был публичный отказ от потребления спиртных напитков. Бюро ВЛКСМ ленинградской фабрики «Красный треугольник» в апреле 1928 г. приняло решение: «Всем присутствующим на бюро совершенно отказаться от выпивки, даже от пива…». Не менее категорично звучал лозунг, выдвинутый рабочими Балтийского завода: «Бросим пить — пойдем в театр-кино» [41] . Подобные решения были созвучны резолюциям партийных и комсомольских собраний о коллективном отказе от веры в бога: такие документы характерны для 1929–1930 гг. Элементарный здравый смысл подсказывает, что единодушное принятие подобных резолюций и решений — свидетельство нарастающего конформизма населения, внедрения в его повседневность коммунистических практик. Политический характер носила и деятельность созданного в 1928 г. Общества по борьбе с алкоголизмом (ОБСА). Это была массовая общественная организация с принципом коллективного членства, работавшая под жестким контролем ВКП(б). Показательно и то обстоятельство, что через год после ее создания в Ленинграде разгромили трезвенническую секту чуриковцев, пользовавшуюся большой популярностью у рабочих.

41

ЦГА ИПД Ф. К-156. Оп. 1-а. Д. 18. Л. 117. Ф. К-157. Оп. 1. Д. 4. Л. 3.

Известно, что до революции в России существовало множество трезвеннических общественных организаций. Наиболее интересной из них была секта чуриковцев — явление сугубого петербургское. Ее создатель, Иоанн Чуриков, начал свою деятельность сначала как член Александро-Невского православного общества трезвости, а с 1895 г. самостоятельно. Пьяниц он лечил внушением. Явный экстрасенсорный дар Чурикова был высоко оценен Л. Н. Толстым.

«Трезвенники» и их глава приветствовали октябрьский переворот. В период гражданской войны они создали под Петроградом религиозную трезвенническую коммуну, занимавшуюся сельским хозяйством. При ней был образован кружок молодежи «трезвомол», имевший ярко выраженную антибуржуазную направленность. «Кружок молодежи колонии братца Иоанна Чурикова, — гласил устав питерского «трезвомола», — в эпоху всеобщего разложения и упадка нравственности поставил своей задачей поднятие духовной нравственности среди молодого поколения как наследников свободного народа РСФСР, так как изживший монархический строй привел к полному крушению государство и буржуазию — правящий класс; вакханально-развратной жизнью уничтожил все основы здравого понимания и духовно-нравственного воспитания человечества» [42] . Организационная структура кружка напоминала комсомол: действовал принцип демократического централизма, имелись членские билеты, проводились собрания. В кружок могли вступать юноши и девушки, достигшие 15 лет и отказавшиеся от употребления спиртных напитков, курения, «безнравственных песен и плясок, ругательств». Возглавлял «трезвомол» И. Смольков. Чуриковцы старались всячески проявлять лояльность к новой власти и особенно к Ленину. Его портрет в обрамлении всегда свежих роз висел в молельной секты вместе с портретом Чурикова и изображением Христа. В траурные дни смерти Ленина члены секты отправили в Москву телеграмму следующего содержания: «Как гром среди солнечного неба сразило нас известие о смерти Владимира Ильича… Он был для нас родным отцом…». На венке, присланном от имени чуриковцев, была траурная лента с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Да трезвятся все. Все на борьбу с пороком» [43] .

42

ЦГА ИПД Ф. К-601. Оп. 1. Д. 388. Л. 1.

43

Вырин А. Кто такие сектанты. М.-Л., 1930. С. 61.

Чуриковцы в начале 20-х гг. попытались возродить свою трезвенническую деятельность среди горожан. На первых порах представители секты проводили в городе своеобразные «выездные» заседания. Об одном таком случае вспоминал старый петербуржец П. Бондаренко. Одиннадцатилетним мальчиком в 1924 г. он побывал на собрание чуриковцев. «Собрание, — по словам Бондаренко, — проводилось в доме по нечетной стороне Владимирского проспекта, кажется, № 15. Довольно большое помещение, скамейки, по стенам никаких украшений, только плакаты с выдержками из учения секты. О чем говорили на собрании, не помню. Но все было спокойно, ни кликушества, ни выкриков» [44] . Позднее чуриковцы стали создавать свои ячейки прямо в городе. «Трезвомол» имел опорные пункты на Сергеевской улице и за Нарвской заставой. Секта пользовалась большой популярностью среди рабочих и молодежи. В 1928 г. четверть всех чуриковцев составляли молодые люди, трудившиеся на ленинградских фабриках имени Ногина, Ст. Халтурина, «Рабочий», «Красный швейник».

44

Бондаренко П. П. Дети Кирпичного переулка // Невский архив: Историко-краеведческий сборник. Вып. I. М. — СПб., 1993. С. 99