Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

Что касается «франков» из Галаты и Перы, то они совершенно чужды этой социальной среде. Прежде всего, они практически не вступают в какой-либо контакт с турками ^{138} , иногда ходят в гости к нескольким грекам, а их отношения с евреями всегда носят лишь деловой характер. К тому же они очень малочисленны: в XVI веке их всего несколько десятков, в XVII — от двух до трех сотен, но и в последнем случае это — ничтожно малая величина сравнительно с численностью населения огромного города. Они, конечно, не имеют права становиться чиновниками османского государства (разве что примут ислам) ^{139} , не имеют права и вступать в традиционные корпорации. Впрочем, некоторые из них, обосновавшись в Галате, практикуют профессии лекарей, хирургов, аптекарей, но это — единственные профессии, доступные для них.

Не всегда имея возможность — или разрешение — прибыть в Турцию с женами и детьми, они живут либо как под колпаком в своем микроскопическом мирке рядом со своим посольством (с тех пор как иностранные представительства появились в Пере) или же стремятся проникнуть в греческую среду. Иногда они женятся на гречанках, и хотя их дети теоретически остаются подданными Османской империи, все соглашаются видеть в них «франков» — независимо от того, был ли их отец англичанином, венецианцем, голландцем или французом. Эти рожденные в Стамбуле «франки» очень хорошо приспосабливаются к условиям местной жизни. В XVI веке они обычно носят восточный костюм, но в следующем столетии постепенно меняют его на западный, несмотря на недовольство и предписания османского правительства.

В распоряжении католиков в Галате и Пере ряд церквей, литургию в которых отправляют итальянские и французские священники. В XVII веке их пять, это церкви Святой Марии, Святого Петра, Святого Бенедикта, Святого Георгия и Святого Франциска. Церкви страдают от периодически вспыхивающих пожаров, а в силу старинного указа, изданного еще Мехметом Завоевателем, раз сгоревшая церковь (или синагога) уже не может быть восстановлена. В XVII веке указ этот, не будучи формально отмененным, продолжает действовать, но всего лишь теоретически. На практике же турецкие правители закрывают глаза на строительные работы, поскольку одновременно действует и иной султанский указ, разрешающий реставрировать обветшавшие церкви и синагоги. Эта относительная терпимость стала плодом очень долгих дискуссий ^{140} .

Колебания внешней политики Османской империи, ксенофобия некоторых великих визирей иногда имели следствием суровые меры по отношению к иностранным негоциантам. Кроме того, коррумпированность правительственных чиновников, вымогательства, пренебрежение официальными документами — все это в значительной степени сковывало деятельность иностранных купцов: для того чтобы добиться хотя бы частичного удовлетворения их претензий, требовались целеустремленность, настойчивость и огромное терпение представлявших их страны послов. Впрочем, иностранцы редко становились жертвами произвола и насилия, их жизнь в Стамбуле подчас была трудна, но всегда оставалась сносной. Иногда они пускали корни в местную почву и делались родоначальниками той любопытной породы людей, что зовутся «левантийцами», или «уроженцами Перы» — «перотами». Позднее, в XVIII и XIX веках, они превратятся не только в экзотический, но и весьма влиятельный элемент жизни Стамбула. С середины XVII века Пера принимает облик фешенебельного европейского городка, и эти характерные ее черты с течением времени еще больше усилятся. За пределами Галаты и Перы не встретить ни одного «франка», ни в Стамбуле, ни в деревнях по Босфору, ни в Ускюдаре: местопребывание европейцев четко определено, и сами они не имеют никакого желания переходить поставленный им предел, довольствуясь молчаливо предоставленной им свободой передвижения и деятельности внутри заданного периметра. Хотя им, собственно, нечего опасаться и за его пределами, но внутри его они чувствуют себя в большей безопасности. Вот так мало-помалу растет Пера, город «неверных», перед лицом Стамбула, города османов.

Социальные категории: имперские чиновники

Невозможно составить себе верное представление о населении Стамбула, оперируя лишь критериями расы и религии, или, как некогда говорили, «нации», совмещая оба критерия. Этот критерий (или критерии) проливает слабый свет на то, что ныне обозначается как «социальные структуры»: можно, конечно, сказать (если выражать свою мысль слишком обще), что турки это господа и занимают они все важные посты в административной иерархии, и что, с другой стороны, меньшинства подавлены и имеют право развивать свою деятельность лишь в частном секторе. Такая классификация, имеющая основой дихотомию населения на мусульман и не мусульман, частично принимает во внимание одно из социальных делений, действительно присущее османской столице. Однако она имеет определенную ценность лишь постольку, поскольку прилагается к официальному аспекту жизни Стамбула. Вместе с тем она явно недостаточна, а следовательно, и непригодна в исследовании корпораций, которые как раз и составляют главный стержень всей экономической и социальной жизни столицы.

Все же религиозным фактором не следует пренебрегать. Турки, убежденные мусульмане, приложили к своей Империи предписания Корана, причем сделали это, проявив большую толерантность. Согласно этим предписаниям, в исламском государстве только мусульмане имеют право на звание полноправного гражданина [6] и могут занимать руководящие должности; остальную часть населения составляют побежденные, зимми(«находящиеся под покровительством»), существующие лишь по доброй воле завоевателей, а потому и не обладающие правом играть какую-либо роль в политической жизни и в управлении государством. Эта точка зрения, имеющая силу в большей части Османской империи, включая и Стамбул, претерпела известные модификации в европейских провинциях, где полный разрыв с традиционными политическими структурами или их радикальная трансформация могли бы привести к большим потрясениям, вредным для турецкого владычества.

6

Ни Коран, ни шариат не знают термина «гражданин». — Прим. пер.

В Константинополе турецкая власть была установлена как абсолютная. Она не только стала прямым следствием военного завоевания, не только привела к замене греческого правительства турецким — она, сверх того, означала полное упразднение греческого административного аппарата и устранение всех греческих чиновников. Несколько лет, последовавших за 1453 годом, османское правительство продолжало руководить Империей из Адрианополя, а в завоеванном городе имелась лишь горстка чиновников разных рангов, задача которых сводилась всего лишь к управлению самим Константинополем и к подъему его из руин. Только после переселения Мехмета II в 1456–1457 годах Стамбул становится настоящей столицей, что сразу же потребовало завершения строительства султанского дворца, в котором помимо резиденции самого султана с семьей было размещено и правительство со всеми его ведомствами и службами.

Именно с этого времени четко прорисовывается особый характер столицы, характер, который сохранится и даже усилится в последующие века. Выше уже упоминалось то обстоятельство, что Стамбул не имел своего особого управления, а непосредственно подчинялся власти султана, представляемой великим визирем и рядом высших — в масштабе Империи — должностных лиц, гражданских, религиозных и военных. Таким образом, на высших ступенях администрации невозможно отличить центральное имперское правительство от городского управления. Эта тесная связь имела важные последствия — как благотворные, так и вредные. В самом деле, столица Империи, резиденция султана, правительственный центр и центр администрации, Стамбул не мог не извлечь для себя как для города огромных выгод из столь многогранного статуса, — статуса, благодаря которому он всегда оставался предметом особого внимания со стороны прежде всего самого султана. Отсюда — развертывание множества строительных работ, поощрение экономической активности, наплыв населения. Дальнейшие следствия — забота о своевременном подвозе в столицу огромной по объему и разнообразию массы продовольственных товаров и забота о безопасности жителей, то есть о поддержании в гигантском мегаполисе идеального полицейского порядка. Действительно, в XVI веке, веке Сулеймана Великолепного и Селима II, Стамбул не знал ни перебоев в снабжении продуктами питания, ни уличных беспорядков какого бы то ни было рода. Совсем не так обстояли дела столетие спустя — например, при Ибрагиме I или при Мехмете IV, когда нерадение и безразличие султанов в отношении их столицы повлекли за собой множество проблем для ее обитателей. И все же нельзя отрицать того, что привилегированное положение Стамбула было для города великим благом.

Но у медали есть и оборотная сторона, а именно — прямое султанское правление городом оборачивается отсутствием активности в нем и вообще отсутствием источника всякой местной инициативы. Другие отрицательные последствия того же правления с полной ясностью выявляются лишь в XVII веке. Частая смена великих визирей, возглавляющих одновременно как общеимперскую, так и городскую администрацию, приводит к дезорганизации всей системы управления в целом. К тому же постоянное вмешательство в дела городской администрации со стороны столь же часто сменяющих друг друга султанских фаворитов еще более усугубляет кризис. Каждый из них, вступая в заведование тем или иным сектором, хорошо помнит, что милость султана — вещь весьма непостоянная и его собственное пребывание в должности — событие кратковременное, а потому и ловит всякую возможность обогатиться, не брезгуя ничем. И наконец, важнейшей причиной беспорядков в городе выступает как раз та сила, которая должна бы быть главным гарантом порядка. Речь идет о янычарах. Плохо оплачиваемые и лишенные довольствия, они бунтуют. Их мятежи всякий раз сопровождаются грабежами лавок ремесленников и торговцев (часто выступающих, к слову сказать, в одном лице), что наносит огромный вред экономической жизни города. Обеднение Империи, истощение ее финансовых ресурсов приводит к свертыванию строительных работ: больше не возводят больших мечетей и других представительных зданий, больше не тратят огромных сумм на украшение города. Масса строительных рабочих, в большей своей части завезенная в столицу, остается почти без дела. Но эта армия безработных отнюдь не стремится к самороспуску и к возвращению по домам в родные края. Нет, она остается в Стамбуле, подыскивая, уже на свой страх и риск, средства к существованию. Нетрудно догадаться, каким способом.

Налицо и иные трудности и проблемы. Прежде всего это — обесценивание монеты, которое не может не оказать пагубного воздействия на снабжение города продовольствием. И корпорации в ответ бунтуют против правительства, причем во второй половине XVII века — неоднократно. То есть происходит то, что несколькими десятилетиями ранее было просто немыслимо. Значит, в Империи что-то изменилось, это злосчастное изменение проглядывает во всем, но прямо-таки бросается в глаза, когда взгляд останавливается на образе жизни и поведении султанов, занимавших трон после Мурада IV, — ленивых, апатичных, не способных ни на какое серьезное усилие, будь то умственное, волевое или физическое. Зато в ту эпоху упадка на государственной сцене время от времени появляются умные и энергичные великие визири, ставящие интересы государства выше своих личных и более стремящиеся навести порядок в финансах и администрации, чем удовлетворять дорогостоящие прихоти султанов. Таковыми были в особенности Мехмет Кёпрюлю и его сын Фазиль Ахмет-паша, которые (факт поистине изумительный!) не только избежали на этом опасном посту насильственной смерти, но даже ни разу не впали в монаршую немилость, не были сосланы или отстранены от должности. Отец оставался великим визирем 5 лет, сын — 15: настоящие рекорды! ^{141} Плодом их государственной деятельности стал период стабильности, в течение которого Османская империя оказалась в состоянии преодолеть кризис середины XVII века. В течение этого периода, который практически продлился до второго похода на Вену (1682–1683), Стамбул вновь процветал и жил спокойной жизнью.

Султан и высшие сановники

Представление о султане, которое себе составляли его современники, менялось — в зависимости от времени и места. Так, Сулейман Великолепный в глазах своих подданных рисовался идеальным правителем Империи, который сумел не только распространить свою власть на всех правоверных мусульман (суннитов), но и, победив европейцев, завоевать большую часть Европы, после чего перед ним преклонились «султаны Запада». Но, пожалуй, даже еще выше, чем за великие военные победы, его превозносили за плодотворную деятельность государственного организатора, о чем красноречиво свидетельствует прозвище — Кануни(Законодатель). Впрочем, у турок, как и в Европе, прозвище обычно сопровождает имя конкретного государя, выделяя при этом главную его характерную черту. К примеру, Селим II, сын Сулеймана Великолепного, получил от своих верноподданных кличку Сархош(Пьяница), Мехмет II — Адиль(Справедливый), Ахмет I — Бахти(Удачливый), Ибрагим I — Дели(Сумасшедший), Мехмет IV — Авджи(Охотник). К имени тех султанов, что одержали громкие победы, иногда помимо прозвищ добавлялся еще титул Сахиб-и-киран(Господин Времени).